Не, ну, все всегда знали, что Вася Пупкин долбойоп.
Но не знали только, до какой собственно степени.
А всю глубину этой долбойопской степени недавно суждено было узнать его тёзке Абармотову. Но за знание это заплатить пришлось ему дружбой. Что, возможно, и к лучшему. Ибо долбоёбство – вещь заразная, почище мандавошек.
Прибегает недавно – еще зима не началась - Пупкин к Абармотову домой весь на нервах –башка трясется, глаза круглые и блестят нездорово, как у Жериновского. Словно только что обосрался в президиуме.
Правда, две бутылки водки притаранил. Обе литровые.
Сели на кухне. Накатили по сотке. А у Пупкина стопарь в руке ходуном ходит – весь стол водкой окропил.
- Ну, ты чего? Белой горячкой заболел что ли? – не выдержал такого издевательства над продуктом мозга Менделеева Абармотов.
- Да, лучше б я трижды белой горячкой заболел! И то приятней! – рубанул в сердцах Пупкин и злобно улькнул остатки водки в свою горловину.
- Да что случилось-то?
Пупкин неспеша раскурил сигарету с четвёртой спички, немного успокоился и начал повествовать:
- Пошёл я в прошедшую пятницу на пляж. Водки в смысле на лоне природы выпить. Газету свежую купил, чтобы просветить своё самообразование. Да и подстелить. Полбатона хлеба взял да колбасы краковской кольцо. Ну, и водки, естественно. Литр Смирнова дагестанского розливу. Ну, чтоб не покидать место дислокации. А сейчас ведь депутаты запретили культурно отдыхать - уже и водки на девственной природе не выпить. Сядешь, откупорить не успеешь - сейчас же какой-нибудь мусор внутренних органов подлетит с алчной мордой «в апщественном месте распиваете, гражданин?!». Поэтому я укрылся на краю пляжа в кустиках. Народу практически никого. Какой добоёб, нахуй, в ноябре загорать попрётся при нулевой температуре, разве что какой хуй моржовый. Но таких к счастью, кроме меня, не было в окружающей обстановке. И вездесущих вездепьюших алкоголиков тоже не было. Хоть и пятница. Ну, может, потому что дождик моросил. Вот в этом повезло, можно сказать. В смысле, что никто не мешал культурно услаждать свою харизьму впечатлениями природы родного края. Только я согрелся – пару-другую-третью стопок принял в душу, слышу из-за полуобветшалого куста жимолости стон вроде б какой-то идёт.
- Ебутся! Или пьяный? Или кто по башке трахнутый хулиганами стонет?
- Да погоди ты! Я и сам сперва так подумал, вооружился бутылкой, заглянул за соседний куст, а там – картина Малевича маслом: баба валятся на кожаном пальте, будто в глубокой задумчивости – правая рука у виска. Такая довольно ничего из себя миловидная. Волосы такие золотистые на голове. По траве так разбросаны живопиздно. По бокам шесть бутылок «девятки» тоже валяются в хаотическом порядке. Сама особь женской наружности то ли в платье каком-то кружевном, то ли прям в сорочке красной… Резинки чулочков ажурные видно. А трусов наоборот… не видно.
- Ты что ей подол что ли задрал?
- Да, нет, я ж говорю – она так живописно лежит, что её женская пизда, вся как на ладоне! Эротично поросшая рыжеватыми кудрявыми волосиками.
- Ну, давай-давай дальше! – нетерпеливо погнал Абармотов, быстро опрокинув очередной стопарь. – Значит, смотрит на тебя заросшая рыжая пиздища, ну, а ты?
- Ну, а я, как культурный человек, подошел поближе, чтоб разглядеть… не плохо ли человеку… в смысле анатомического здоровья … и потом, конечно, вежливо кашлянул «кха-кха». Ну, чтобы неназойливо внимание привлечь. Она на звук только головой мотанула из стороны в сторону, словно «нет» - говорит - «помощь не нужна». А сама ноль эмоций.
- Ну, и тут ты ей, конечно, засадил?!
- Ну, ты, блядь, подонок! Ну, ничего святого! Тут человек без чувств лежит, может быть, даже в летальном исходе, а он «засадил-засадил»! Нет. Я подошел, наклонился, смотрю девка живая-здоровая, только пьяная малость. Ву смерть, можно сказать. На морду ничего такая. Помада такая яркая… фиолетовая. По всему еблищу размазана. И главное пахнет приятно – какими-то духами сладкими, аппетитными, может, даже той самой «шинелью номер пять» … и «девяткой». И сама такая беззащитная, трогательная. Ну, я её за грудь потрогал, потряс - «Вам плохо?», говорю. А грудь-то у неё такая, блядь, живая, на редкость приятная, размера, наверное, третьего, а то и четвёртого – в руке не умещается… Сосок такой коричневый, такой крупный крепкий…
- А сосок-то ты как через платье разглядел? Колись, псевдоинтеллигент херов!
- Да. Я же говорю, платье довольно кружевное… - зарделся пойманный за живое Пупкин и после двухсекундной раскаянной паузы смиренно сознался. – Да я ей платье её это или сорочку – хуй пойми - прям на морду задрал. И это даже пригодилось. Впоследствии.
Абармотов совершенно бестактно заржал:
- Вот он фарисей в чистом виде!
Неблагозвучное еврейское имя Фарисей в применении к нему, а главное тон, больно задели Пупкина, но он, нервно хлобыстнув очередной стопарь, спокойно продолжил повествование, не подав виду, как ему неприятно такое слышать от лучшего друга:
- А задрал я платье только на случай прямого массажа сердца. И искусственного дыхания. В экстренном медицинском случае! – поспешно уточнил Пупкин и продолжил под издевательское сопение приятеля. – Баба при теле – всё при всём. Грудь, как я говорил, очень возбудительная на ощупь. Ножки в чулочках. Даже серьга в пупке для симуляции! И губки - такие розовенькие… аккуратные … выглядывают.
- Ну, давай, не томи – засадил-таки?
- Засадил – с тяжким вздохом чистосердечно признался Вася Пупкин. – Но не грубо, не по-хамски - перед этим я спросил, как её зовут, и выпить предложил. Но даже это моё шикарное предложение не привело её в сознание – она снова так головой мотанула – типа «не хочу». Ну, чего ещё бабе надо для полного счастья – раз даже выпить отказывается? Раздвинул я ей ноги в чулочках… губы раздвинул… И вдул!
- Ну! Ну! – Сладострастно сглотнув слюну, потребовал подробностей Абармотов. – Молодец! И?
Польщённый завистливым вниманием Пупкин гордо закончил:
- Ну, значит, вдул я ей по самые бакенбарды и так её отработал, что она кончила три раза без памяти! А в конце её ещё и вырвало от переизбытка чувственных впечатлений. Видать я ей на желудок головкой хуя надавил. И хорошо, что я подол её ей на харю завернул, а то бы и меня уделала. Ну, потом я всё снова поправил, как было. А сверху её вместе со всей малохудожественной блевотиной красиво газеткой прикрыл. Свежей. Цветной. «Спид-инфо»… От посторонних, так сказать, нескромных глаз…
- Постой, а ты чего её без гандона ебал? – услышав нездоровое слово, очнулся Абармотов.
- Да откуда у меня на пляже гандон, я ж купаться не собирался? – поразился глупости Абармотова Пупкин. - Да это всё хуйня… Я хуй водкой сполоснул, вообще-то…
- Ну, ты даёшь! Трипперы-хуиперы, согласен, хуйня! Даже вот сифак…хуй с им! Но СПИД ни разу не лечится, говорят! Не боишься? – разволновался Абармотов, на всякий случай отодвигаясь на табурете подальше от приятеля. Подумав, он подобрал свой стопарь со стола и выдал неприятное предположение. – Так какую ты хуйню на конец намотал?
- Да я же говорю – я хуй водкой помыл! Так что здесь я спокоен.- хорохорился маньяк-любитель. - А потом, как говорится, волков бояться…
- Ага, баб не ебать!
- Согласен, с гандоном спокойнее, но есть маленькие нюансы, которым гандон не помеха, и называются эти маленькие нюансы мандавошками! И это меня сильно беспокоит! Сука блядская! – взвизгнул вдруг Пупкин. – Зараза! Ты сначала манадвошек выведи, сука, а потом уже валяйся на пляже без сознания, как проститутка! Пизда нечёсанная!
- Всего лишь мандавошки… подумаешь, инопланетное зло! Да, чего ты так нервничаешь? Говно вопрос – сходи в аптеку, да купи какое-нибудь средство – и вся хуйня – успокоил друга Абармотов, а про себя подумал, что надо будет потом табуретку, на которой Пупкин ёрзал, одеколоном или бензином обработать на всякий пожарный.
- Да эти ёбаные паразиты для меня противней всего! Хуже всякого инопланетного зла! Хуже всяких пришельцев! – Пупкин брезгливо передернул плечами, не в силах вернуть себе философское расположение духа. - Они и есть инопланетные злобные твари на моём непорочном теле! Сегодня только разглядел, кто мне всё моё причинное достоинство и гордость мужчины расчесал до крови… - Пупкин повысил голос до истерического визга. - Суки кровососные! Они пока ещё скачут, а потом они бесконечно расплодятся в своём потомстве, потом всосутся мне под кожу своими алчными хоботками, а потом по сосудам проберутся в мой непорочный мозг, и я умру от овечьей вертячки! – распалил не на шутку свою фантазию доморощенный эС. Кинг.
- Да сходи ты в аптеку и весь пездос! – поддерживал, как мог, Абармотов, при этом тайно морщась: «Да чего он так себя распаляет какими-то, блядь, вертячками, овцеёб хуев!»
- Да какие теперь аптеки?! – возопил невменяемый мандавошконосец. - Одна коммерция – им бы лишь у смертельно больного человека последние деньги вытащить! А какие сейчас лекарства?! Ты телевизор смотришь? В лучшем случае какого-нибудь говна в таблетки напихают, а в худшем вообще яду! Будешь лечить своих мандавошек, а сам заработаешь какой-нибудь… псориаз или сибирскую чумку. Я вот где-то я краем нюха слышал, что лучшее средство от этих тварей – керосин! Народное – самое верное. Только нынче керосиновых лавок-то нету! И я вот пришёл у тебя спросить, нет ли у тебя оного керосину! Для обоюдно известной нам цели.
«Да, надо будет керосином табуретку обтереть потом. И всю кухню что ли напидорасить керосином…» - подумал Абармотов, а вслух сказал:
- Есть тут у меня пара литров авиационного керосина. Очень кстати. На балконе. То ли керосина, то ли бензина. Хуй я уже помню, чего там спиздил с завода. Ща я тебе с пол-литры отолью.
- На, держи свой керосин! А чего там с ним делать-то надо? Поймать каждую мандавошку и напоить керосином? – возвратившись с балкона с бутылкой прозрачной жидкости, ехидно поинтересовался Абармотов.
- Ну, как чего! Надо обмазать всё вокруг керосином, укутать всё газетой, чтобы эти хищники ёбаные раньше времени не разбежались … ну, трусы там, штаны сверху и посидеть так пару часов, а лучше все шесть. Пока эти пидорасы не сдохнут, как бешенные собаки.
И тут Абармотов навсегда потерял друга:
- Ага, и будут твои мандавошки смирно сидеть в керосине и газету почитывать – ага, «Спид-Инфо», пока подковки не откинут …А я вот слышал, что вернее, да и быстрее, если намазать всё керосином и поджечь! Так эти пидорасы инородные враз скукошутся. – Ну, тупо пошутил. Хуле - водка в голове бродит-колобродит - за рассказом незаметно злоупотребили почитай все два литра на двоих.
Пошути да и забыл тут же. Потому что срубило. А у Пупкина-то столько же водки в голове бродит-колобродит, а сам-то он, как мы тут упоминали, далбайоп и мудак редкостный, хоть и косит периодически своей речью под младшего научного члена-корреспондента долбойопских наук. И не срубило его, кстати. Потому, что долбойоп и мудак. Видать так у них голова устроена - для неприятностей на противополжопную оконечность.
…
В завершении от себя добавлю, что навещать опалённого Пупкина в больнице Абармотов не решился. Жареный хуй - это вам не белая горячка.
