Герой

1

«Вот лоси», - думал Гриня, глядя на молодых людей в плавках у ограждения палубы. – «Как на подбор, блин». Действительно, все трое были выше его, как минимум, на голову и имели торсы в виде поставленных на вершины вытянутых треугольников. «Надо было на плаванье идти. Правильно говорят, что пловцы – самые атлетически развитые среди спортсменов. А я, дурак, в беговые коньки подался. Только ляжки двухпудовые накачал, ни в одни штаны не влажу. А толку? Вечный кандидат в мастера. По области и то в тройку только однажды вошел...»

Молодые люди махали руками, разминаясь. Одежду они отдали своим cтройным спутницам. Девушки смотрели на бронзовых ихтиандров с восхищением. Так же как остальные пассажиры, столпившееся посмотреть на необычное для скучноватой речной прогулки зрелище. Так же как Танька.

«А она-то чё рот открыла? Чего тут такого? Сама ведь пловчиха, рассказывала, как они на тренировках по пять километров проплывали, а то и больше. А тут до берега от силы полтора будет. Им это как два пальца облизать. Тоже мне, герои».

Тем временем первый из молодых людей взобрался на ограждение палубы, расставил руки в стороны и, прочертив в воздухе многометровую дугу, точно, почти без брызг вошел в воду. Вынырнув, он сверкнул зубами и показал теплоходу большой палец. Пассажиры хлопали в ладоши, махали руками и свистели. Второй ныряльщик на пути к воде успел сделать сальто. Третий вообще прыгнул спиной вперед, прогнувшись, подставив кубики на животе июльскому солнцу.

- Во черти безбашенные! Бывают же мужики! – выдохнула Танька.
С минуту, блестя глазами, она смотрела на удаляющихся пловцов. Скользнув по девушкам на палубе, Танькин взгляд растерял блеск и приобрел щелочную едкость, а вернувшись на Гриню, снова стал пресным.
К горлу Грини подкатился комок тошноты, как от удара в живот. Он стащил с себя футболку, бросил ее Таньке и сказал сквозь-зубы:
- Подержи-ка, - и начал расстёгивать ремень на брюках.

- Смотрите, еще один! – крикнул кто-то из зрителей – Эй, парень, ты тоже с ними? – он показал пальцем на Волгу. Пловцов уже не было видно. На встречу теплоходу шла большая баржа с буксиром. Сновали взад-вперёд моторки.
Гриня молча высвобождал ногу из штанины.
- Вряд ли, - отозвался другой пассажир. – Те то - богатыри, а этот дохлый, ноги только как у бройлера. На пловца ни разу не похож. Да и сопляк совсем.
Несколько человек обступили Гриню и стали его разглядывать. Посыпались советы.
- Ты, пацан, плаваешь-то хорошо? Влево больше загребай, а то снесет к черту. Течение тут неслабое.
- И движение большое. Смотри под «Ракету» не попади.
- Главное - об воду не убиться, когда прыгать будешь.
- И чтоб под винт не затянуло. Изрубит в капусту, кишки на вал намотает.

Гриня наконец разделся. Он переводил тоскливый взгляд с одного доброжелателя на другого: «Кто-нибудь, остановите меня! Пожалуйста, остановите же меня!» Но пассажиры только посмеивались над его цветастыми семейными трусами.

- Ты действительно решил прыгать? – спросил Танька, глядя на Гриню с напряженным любопытством.
- А фиг ли? – Гриня делал вид, что разминается. Если стоять на месте, все заметят, что у него трясутся колени. В голове, как белки, скакали картинки – одна ужаснее другой.
- Тебе на страшно, Гриша? До берега далеко. Доплывёшь?
«А догадайся с двух раз!» – зло подумал Гриня – «На прошлой неделе всей тусней на пляже были. Все купались, кроме меня. Или ты думала, что я прическу боялся испортить?»
- Не боись, -сказал он вслух.
- А ты, оказывается, смелый, - сказала Таня. - Я удивлена.

«Оказывается... Удивлена она... Уж лучше бы молчала», - продолжение диалога было выше Грининых сил. Обозначив на лице усмешку, Гриня пролез между перекладинами ограждения и посмотрел вниз. Правая рука сама собой вцепилась в перила. Он почувствовал себя стоящим на вершине небоскреба. О том, чтобы прыгнуть с такой высоты головой вниз не могло быть и речи. Тело - от щиколоток до шеи – стало каменным.

Юноша почувствовал, что он раздвоился. Один Гриня стоял, вцепившись в парапет, не видя ничего кроме серой, как асфальт, воды внизу. Второй Гриня наблюдал за первым вместе с остальными зрителями, наполнявшими воздух сигаретным дымом и ленивыми фразами.
- Не, не прыгнет...
- Сейчас уже деваться некуда...
- Да ну, слабо! Очко-то оно не железное...
«Действительно, прыгнет или нет?» - подумал Гриня-наблюдатель. В ту же секунду первый Гриня закрыл глаза и, разлепив сжимавшие перила пальцы, оттолкнулся от палубы.

Боли от удара об воду он не почувствовал. Просто вокруг стало тихо, прохладно и темно. Гриня открыл глаза и увидел над собой сквозь толстую зелено-коричневую линзу, блеклое пятно солнца. Солнце уменьшалось в размерах, удаляясь от Грини. Когда оно почти совсем исчезло, очень захотелось дышать. Он пнул воду обеими ногами, потом еще и еще. Солнце стало медленно приближаться. Когда его голова оказалась над поверхностью, Гриня сделал подряд несколько вдохов, но они получились мелкими, воздух не хотел проходить в легкие, застревая в какой-то мембране горла. Все еще пытаясь выровнять дыхание, Гриня выбросил вверх руку с оттопыренным большим пальцем. Теплоход был уже далеко. Еще дальше был берег. Если бы не городская телевышка, его не было бы видно почти совсем. Гриня лёг на живот и поплыл – как умел, по-собачьи, глядя прямо перед собой. Ноги гирями тянули вниз. Вода вокруг отливала всеми цветами радуги и пахла мазутом. Вкус соответствовал цвету и запаху. Совсем недалеко с ревом промчалась что-то большое. «Действительно, как бы не переехали» - подумал Гриня.

Через секунду он вдохнул накрывшую его волну. Гринино тело возмутилось – горло скрутили спазмы кашля, руки и ноги задергались. В груди будто что-то взорвалось, и образовавшаяся полость наполнялась густым и тяжелым. В голову, разогнав все мысли, брызнули искры ужаса – сначала ослепительно яркие, они быстро тускнели. Потом стало совсем темно.

Открыв глаза, Гриня снова увидел воду. Бурая, насыщенная нефтью вода была внизу - в полуметре от его лица. Такая же вода, в пленке слизи, выливалась из его рта, изгоняемая судорогами легких, которым помогала внешняя сила, ритмично давившая на его спину. Когда из него перестала литься вода и Гриня начал дышать, все та же сила перевернула его, и он увидел перед собой два загорелых лица – одно бритое и добродушное, второе – сердитое и бородатое.

- Где я? – спросил Гриня.
- В раю! – весело объявил бритый. – А это вот, - он показал на бородатого, - апостол Петр.
- Распроеб твою, мудака, мать! – сказал апостол. – Я тебя еще на теплоходе заприметил, когда ты стоял, прижавшись жопой к парапету. Не, думаю, этому до берега не добраться, этот плавает, как топор.
Продолжая бормотать ругательства, мокрый насквозь бородач перебрался на корму лодки и взялся за руль.
- Ты, парень, теперь всю жизнь за Петра Николаича Бога молить должен! – сказал бритый. - Если б не он, так бы ты и помер, не поебавшись.
- Спасибо, - сказал Гриня. Лежа на дне моторки, он не чувствовал ни радости, ни благодарности – только крайнюю, приятную усталость. Солнце было в зените, и смотреть вверх было больно. Гриня закрыл глаза.

- Эй, утопленник, просыпайся, приехали! – кричал бритый Грине в ухо, тряся его за плечо. Гриня сел в лодке, потом, опершись руками, выбрался на мостки причала.
- Идти-то можешь? – спросил бородатый.
- Могу.
- Ну и заебись. А то нам с тобой возиться некогда. Нам переметы ставить надо.
- Бывай, утопленник! – крикнул бритый, подняв руку.
Затарахтел мотор, и лодка стала быстро удаляться.

Гриня нашел причал, к которому должен был пристать теплоход. Ждать пришлось минут сорок. Танька сошла по трапу одной из первых. Заметив Гриню, она улыбнулась и побежала к нему.
- Гриша, я тобой горжусь! Ты настоящий герой! – Танька потянулась к его лицу сложенными в трубочку губами и в ту же секунду оказалась сидящей на асфальте. Не понимая, что с ней произошло, она хлопала глазами, глядя на удаляющуюся голую спину.

Гриня шел куда глядели глаза, тряся ушибленной кистью: «Чуть клешню не сломал. Челюсть каменная. Как сердце».

2

Я сам не знаю, почему я рассказал эту историю моей жене Алёне. Может быть, мне просто надоели её восторги по поводу того, какая Гриша и Татьяна замечательная пара: «Столько лет душа в душу! Нет, ну бывает же любовь на свете!»
Алёна поверила мне не сразу.
- Чтобы Гриша поднял руку на девушку? Не может быть!
- Ещё как может, - сказал я, чувствуя себя немного предателем. – Прямо в нежную мандибулу. Кулаком. Он мне сам рассказывал.
- А Таня? Как же она после этого за него замуж-то вышла?!
- А ты ее спроси. Вы же подруги.

Через несколько дней, когда Гриня был в отъезде по делам, Алёна отправилась в гости к Татьяне. По возвращении вид у жены был озадаченный.
- Ты знаешь, я поговорила с Таней на счёт той истории на теплоходе.
- И что?
- Интересно. Ты знаешь, как они поженились?
- Обыкновенно. В загсе.
- Да нет, я про другое. После того случая Танька за ним бегала несколько лет. Письма ему писала, в армию ездила, всех его подружек шугала, даже дралась с ними. Пока он не смирился с неизбежным.
- А чё это её так вштырило-то? Гриня, вроде, не бог весть какой красавец.
- Вот и я её спросила об этом. А она: как ты не понимаешь? Таких парней, как Гриша, один на сто тысяч. За всю жизнь можно ни одного не встретить, а уж если встретила, то отпускать нельзя. Он ведь знал, что у него нет никаких шансов добраться до берега, а всё равно прыгнул.
- А она-то сама знала, что он не умеет плавать?
- Я тоже её об этом спросила. Танька мялась долго, а потом призналась, что да, догадывалась.
- Почему же она его не остановила?
- А ты сам не понимаешь? Ну, приятно же девушке, если ради неё кто-то..., - Алёна явна искала подходящее слово.
- Ласты склеит? – подсказал я.
- Сделает, что-то безумное и опасное. А ещё она мне сказала, что когда Гриша ей врезал, она, сидя на асфальте, кончила. Представляешь?
Я представил и расхохотался.
- А скажи, дорогой, если бы на месте Гриши и Тани были мы с тобой, ты бы прыгнул?
- Мы на своем месте, - сказал я. – И плаваю я хорошо.

3

Новость о том, что Татьяна забрала ребёнка и ушла от Грини к родителям, взволновала Алёну куда больше, чем меня. Взрослые люди, сами разберутся. Алёна перестала меня тыкать Гриней, романтическим героем и примерным мужем в одном лице. Многолетняя примерность Грини улетучилась. Говорили, что он запил. Я хотел пойти проведать его, но Алёна меня не пустила, опасаясь за мой моральный облик.

Гриня пришёл сам. В субботу, в начале восьмого утра в прихожей раздался звонок и не смолкал до тех пор, пока я не открыл дверь. Гриня едва стоял на ногах. Но глаза не были пьяными – они горели ровным, немного злым огнем. Говорил он тоже вполне связно.
Я провел Гриню на кухню и стал готовить кофе. Потребовав и получив бутылку коньяка и стакан, Гриня спросил:
- Ты знаешь, на чем я к тебе приехал?
- Надеюсь, что на такси.
- А вот и не угадал! – обрадовался Гриня и, покинув табуретку, стал карабкаться на подоконник.

Мы живем на восьмом этаже. Не зная, чего ожидать от человека, находящегося в запое третью неделю и имеющего опыт прыжков с возвышенных мест в неизвестность, я ухватил Гриню за рукав и попытался стащить его на пол.
- Не боись, я только форточку открою. Мне указания дать надо.
Я позволил, но рукав не отпустил. Гриня высунул голову на улицу и крикнул:
- А ну, включили иллюминацию! Я вам за что деньги плачу?! Дарррмоеды!

У подъезда стоял милицейский «Форд», на котором после зычной Грининой команды разом включились мигалки.
- Вот так-то! – довольный Гриня с моей помощью переместился с подоконника обратно за стол. – Дал этим шакалам штуку долларов, чтобы они меня возили, куда я скажу, с сиреной. С двух ночи катаемся.
- И куда же вы ездили? – поинтересовался я.
- На кладбище, - сказал Гриня.
Шило стыда укололо меня в печень.
- У тебя кто-то умер? Прости, я не знал.
- Не, все живы-здоровы, - Гриня постучал по столу.
- Тогда зачем ты ездил на кладбище?
- Просто так, - сказал Гриня. – Я люблю кладбища.

Образ пьяного Грини, бродящего среди могил в лунном свете и бликах от милицейской сирены, не вместился полностью в отпущенные мне природой границы воображения. И это, пожалуй, хорошо.
- Ты готичен, - похвалил я.
- А то.
- И давно это у тебя?
- С девятого класса. Ладно, расскажу. Хотя ты, Саня, и болтун.
Я хотел было возмутиться, но передумал. Гриня налил себе полстакана коньяка, окропил его сверху эспрессо и сделал глоток.

- Если помнишь, я в школе коньками занимался. Зимой – каток, а летом – велосипед. Те же группы мышц работают. Я упертый был, проезжал в день километров по сто с лишним. Намечу себе посёлочек какой-нибудь по карте, доеду до него, пожру там в столовой и назад. Как-то раз на обратном пути меня приспичило. Столовская жрачка всё-таки. Остановился. Вдоль шоссе – забор, а за ним деревья. Ну, не садится же на дороге, перелез я через забор, смотрю - кругом памятники, кресты и венки бумажные. Ну, сперва я, конечно, дела свои сделал - в углу. А потом мне могилы посмотреть захотелось. Я до этого ни разу на кладбище не был. Хожу, смотрю, жутковато немного, но, в общем, довольно скучно. И вдруг меня как молнией ударило. С гранитной доски на меня смотрело женское лицо такой абсолютной красоты, какой я раньше не только никогда не видел, но и не думал, что подобное может быть. Я даже описывать не буду. Бесполезно. Короче, стою я, как завороженный, смотрю на это лицо. Потом прочитал надписи. Сначала имя - Евдокия. Затем цифры - она умерла меньше, чем за год до того, как я её нашёл, в семнадцать лет. А потом ещё одну строчку, эпитафию: «Пусть смертна красота. Но смерть сама, тебя коснувшись, сделалась прекрасна». Портрет на памятнике стал меня притягивать, будто магнитом. Смотрю я на фотографию и подхожу все ближе. Вплотную подошел, сначала рукой коснулся ее лица, а потом губами. И тут на меня нашло такое... ммм... волнение, что я..., ну, ты понимаешь...
- Нет, не понимаю, - сказал я. – Ты уж, пожалуйста, излагай яснее.
Гриня смотрел в угол.
- Да куда уж яснее. Ну, вздрочил я. Естественно же все.

С последней фразой - в описанных обстоятельствах - я полностью согласиться не мог. Но тактично решил не спорить.
- После этого между нами установилась связь, такая, знаешь, вроде пунктирной линии, - продолжал Гриня. - Я сразу это почувствовал. В общем, стал я к Евдокии ездить. На свидания. Каждые два-три дня.
Я с трудом верил своим ушам. Но мой собеседник был совершенно серьёзен.
- И каждый раз там, на могиле ты ...?
- Ну, да. Первым делом. А потом уж разговариваю с ней, новости рассказываю, дела и планы. Вскоре на том месте, куда..., в общем там цветок вырос, большая желтая ромашка. Очень красивая, вот, смотри.

Гриня полез за пазуху и достал подобие большого блокнота в кожаной обложке. Под прозрачной пленкой лежал высохший цветок.
- Познакомься - Маргарита.
- Очень приятно, - сказал я после паузы.
- Я её с собой взял. Иначе пропала бы. Потом мы с уже Маргаритой вместе ездили.
- Как сегодня ночью?
- Да...
Гриня закрыл блокнот и осторожно спрятал его обратно в карман. Я вдруг почувствовал острую потребность сменить тему.

- Слушай, а что там у вас с Танькой-то случилось?
Гриня пожал плечами.
- Да ничего. Достала она меня просто. Нет между нами никаких линий – ни сплошных, ни пунктирных. Никогда не было. И не будет. А она думает, что есть. Что я ради неё тогда с теплохода сиганул.
- А разве не так? – спросил я.
Гриня отхлебнул коньяк.

- Не знаю. Когда я стоял там, нам водой, у меня перед глазами вдруг надпись эта возникла с памятника. И весь страх исчез. Если бы не рыбаки... Ладно, Шура, пора мне. Давно пора. Ты уж извини за вторжение.

4

- Представляешь, Таня и Гриша снова вместе! – объявила Алёна.
- Очень рад, - сказал я вполне искренне. – И давно?
- С прошлой недели. Пожила она у родителей, подулась, а потом соскучилась. Звонит Грише - раз, другой, десятый – никто не отвечает. Решила сама поехать. Открывает дверь, заходит. Вся квартира бутылками пустыми заставлена, а Гриша лежит на диване и звуки какие-то странные издает. Подошла, а он - весь в блевотине. Брр! Рвёт его, но он проснуться не может и захлёбывается во всем этом деле. Синеть уже начал. Ну, Танька схватила его и в ванну волоком тащит. Кое-как откачала, дышать ровно начал. Потом скорую вызвала. Врач сказал, что если бы она на пять минут позже пришла, умер бы Гриша. В больницу его увезли. Выписали в прошлую среду. Не пьет, всё нормально вроде.

Вскоре Татьяна и Гриня пригласили нас в гости. Гриня выглядел свежим, за ужином пил минеральную воду, ухаживал за Татьяной и много шутил. В конце вечера я предложил в следующую субботу поехать вместе на шашлыки.

- Мы бы с радостью! – сказала Татьяна. – Но в субботу мы с Гришей на кладбище едем. На могилу его двоюродной сестры. Бедная девочка!
- Ты с ней была знакома? – спросила Алёна.
- Нет, она очень рано умерла. Но Гриша говорит, что давно хотел нас познакомить. Правда, дорогой?
- Да, единственная моя, - сказал Гриня, целуя жену. – Давно пора.

***

Автор: Бабука