Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, коротали своё жалкое, но гордое существование во влагалище сорокапятилетней библиотекарши Евдокии Семёновны. Это ветхое, но уютное жилище было заселено нашим семейством с незапамятных времён, когда прапрадед наш Архип отправился в экспедицию с мочеиспускательного канала любвеобильного, но крайне неразборчивого в половых связях, студента педагогического факультета Вадима. Именно эта самая неразборчивость, а также ужасающая степень алкогольного опьянения позволили ненасытному до баб студенту рискнуть оседлать Евдокию Семёновну. А ведь она уже тогда, в свои семнадцать, была стопроцентной, железобетонной, пуленепробиваемой библиотекаршей. С тех пор такого же смелого человека, как Вадим, на жизненном пути Евдокии Семёновны не попадалось, отчего страдала не только она, но и мы с Пашкой, два потомственных гонококка в её влагалище. Мы мечтали о путешествиях.
Несмотря на близящуюся полночь, снаружи шумела музыка. Евдокию Семёновну пригласили на корпоратив. Да, распивание тремя дамами неопределённого возраста пузыря водки на кухне старшей сотрудницы библиотеки под хрипение радиоприёмника величалось гордым названием «корпоратив». Врождённая интеллигентность собравшихся дам привела к тому, что после распития половины бутылки они дружно мычали «Ой мороз, мороз», а приговорив пузырь до конца, все втроём уже были нажраны в сиську. Евдокия Семёновна, конечно, отстояла свою очередь в туалет проблеваться и рубанулась спать прямо в коридоре с напяленным одним сапогом.
Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, проснулись оттого, что кто-то трахал Евдокию Семёновну! Может быть, муж старшей сотрудницы библиотеки в темноте перепутал дырки, а может Евдокия Семёновна по дороге домой навернулась дрыхнуть и сейчас её чпокает проходивший мимо бомж? В общем, размышлять времени не было. Мы с Пашкой мигом собрали вещички, попрощались с родственниками и двинулись в дорогу. Наконец-то! Настоящее путешествие, о котором мы столько мечтали! Интересно, к кому нас закинет судьба?
Судьба распорядилась неблагосклонно к начинающим пилигримам. Евдокия Семёновна, удовлетворённо хрюкнув, достала из влагалища большой розовый силиконовый член, верхом на котором сидели мы с Пашкой, и спрятала его в тумбочку для обуви, которая стояла всё в том же коридоре старшей сотрудницы библиотеки. Раздались торопливые удаляющиеся шаги, хлопнула дверь, из-за которой вскоре донеслось: «Охуеть! Надо такой же купить».
Холодно, сухо и жрать охота. Да уж, на самотыке вам не то, что дома. Там и тепло, и влажно и еды хватает. Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, подыхали на розовой резиновой хреновине, проклиная свою недальновидность. Жить нам оставалось не больше трёх часов. Нас поджидала самая позорная смерть для любой инфекции, передающейся половым путём!
Мы уже почти отчаялись, как вдруг нас вместе с ненавистным фалоиммитатором начали куда-то пихать. Долго думать не пришлось, и мы радостно десантировались. Каково же было наше удивление, когда мы не обнаружили вокруг привычных стен! Да, стены были другими, необычными, и запах странноватый. Ба, да это жопа, братишка! Ну, нихуясебе, Америку открыли, Колумбы херовы! Уж лучше было позорно сдохнуть на самотыке, потому что жить в жопе – вааще паливо! Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, жутко страдали оттого, что не можем, как японские самураи, сделать себе харакири. И кто вообще догадался засунуть искуственный хуй себе в задницу? Кто в семье старшей сотрудницы библиотеки пидорас, с нереализованным потенциалом?
Жизнь в жопе длилась долго. Туда частенько наведывался наш знакомый розовый пенис, но мы с Пашкой были настороже. Пару раз в гости залезали чьи-то настоящие хуи, но все в гондонах, поэтому мы, наученные горьким опытом знакомства с резиной, ждали своего настоящего шанса. И он, наконец, появился! Да, живая, человеческая шняга без скафандра! Нет, на этот раз мы с Пашкой, два не только потомственных, но ещё и опытных гонококка, решили не торопиться с очередным турне. Сперва мы со всех сторон осмотрели хуй, а уже затем, убедившись в его натуральности и отсутствии всяческих подъёбок, спокойно переселились.
Местечко оказалось охуенным. Лас Вегас по нашим микроскопическим понятиям. Кого там только не было! И гонококки, такие же, как мы с Пашкой, и нейссерии, и гарденеллы, и микоплазмы, и легионеллы. Даже пару сифилоидных бледных трепонем проскочили. Мы ходили и осматривали всё вокруг, раскрыв рты, как крестьяне в ГУМе. Снаружи донеслась фраза: «Вадим, пошли попиздим». Ничего себе, да это, скорее всего, тот самый, легендарный Вадим, от которого начался наш род! Вот это гордость, вот это удача после стольких лишений и издевательств!
Мы познакомились с двумя симпатичными хламидиями, и житуха началась развесёлая. Тусовки, пьянки, вечно новые лица, всё прям как на вокзале. Блаженство прервалось в один прекрасный день, когда из недр нашей обители раздался тревожный, душераздирающий вопль: «Азитромицин!», с другой стороны не менее взволнованным тоном прилетело: «Цефтриаксон!». Ну вот и пиздец! Антибиотики прибыли. Слишком шумно голливудили – хозяин, сука, заметил. Сидели бы тихо, как у Евдокии Семёновны – тридцать лет никто б не трогал. Теперь вся надежда оставалась на Вадима. Он должен был непременно трахнуть кого-нибудь. Сейчас нас устроила бы и жопа, и потная ладошка, лишь бы подальше от антибиотиков. Однако наш носитель предательски тормозил. Стали доноситься звуки разрываемых на части цефтриаксоном соотечественников. Смерть приближалась. Но тут мы услышали снаружи удивлённое восклицание: «Вадим?», и в ответ не менее удивлённое: «Евдокия Семёновна?». Пять секунд, вспышка страстной ностальгии, де жа вю, и всё повторилось.
Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, коротали своё жалкое, но гордое существование во влагалище сорокапятилетней библиотекарши Евдокии Семёновны, и нахуй нам не нужны были никакие путешествия.
Каскадер
