Уберите со стойки эту пошлую надпись, или я спорчу вам табло.
Что значит – пива нет, и неизвестно! Тогда зачем вы тут торчите, как поц?
Вот ещё, ничего не поделаешь! Слушайте сюда, что надо делать. Зайдёте на кухню. Скажете Самвелу, что пришёл Ахиллес. Возьмёте четыре литра портера и шесть порций свеженьких раков. Портер вы принесёте со льдом, раков с укропом и в кипяточке.
И можете не извиняться, уже простил.
Причем здесь – наливать в долг? Что вы знаете о долгах, юноша...
Я пью в неограниченный кредит. Вы же не мой банкир, зачем распускать пары? Скажите, какой вы танкер с Аделаиды...
Есть, есть у меня деньги. И совесть есть, особенно до завтрака. Но в долг я никому не даю. Почему я называю Самвела Звиядовича – Самвел? Хороший вопрос, и тоже говорит о долгах...
Сядьте здесь и слушайте сюда. Руки мои уже довольно не те, но они таки заработали себе на обеспеченную старость. Старость – это самое счастливое время. Когда не терпится забыть всё, что случилось в молодости.
Некому сегодня вспоминать про старого Ахиллеса.
А вот в двадцатые годы Другораки вполне звучало, стоило только съехаться в мясоедовском катране у Тигуша игрокам по первому классу... Как – во что играли? В салочки, разумеется!
Малыш, мы играем в покер. Правда. последние годы я обожаю бридж, но этот спорт не требует кисти – скорее, усидчивости разума... Кисти руки бридж не требует, младенец, а не кисти художника.
Ты сомневаешься, что карточный покер – это вид спорта?
Есть у Самвела колода карт? Поищи там, в ящике, под несгораемой ксссой...
Одна нераспечатанная, кажется, ещё должна быть.
Дай сюда. Рубашка цела? Да пусть и не очень: Самвел есть Самвел...
Не графья, на кухне помоемся.
Раздай-ка колоду одной рукой. Не можешь? А перетасовать? А подложить... Ну, скажем, парочку тузов тому лоху, что сидит третий справа? Наколдовать себе королевский покер? И чтобы на полном серьёзе! По-твоему, таки не спорт? Да, это совсем не штанга, идиёт! Может, цирковой фокус?
Ты меня просто расхохотал. Да, я как раз смеюсь...
А ведь тут только азбука.
Арифметика начинается с угадать сумму червонцев, лежащих возле нужного клиента. И сбавить эту сумму практически до нуля. Почему практически? Надо же что-то дать взамен. Например, чувство обретённого житейского опыта.
И капельку денег на утреннего извозчика.
Смогли бы вы взять у человека немножко денег и подождать, пока он скажет спасибо? Вот видите... Вам не дожить до лучших времен, младенец.
Считайте в уме хоть до тысячи, вы всё равно умрёте неучем.
Конечно, если кому-то выпадет попасть в хорошие руки...
Порой и не такое случается.
Мы с Самвелом попали однажды в хорошенькую заваруху, когда чекисты накрыли притон у Доси Забегайло. Началась там беспорядочная стрельба, а я всю эту беспорядочность как раз терпеть ненавижу.
Начиная с революционных времён.
У меня поочередно убираются две домработницы, и обе соревнуются за лучший порядок. Причём наравне со мной. Выигравшей плачу я, проигравшая платит мне... Об остальных подробностей помолчим. Но я всегда при даме, как туз при короле. Это очень удобно – за те же деньги.
На четвёртой сдаче в притоне у Доси к столу подсел некий козырный фраер, и пока я собирался с мыслями, он успел не очень грамотно передёрнуть.
Хрустя крахмальными манжетами.
Смотрю на него повнимательней: ба! Да это же Чугуев, нынешний комиссар из Ростова! Мы выросли с Чугуевым в одном дворе на Пересыпи. Тогда я был не Ахиллес Другораки, а всего лишь Хилый. Чугуев звался, как водится, Чугунком, но дрались мы как раз с ребятами из переулка Самвела...
Потом Чугунок примкнул, по бедности и недомыслию, к красным, а я попал к картёжникам, и мы слегка разминулись. От его родной бабушки надысь я слыхал, что Гоша-Чугунок с полгода как комиссарит с ростовского губчека. И вот ведь какая встреча! Чугуев чует уже, что я его спалил, и семафорит ладонью: молчи, я тут не с частным визитом...
Ясно, пасёт комиссар кого-то. Так ото ж, но ведь игра есть игра!
Я взял за этим столиком примерно двести лимонов, но денег у Чугунка почему-то не оказалось,и комиссар заявил, что ставит американку. Это значит, проигрыш на желание победителя.
Я только киваю, боясь, что голосок мой по-предательски выдаст какого-нибудь козла.
До хрипоты, помнится, хотелось мне обнять комиссара и дать ему канделябром по стриженой, белобрысой башке: куда ты сдуру залез, чертяка?!
Ещё и передёргивать тянется, щучий сын.
И тут Самвел хватает Чугунка за руку, и из-под чугуевского лацкана падает к ногам трефовая краля. Эх, били бы катранщики комиссара до полусмерти, когда бы я не шепнул Самвелу два-три словечка...
Мы оттащили Чугуева в сторону и снова сели играть.
Он полежал-полежал, немного очухался. Потом взглянул на часы и крикнул: а ну, стоять, работает угрозыск!
Ну, дураков нема – все ломанулись в окна... Беспорядок начался, говорю же.
Семерых положили сразу. Чугунок кого-то рукоятью нагана сбил на пол.
Мерно, как по нотам, опустил почки, потом выкрутил локти, приговаривая: с полгода вываживал... Рыболов хренов. Нас с Самиком вывели к стеночке и, как классово бесполезных, собирались уже шлёпнуть по холодку.
Но комиссар сказал: годи до рассвета! Я жду указаний из штаба округа... Или что-то в этом роде, не помню.
По правде он ждал, когда под утро хорошенько стемнеет.
Когда в катране всё стихло, зашёл Чугунок в кладовку, где мы валялись связанные, и говорит: ну, Хилый, что там с американкой? Есть пожелания по внешнему долгу?
Я говорю: есть одно. Выпусти отсюда Самвела.
Самвел сказал... Нет, я не буду это повторять. Нехорошо он сказал.
Но Чугуев молча вытолкнул его за ворота.
А потом вернулся и говорит: тебя я, горе моё, собственной рукой пришлёпну!
Я много размышлял. До рассвета. Пытался понять, почему мама так и не объявилась, уйдя на Привоз за рыбой, когда мне было три года. Батю турки шлёпнули, когда годик мне только исполнился, возле баркаса с контрабандой...
На рассвете конвоиры вывели меня, парнишечку, во двор, прислонили лбом к каменной ограде.
Я помолился, на это ушло где-то с пол-секунды, и говорю:
– Чугунок, целься в затылок! Не хочу смотреть в глаза напоследок: боюсь, а вдруг захочется плюнуть...
Ничего на это комиссар не ответил. Скомандовал: пли!
Пуля ударила меня в верхнюю часть спины и ушла куда-то под правую ключицу. После чего я сразу и без провожатых покинул эту чёртову юдоль бесконечных скорбей... Но оказалось, что ненадолго.
По приказанию Чугуева конвоиры весело промахнулись, а для солидности комиссар аккуратненько прострелил мне плечо. И поставил в отчете птичку. У Чугунка, как я в больничке узнал, имелся приз за пулевую стрельбу – именной маузер от командарма Сорокина.
Ну, дважды-то у нас никого не расстреливают – списали меня из лазарета через две недели. И отпустили домой за полной ненадобностью.
Вот только с правой кистью стало с тех времён плоховато. Потому - бридж.
Отчего нас не отпустили вместе с Самиком?
Ну, тогда бы к стеночке поставили Чугунка, и вряд ли кто-нибудь из его расстрельщиков промахнулся...
А про Самвела, на радостях да под самогоночку, чекисты и подзабыли.
Сам-то он, разумеется, ничего не забыл. И вряд ли теперь забудет.
А ты говоришь, кредит... Так где мой портер, младенец?
Или ты тоже собрался меня байками забавлять?!
© Стэн ГОЛЕМ
