«Знаешь, мне кажется я одной ногой в могиле…», - со смирением и некоторой обреченностью провозглашает мой хороший знакомый при встрече. Вечер, который я предполагала провести за приятной дружеской беседой, летит псу под хвост. Как, что?! Я тревожно всматриваюсь в лицо умирающего, пытаясь углядеть на этой вполне себе упитанной физиономии признаки скорой кончины. Ничего не видно. Смертельная болезнь, видимо, подло затаилась где-то очень глубоко в розовых складках! Ну, разве что тоска в глазах, но от этого вроде не умирают?
Прочувственно беру смертника за руку, включаю режим «мамочка», интересуюсь симптомами скорой кончины. «Ты знаешь, что-то с сердцем. Тахикардия. Ту-тук, тук-тук-тук, ту-тук!.. И пот прошибает. Думаю, что оно отказывает. Собирается остановиться, ты знаешь. Я тут как-то накануне неудачно напился, и все…» Я переключаюсь с режима «мамочка» на режим «да ты чтооо! Кудах-тах-тах!..», поднимаю уровень децибел, подкручиваю показатель «забота» и начинаю активно взывать к его гражданской совести и настоятельно рекомендовать немедленно, прямо сию секунду бросить сигарету и идти к врачу. К кардиологу. В поликлинику. Ну или куда угодно, с такими вещами не шутят, говорю я ему серьезно. Он, конечно, молодой и здоровый парень. И упитанный (см. выше). Но мало ли что! В 25 лет от перепоя обычно не умирают, но кто его знает!
«К врачу? Да ну на фиг. Что он мне скажет? Что я болен? Так я и без него знаю. Ну, мазь пропишет. Ну, таблетки. А смысл? Все равное все там будем. Ох-ох, кольнуло! Знаешь, я думаю, что если уже пришло мое время, то нужно просто смириться. Встретиться с друзьями, отдать долги, пока сердце еще бьется…» Я таращусь на жертву постзапойной тахикардии в совершенном обалдении – он что, серьезно? Собрался умирать, только и делает, что слушает свое сердце – тихо, тихо все, не мешайте умирающему пытаться поймать угасающую ниточку пульса! Ходит по стеночке, впал в тоску, а к врачу не пойдет ни за что на свете? Пытаюсь образумить, привожу аргументы, рассказываю о достижениях современной медицины в позитивном ключе: «эге-гей, ты даже ничего не почувствуешь!» Тщетно. Умирающий собеседник слабым голосом просит оставить его в покое, не мешать ему отходить в мир иной и не расстраивать его в последние минуты его жизни. Врачи ничего не могут поделать в его случае, он глубоко в этом уверен. Конечно, не могут, из последних сил ору я, ты же не даешь им никакого шанса – как они могут спасти твою жизнь, осёл упрямый, если ты упираешься и к ним не идешь?! Дистанционно в нашей стране только судят, а с сердцем твоим тебе придется все-таки сходить куда надо! В ответ на свой последний порыв я получаю минуту молчания и проникновенный взгляд: «я прощаю тебя, несчастная, ибо не ведаешь ты, что творишь!»
Ну и черт с тобой, думаю, припрет по-настоящему – побежишь к врачу как миленький! Перевожу разговор на безобидную тему, цинично заказываю себе кофе. К моему ужасу, сердечник присоединяется к моему заказу с энтузиазмом. В том смысле, что помирать – так с музыкой, почему бы не добавить тахикардии кофейных джазовых перебивок? И мы сидим дальше: обалдевшая я и крепкий 25-летний мужик, обреченно хлебающий кофе и каждую минуту щупающий пульс. Пульс, видимо, как назло, стабилен, потому что больной недоверчиво щупает его снова и снова, пытаясь прочувствовать зловещее замедление, предвестника скорой смерти. Я раздраженно интересуюсь, сколько ему осталось жить, и прошу его, если, конечно, он не собирается умереть прямо здесь и сейчас, немедленно прекратить судорожно мять свое запястье! Иначе – обещаю, он умрет намного раньше, чем предполагает его самодиагноз. И не от сердца, а от удушья. Да-да, если этот моноспектакль не прекратится, то я задушу его своим не очень свежим чулком: ничего другого подходящего для убийства у меня нет, а терпеть его живым в таком состоянии я больше не собираюсь!
«Какая же ты… черствая!», - выдыхает он слабо и припадает к чашке кофе как к последнему источнику жизненных сил. Я бешусь: болен – иди к врачу, не болен – хватит мучить себя и окружающих. Понимания мы не находим, и расходимся, жутко недовольные друг другом. Я сердито пыхчу, топая к машине: нет, ну в самом деле! Почему бы не пойти к специалисту?! Что за мужская фобия, разве им не положено, наоборот, любить медицинские заведения? Медсестры там, и все такое! И потом, что страшного в посещении кардиолога? Ох-хо, сходил бы он хоть раз к женскому доктору! Нет, будет помирать, страдать, ныть, но к врачу – не ногой. Зараза! А вдруг там что-то серьезное, в самом деле? Вот что мне с ним делать, как заставить по-взрослому отнестись к своему здоровью?
По дороге домой успокаиваюсь. И принимаю единственно верное решение – звоню его маме, школьному завучу, которую я вообще-то побаиваюсь, и в общих деталях излагаю историю: есть предложение по работе для ее сына, моего друга, но ему необходимо сначала пройти полную диспансеризацию. А он трусит, да-да, и лентяйничает, может быть она может как-то на него повлиять? Конечно, может! И повлияет. Завтра же все пройдет, от зубного до кардиолога, не сомневайтесь, железным голосом обещает мать и школьный работник в одном лице.
Вуаля. Прости, друг, нечего было мне вечер портить!
