Все началось, когда у Валерки в бане трусы спиздили. До этого все хорошо было. Семь двадцатилетних оболтусов и Валерка согласились быть квартирьерами. При условии, что место в пионерском лагере под Рязанью: корпус, комнату они сами себе выберут. Наградные такие. И выбрали. Единственный двухкомнатный номер с умывальником и трюмо в корпусе для пионервожатых. Валерка - тоже оболтус, но не двадцати, а двадцатипятилетний - после академки и армии потому что. Начальники хотели нас из этого номера погнать, чтобы корпус целиком девчонкам отдать: без нас. Мы уперлись и девчонки поддержали. Пусть живут, мол, какая-никакая, а защита от местных неприятностей. Местных неприятностей было немного: сторож пионерлагеря и два десятка пионеров в коротких штанишках и галстуках. Сторож был восьмидесятилетним, а пионеры гипсовыми, но такими страшными в темноте, что нас оставили. Восемь оболтусов на сотню девчонок. Сейчас я бы воздержался, а тогда это было здорово. Но трусы в бане спиздили. И не только у Валерки, а у всех. У Валерки-то, как раз, только грязные сперли, а у всех еще и чистые.
На смену, которые взяли. А так все нормально начиналось. Баня общественная в поселке. Пока раздевались, с местными мужиками поболтали. Они после бани пиво с таранькой употребляли в раздевалке. И разговаривали между собой, но нас похвалили: хорошие, говорят, в этом году студенты - ни одной курицы, ни одного гуся не пропало. Честные студенты в этом году. Пока мы парились и мылись мужиков и след простыл. Вместе с нашими трусами и мелочью из карманов. Хрен с той мелочью, а за трусы обидно и мстить надо. А раз у них еще и ни одного гуся не пропало, то сами и нарвались. Мы украдем гуся, и это не будет нарушением конвенции. Это будет справедливая месть. Гусей в деревне много, а трусов мало. Портвейн в деревне легче купить, чем трусы.
План был блестящим, как план ледового побоища. Заманить гуся между двух березок и в заранее приготовленный засадным полком мешок посадить. Главное вечером и незаметно. До ночи полежит в мешке, а ночью мы его съедим. Выйдем на берег Оки, разведем костер, завернем гуся в капустные листья и запечем в углях. Очень вкусен гусь, запеченный в капустных листьях на углях, запальчиво говорил Мишка, и мы ему верили.
Главное уйти подальше от нашего корпуса. Девчонки, быстро догадались, что местные неприятности – фигня, а восемь мальчишек больше шумят по ночам, чем все гипсовые пионеры Советского Союза, начали жаловаться начальству. А начальство сказало, что если хоть один раз еще жалоба. Хоть самая маленькая. Спать мы будем в общественном сортире. Ну, или вместе со всеми остальными - в столовой на наш выбор. Мы выбрали отсутствие жалоб. Все кроме Ваньки. У Ваньки уже три неделя была офигенная проблема. Он спал на первой от двери койке нашего двухместного номера с трюмо и умывальником в корпусе пионервожатых, ставшим на время практически женским корпусом. Из-за этой мелочи его будили первым и на полчаса раньше остальных. Так легче жить начальству. Начальство будило Ваньку, чтоб Ванька разбудил всех остальных на работу. Вы пробовали разбудить сотню молодых девиц на работу? Ага. После вечерних гуляний и луны со звездами? А Ваньку будили первым. Вставай, Ваня, хватит плющить комсомольскую совесть об подушку. Иди, поднимай комсомолок на трудовой подвиг и спасение урожая. На робкие Ванькины обещания убить каждого, кто его разбудит, начальство не обращало внимания. Оно не обращало внимание даже на лежащий у Ваньки под кроватью топор, принесенный им с колхозного дровяного склада, хотя лезвие топора шириной напоминало бердыш, а топорищем можно было убить без всякого лезвия. Ванька был готов спать и в сортире лишь бы вставать на полчаса позже. Ванька даже пробовал поменяться койками с Серегой. Начальство. Получив следующим утром Серегиной пяткой в оба глаза, но, не разбудив Серегу. От греха. Нашло на соседней кровати и опять подняло несчастного Ваньку.
Вот в такой обстановке, после отбоя восемь внучатых последователей Паниковского с коробкой спичек, восемью бутылками водки и восемью жестяными банками гороховой каши с мясом вышли из женского корпуса в ночь для запекания гуся. Топор Ванька забыл. Специально забыл, как потом выяснилось: ему было жалко птицу.
Впрочем, это ее не спасло. Пока горел костер, гусь был убит, ощипан, опален, выпотрошен, натерт солью и завернут в капустные листья и обмазан глиной. На это ушло два часа, четыре бутылки и вся гороховая каша. Еще через полчаса гусь был засыпан раскаленными углями, а мы болтали о лете, жизненных перипетиях, украденных трусах, мировой справедливости и вендетте. А о чем еще должны говорить студенты, сидящие возле догорающего костра в углях, которого запекается в капустных листьях гусь.
Через некоторое время, выраженное еще двумя бутылками, Валерка, потыкав гуся прутиком, определил готовность. Мы вытащили птицу из золы, распотрошили глину и остатки капустных листьев, отрезали по маленькому кусочку для пробы, разлили водку, выпили и …
Гусь заскрипел на зубах. Точнее на зубах скрипел песок, а гусь был чертовски вкусным.
- Какая сволочь пожалела капустных листьев? – спросил Валерка сплюнув
- Спокойно, Валера, - ответил Серега, взявший с собой один кочан вместо двух запланированных, - мы его сейчас в Оке сполоснем, а потом на вертеле разогреем.
- Так не вкусно же будет, наверное? - Ванька, как всегда сомневался.
- Тогда давай выкинем, - пошутил Серега, забрал многострадальную тушку и зашагал к реке, подсвечивая дорогу фонариком.
Гусь был вымыт и разогрет на вертеле. Если запить такого гуся лимонной водкой, его вкусовые качества можно считать просто прекрасными, поэтому он скоро кончился. Водка тоже. Затушив, как могли остатки костра. Мы отправились в корпус. Настроение было прекрасным, только Ванька всю дорогу ныл, оплакивая свою судьбу перворазбуженного.
- Не ссы, Ваня, - прервал его Валерка, - смотри, чего я нашел, - он достал из кармана здоровенный гвоздь-двухсотку, - Сейчас мы возьмем твой топор, откроем окно в номере, выйдем на улицу и аккуратно забьем нафиг входную дверь в корпус, а сами влезем через окно обратно. Тебя никто не сможет разбудить утром. Они никого не смогут разбудить, потому что не смогут войти в здание. Я понятно объясняю? – Валерка был прирожденным оратором и умел решать проблемы.
- Понятно, а ты уверен, что мы никого разбудим? – задал я напрасный вопрос, вошедшему в раж Валерке.
- Уверен! - ответил он, - Уверен, потому что с нами пойдешь ты и будешь следить за тишиной. Понял?
- Понял, - понял я, - как не понять.
Мы отправились заколачивать дверь, а утром Ванька, как ни в чем не бывало, был разбужен возмущенным начальством. Оказалось, что мы просто забили гвоздь в дверь вместо того чтобы прибить одну створку к другой. Чуть погодя и почистив зубы, я, Ванька и Валерка были вызваны пред ясные очи большого начальства для разъяснения нам непозволительности заколачивания двумя комсомольцами и одним коммунистом гвоздей-двухсоток большими топорами в двери женских корпусов по ночам.
- В то время, как наши доблестные пограничники сбивают Южно-корейские самолеты-шпионы, некоторые, практически бывшие комсомольцы и коммунисты с выговорами с занесением, опустившись и разложившись, позволяют себе, - взвывало начальство. - А вы, кстати, слышали? Не слышали? Хм. Хотя, это не существенно. Вами Валерий и вами Игорь к вечеру должна быть выпущена стенгазета, как минимум с восемью отзывами наших студентов на событие. И фотографиями.
- Фотографиями самолета? – ужаснулся, Ванька, - где ж мы их возьмем?
- Ведь это же не мы его сбили? – Ничего не помнящий из вчерашнего Ванька с надеждой посмотрел на меня с Валеркой.
- Фотографиями студентов, Иван, - поправило его начальство, - Которыми вы и займетесь.
Нас освободили от работы и даже выделили три нольвосемь портвейна из начальственных запасов.
К вечеру газета висела на стенде. И было проведено комсомольское собрание в поддержку сбития южно-корейского Боинга. А нас оставили в женском корпусе.
