«Почему ты не здороваешься?» – спросила меня однажды родительница, когда ее знакомая, которую мы встретили на улице, отошла.
- Но я же ее не знаю! – сдавленно возразила я.
- Надо здороваться, даже если не знаешь, - философски заметила мама.
Я устыдилась, я была очень благостным ребенком. После чего стала истово здороваться со всеми проходящими мимо нас взрослыми. И не было в этом издевки, а было лишь усердное желание быть хорошей и вежливой. И чтобы дали сахарку.
Теперь с незнакомцами я вежливая просто до омерзения. И со своей этой псевдо-интеллигентской натурой мучаюсь с тех пор, как научилась вербальному общению. Природная чуткость характера зело препогано сказывается на качестве жизни, ибо я как тот вежливый лось из анекдота – даже если делаю кому-то хреново, то перед этим всенепременно обложу жертву реверансами, книксенами, а потом, галантно расшаркавшись и мучительно краснея, удалюсь, чтобы тихо страдать в рубище до конца дней. Человека обидела!
Я завидую чернейшей завистью тем, кто на корпоративке может запросто осадить трындящего не по делу пьяного коллегу и пойти курить. Лично я буду слушать этот бред и по-крокодильи улыбаться до полной атрофии лицевого нерва. Видите ли, благородно-гимназическое воспитание мое предполагает, что нельзя оскорбить человека отказом выслушать его. Я постно сижу, очень хочу уйти, но предательское сознание мне шепчет: а вдруг ты у него последняя надежда? Ты его сейчас оттолкнешь, а он пойдет и кирдык. Харакири, сэппуку, секир-башка? Поэтому с возрастом я все более приобретаю свойства и очертания жилетки. У нас это наследственное. Мама тоже жилетит вовсю.
Кто сказал, что быть добряком – это здорово? Вот вам ярчайший пример из неопубликованного. Ко мне, если кто в «Одноклассники» стучится дружить (и если не похож он на маньяка Пичужкина), то я почти всегда привечаю человека. Вернее раньше привечала, ибо думалось мне: ну что с тебя, Шайтанова, убудет, что ли? Я зато себе еще одну звездочку на борту нарисую! Это же сеть, это же виртуалити. Меня ж здесь не задушишь, не убьешь, - думала я своим вежливым изысканным мозгом.
В один солнечный день я добавила себе звездочку по имени… а хэ зэ, не помню имени, пусть будет Эдик. Так зовут муху на моем окне. Муха Эдик все никак не хочет сдохнуть своей смертушкой, и видимо, очень просит эвтаназии в виде смачного газетного прихлопа. А Человек-Эдик эвтаназии не просил, он просился ко мне в корефаны, и я ему в этом милостиво снизошла с небес и пошла, раскинув руки, навстречу. Широкая, блин, как мать-Расеюшка. Доообрая. Но, видимо, слово дружба для Эдика не было таким же пустым звуком, как для миллионов «одноглазников». И Эдик, добавимшись, тут же начал яростно со мной дружить. Он раздобыл где-то мою «аську», и стал доставать меня тупыми вопросами, очевидно, предполагая, что ведет со мной остроумнейшую живую беседу. Сим безудержным натиском Эдик поначалу меня весьма фраппировал, потом я погрустнела и поняла, что нарвалась-таки на маньяка пичужкина в его сетевой ипостаси, потому как насилие над моим мозгом происходило весьма изощренное и пытливое. Я на работу – а Эдик в ICQ меня уже поджидает аки тать в ночи, и ну меня спрашивать: какой у меня любимый император, почему это я вдруг поставила себе статус «Питтсбург Пингвинз я люблю» и чем деревенский творог лучше городского… Я вяло и, скажем так, без огонька что-то ему отвечала, и однажды занудный Эдик наконец заподозрил в этой моей готичной немногословности какое-то глумление над своей особой. И стал допытываться: чего это я вдруг так неохотно с ним веду фривольные диалоги о рыбалке? Али не люб я тебе?
И вот тут кульминация. Вот знаете, я вежливая-превежливая. И именно из-за этого все гадостное - оно не мироточит из меня постоянно, в маленьких безопасных дозах, - оно во мне копится, как в жабе аге. И начинает во мне тихо зреть, как у пиндосских генералов когда-то тихо зрел замысел бабахнуть Хиросиму. И если иной человек просто спокойненько пошлет надоеду в темные кубинские леса, то я буду терпеть, надувать щеки и важно говорить «Да уж…». А потом экипаж «Энола Гей» запускает свои пропеллеры, и… бегите, господа, бегите!... Ибо сейчас на вас выльется весь поток мыслей, некогда сдержанных в этом скромном, казалось бы, вежливом человеке, и «сдохни, сука!» будет самым цензурным из тех дефиниций, что я вам пролаю.
То же случилось и с Эдиком. И с остальными занудами, которые некогда устраивали развеселые качели в моей черепной коробке. Иных уж нет, а те далече. Правда, с развитием тырнета лаять мне теперь не приходится, обычно я просто ставлю чувака в игнор. Эдик на это действие, надо сказать, нереально оскорбился и еще пару дней из небытия скорбно восклицал: «И зачем ты меня удалила?». «И не очень-то хотелось». «Могла бы сразу сказать». «Дура».
Теперь осторожничаю, с этими социальными сетями. А марлезонские балеты по-прежнему развожу, ибо тотальная вежливость – это мой неискоренимый бич. Так что если я вам улыбаюсь – возможно, я вас тихо ненавижу.
Да нет, конечно же, шучу. Или вежливость?
