- Манька, блядь! – орал Колян, наливая стопарь мутного самогона, сидя на скрипучей скамье на кухоньке, точнее в уголке, отгороженном от остальной комнаты цветастой замусоленной занавеской.
- Манька, блядь, ебаться давай, сука! – заливая в глотку своё пойло, ревел Николай.
Он был типичным представителем сельского жителя уже давно не имеющего никакой работы и пьющего без перерыва горькую: редкие, сальные волосы неопределённого цвета; испитое, сизое лицо с заплывшими от беспробудного пьянства глазами; впалые, давно не бритые щёки; нос непонятной формы; потерявший очертания подбородок.
Манька не отвечала на страстные призывы… «Вот же пизда сраная…» - сформулировал мысль Колян.
Тяжело встав и сорвав занавеску, отделяющую «кухню» от основного помещения, он, сильно покачиваясь, подошёл к кровати, на которой лежала его жена Манька, молодая ещё женщина, довольно миловидной, типично деревенской наружности, не лишённая излишней полноты.
- Манька, ёб же твою!.. – опять заорал муженёк. - Вставай раком, бля!
- Коленька, да ты что?! – привычно-спокойно возразила Маня, - у меня голова болит, устала я, вставать завтра рано и месячные у меня…
- Месячные? А это чо за хуйня? – тупо-удивлённо уставился на неё Николай.
- Ну, Коленька, это когда женщина не может как раз того, что ты щас хочешь. Ну, это когда такое красненькое оттуда течёт… - стыдливо и застенчиво начала было объяснять Маня.
- Дык это когда из пиздищи кровянка штоль хлещет? – прервал её муж. – Ёбанна в рот, так это у тебя через день, блядина! И голова у тебя болеть каждый день стала после того, как ты в город полгода назад съездила, падла!
- Ну, Коленька, ну правда не могу я сегодня, голова болит… - начала было канючить Манька.
- А ну-ка, сюда иди!
Колян схватил лежащую жену за руку и рванул с кровати. Та, испуганно завизжав, вырвалась при этом пнув муженька ногой в область паха и забилась в угол.
Глаза Николая налились кровью. Несмотря на анестезирующее действие алкоголя, удар по яйцам был весьма ощутимым. Мозг Коляна, да и он сам перешли в состояние берсеркера. Развернувшись и схватив топор, стоявший у печки, он, тяжело ступая, подошёл к сжавшейся от ужаса Маньке. Мутно взглянув на неё исподлобья, Колян с обычным, как при колке дров, громким «Гхык!» рубанул жене по ключице, надрубив при этом кисть руки, которой она пыталась прикрыться. Ключица лопнула с сухим треском, пропуская острое топорище в мягкую плоть. Ещё двумя мощными ударами неудачливый ёбарь отсёк голову теперь уже бывшей супруги. Заливая всё тёмно-алой кровью, манькина голова с глухим стуком откатилась к тумбочке.
- О, как… блядь… - промычал Колян, - таперича пиздеть не будет…
Распластав прямо на полу то, что недавно было Манькой, он подкатил пинком голову к телу, крякнув, нагнулся и приставил её к шейному обрубку. Тупо посмотрев на получившуюся инсталляцию, Коля приспустил порты и выпростал коричнево-бугристый, венозный, полупривставший член. Резко откинув полы линялого, в заплатках халатика и с треском разорвав много раз штопаные панталоны, он раздвинул, согнув в коленях, безвольные манькины ноги с уже проявляющимися варикозными прожилками и буграми целлюлита на ляжках. Пьяно улыбнувшись, Колян ввёл в абсолютно сухое влагалище своё полустоячее достоинство. После трёх несильных и трудных фрикций он почувствовал что-то приятное – как будто поссал после двух литров. Николай вынул член. С его багровой, сморщенной залупы, как нить паутины человека-паука, к манькиной ляжке тянулась тонкая длинная белёсая капля. Колян с трудом встал на ноги, кое как заправив съёжившийся хуй в портки. Голова бывшей супруги от его толчков немного откатилась в сторону. Кряхтя, он снова заботливо вернул её на место. Затем опять взял окровавленный топор и с привычным «Гхык!» со всего размаху всадил его в живот трупа, прорубив тело насквозь. Топор остался торчать в животе, как в колоде после колки дров.
- Вот така вота… - с трудом связывая слова, удовлетворённо изрёк Колян, - а то голова болит, голова болит…
