В прежние времена на Ришельевской от антикваров было не продохнуть.
Даже почистить обувь не настолько было популярно.
Много ли держали лавок? Да, очень – и даже что-то в избытке.
Вот, скажем, повернули вы на Ришельевку с Дерибасовской.
Закурили сигарету «Ира».
Ищете подлинного товара под старину? Стойте здесь, смотрите сюда!
Ось туточки Марусевич, через дорогу – Свентопольский.
Не хочете Свентопольского – идите себе в «Борьзя и сыновья».
Дальше будет рябой старообрядец Михей Мокеев, затем старый, позолоченный «Цахес и Горушкович»... Хотите ещё подробностей? Так я вам скажу, что сигарету вы можете уже не докуривать. Отдайте бычок тутошнему пацану: за маму-папу и любого антиквара он вам вполне свободно расскажет.
Так было.
Но к юбилейной, пятнадцатой дате Революции и Свободы – чтоб они были здоровы и детям их не хворать! – у антикваров стало просторно, как в оперном театре после пожара.
Тогда-то и понесло на Ришельевку всяческого инородца.
Выполз на свет Прокофий Бякин, какой-то Гродек-Лыцарский... и даже этот тип из Бобруйска, приблудный сын марцифаля-биндюжника!
То есть, я хочу сказать, Беня Кройцман.
И вот что я имею сказать вам за Бенциона Кройцмана...
Не-не, наливайте себе и закусывайте. Свадьба длинная! Пусть они там поют.
Беня был богач, шутник и зануда. Не зря пришёл он на руки старой Хесе и громадному биндюжнику Кройцману весь в волосах, рыжий и, кажется, седьмой по счёту.
Даже повитуха над ним смеялась.
Без юмора эти рыжие весельчаки и до покакать-сидя не доживают.
Но сочинить хохму, что выдала Бенина супруга, отправив его, простите, к Бениной маме – так Бене надо было родиться дважды... Представьте: его Рузанна, довольно-таки нелепая мещанка, прожив с мужем два-три года, придумала удрать с херсонским провизором, да ещё по фамилии Мейерхольд!
Не подумайте худого: девочка сбежала не с парой пустяков, а с горстью лучших салонных колец – ровно тех, что напополам с брильянтом!
На память о Бене Рузанна прихватила с собой даже перину из гусиного пуха.
Жаль было расставаться с приданым.
А какой был пух... Гуси с удовольствием вернули бы всё обратно!
Провизор – по слухам, видный мужчина – прельстил Рузанну мускулистым, поджарым задом и бараньими глазами навыкате, долгими и карими, как люля-кебаб. За это уверяла близкая родня Рузанны, её троюродная тётка Сима.
Сима, как и прежде, живёт на Фонтанах – а прежние люди с Фонтанов таки говорят, шо знают! И знают, что говорят.
И всё же бросил провизор Рузанну где-то на проезжем шляхе.
Вернуться ей, слава Богу, в голову не пришло.
Сказывают, поселилась она в приймачках у путевого обходчика.
Брешут, наверно. Это ведь у нас как будьте любезны.
Заскучал без вечерних экзекуций Кройцман – а боже ж мой!
Разводиться не с кем, хотя и можно.
Жениться без развода как-то не по-людски...
Решил Беня взять себе экономку.
Только объявление дал в газету – пошла экономка, как скумбрия в Балаклаву!
Но видит Бенчик: все кандидатки про сезонный график работы талдычут – тут и без словаря ясно, что летом даже за деньги никто работать не хочет... Про нелады с мужьями объясняют и про членство в профсоюзе.
Выходит, вместо получить даму в дом и пару пустяков, печётся Бене пирожок с ничем!
Имея в виду дамский каприз, мужнину ревность и профсоюзные взносы.
А что-нибудь хорошего, так я тебя умоляю!
Приуныл антиквар. Отозвал свой газетный квадратик про экономку.
Но кто-то, такой умный, как цадик Авессалом, что проповедует на пасху, сказал Бене: поищи сваху! Сводница нынче выдохлась, так что на встречу с Бенционом пришли сразу две.
Шепнём вам, не мучайтесь: в совпадении двух визитов была и доля Бениного участия. Каждая сваха, не отрывая зад от стула, в течение трех часов расхваливала хорошо проплаченную кандидатуру.
Первая, Зося Казимировна, сама была, словно принцесса на выданье.
Козырная полька – не полька даже, сплошной менуэт! – которую на Молдованке многие хотели, но так никто и не смог, была вся пышная и хлопотная. Взбитое безе в кудерьках от бешеной болонки...
Я вижу, вы поняли.
Славилась пани Зося самомнением, какого у болонок никогда не случалось, и огромным, не соразмерным узкой талии бюстом.
Так вот, Зося отстаивала Катю Суржак, приходящую судомойку из весьма приличной семьи. У Кати, как стороной узнал Беня, имелись при себе три основных достоинства экономки: широкие бёдра, русая коса длиной до спелой арбузной попы и полное отсутствие интеллекта.
Боролась с Зосей старая повитуха Нехама, которую её приёмыши звали «тётей Хаей». Песню не слыхали: с добрым утром, тётя Хая? Говорят, что про неё.
Тётя Хая торговала Кройцману отросток буйной еврейской породы, сшитый из потомственных портняжек Лейбы Хемницера.
Не поняли, про кого я? Про смуглокожую Рахиль!
Нетронутую, послушную и образованную. Шустрый наш агицер-паровоз и про вторую кандидатуру уже вызнал, что Рахиль собой носата, черна и дурнушка, считает до ста, вышивает крестиком и в основном помалкивает.
– Матка бозка! Да Катя просто сложена из достоинств! – говорила пани Зося, чинно отставив пальчик. – Она ведь была уже замужем. Стало быть, навык имеет! Уважение к мужчине... и всё такое.
– Ай, бросьте разговаривать чепуху! – ворчала тётя Хая, щёлкая вставной челюстью. – Когда вы говорите, пани Зося, то хочется, чтобы вы уже плакали! Наша Рахиль – эфирное создание, а не какая-то гром-баба с Привоза. Солидный мужчина с положением может вить из неё любые верёвки! Куда вы мне суёте вашу Катю?!
Торг продолжался. Барышни горячились.
Кройцман, посмеиваясь, утирал барежевым платком потную лысину, усыпанную звездопадом веснушек.
Наконец, антиквар подмигнул сам себе и заметил:
– Хозяин я безобидный. Ходики мои, прошу прощения, смотрят себе на юг, да плюс заботы - целый дом и несгораемый ящик... Для чего вить верёвки?!
При этом Беня, словно невзначай, упёрся взглядом в розовое Зосино декольте. Лысина его опять покрылась бисеринками пота.
– Зачем вы говорите мне обидное, Кройцман? – надула губы старая повитуха. – Не надо пошлых намёков! Эти мужчины – молоко и мёд: чуть пригреешь, они уже сочатся сквозь пальцы... Можете выбрать Зосину шиксу и всё, что пожелаете, если вам нравится нырять головой в навоз. Но я не вижу причин! Назовите мне за и против, и я ухожу себе вместе с Рахилью!..
Тем временем Беня Кройцман всё-таки сделал выбор.
Привстав со стула, он произнёс:
– Тётя Хая! Буду обязан, как Одесса-мама дюку Ришелье, если вы отнесёте Рахиль обратно к папа и мама, чтоб им горя не знать! А вас, пани Зося, я попрошу со мной на минутку подняться в фонды. Мне привезли одну католическую икону, и... и я не знаю, стоит ли выставлять её в салон?
Пани Зося вспорхнула со стула и даже пискнула что-то, пытаясь выглядеть смущённой. На самом деле она торжествовала, почти уверовав в успех своей миссии. Тётя Хая, выхлебав последний чайник, вежливо рыгнула, перевернула чашку на блюдце вверх дном – в знак признательности за гостеприимство – и чинно откланялась.
Сваха не должна быть чересчур настырной, тогда за ней снова придут.
Наверху Беня молча привлёк к себе пани Зосю и, потянув за одну из ленточек, выпустил на волю пышное декольте. Вцепившись зубами в тёмный сосок Зосиной груди, он принялся сосать его и причмокивать, словно поцык без няни, дорвавшийся до пирожного с ромовой начинкой.
Пани Зося поначалу терпела, полагая, что Кройцману нелегко перейти сразу к делу и показать икону, поэтому он и пытается держаться непринуждённо.
Однако события принимали критический оборот.
Не выпуская Зосин сосок, Беня увлек даму сердца в складки пышного балдахина.
Оправившись от паралича, полька оттолкнула нахала, и он грохнулся на хрупкий журнальный столик с чугунным подсвечником.
Коварное литьё умудрилось найти антикваровы яйца и нанести им весьма чувствительный ущерб. Кройцман вскрикнул и ухватился, лёжа на полу, за пострадавшее место. Пани Зося спохватилась, что может таки утратить лучшего клиента – да и настойчивый пыл антиквара, похоже, пробудил в ней некие ответные чувства. Зося Казимировна помогла Бене встать и бережно усадила его на край кровати.
Затем недрогнувшей рукой спустила ему штаны заодно с трусами и так нежно погладила мохнатые, отнюдь не фабержовые яйца вместе с торчащим по инерции членом, что у Бенчика заблестели на щеках слёзы признательности и боли... Он обнял Зосю, и она ему больше не противилась.
Однако в Бенину опочивальню, гадюка, влазить так и не пожелала.
Пообещав, что в случае Зосиного отказа нечаянный приступ женской нежности станет притчей во языцех, а заодно подкрепив аргументацию парочкой драгоценных побрякушек, наш прохвост к утру добился таки согласия бывшей свахи на перемену участи.
Отвергнутый Зосей стекольщик Кадуцкий напился с горя.
Всю субботу Кадуцкий бузил под окнами, пока не разбил Бенциону единственную витрину. Однако уже в понедельник, бормоча извинения, он вставил Бене новую – только подороже: новая витрина была зеркальной!
Целых шесть лет Беня с Зосей жили за этой зеркальной витриной душа в душу, пока железная рука наркома Ежова не смела и эту парочку в бездонный совок с лагерной пылью...
© Стэн ГОЛЕМ
