Как ни поеду отдыхать в санаторий (правда, съездил за всю свою жизнь пока всего три раза, вот собираюсь в июле в четвертый раз), обязательно нарвусь на чудаковатого соседа по номеру. Хотя, может, и сам такой. Но речь-то сейчас не обо мне.
Ходок
В санатории «Енисей» соседом по палате у меня был некто Николай Петрович, крепкий еще на вид мужик, за шестьдесят с небольшим лет.
В столовой нас рассадили по разным местам - у Петровича диета. Он устроился неподалеку от меня, напротив улыбчивой молодящейся блондинки. После ужина Петрович исчез. Вернулся в палату уже ближе к десяти.
— Погуляли, поговорили,— довольно сообщил он мне.— Чувствую, что она не против... Еще немного поднажму— и Валька моя!
Стали укладываться ночевать. Петрович снял брюки. Колени у него были перемотаны эластичными бинтами.
— Мениски,— дал пояснение Петрович.— Оперировали, да толку-то. Теперь вот без этих перетяжек ходить не могу.
Потом он туго стянул голову специальной повязкой. Пожаловался:
— Мозги болят. Я же недавно попал в аварию, получил сильнейшее сотрясение.
А еще он перед сном съел целую пригоршню разноцветных таблеток.
— И ты при всех своих болячках да возрасте еще и по бабам бегаешь?— потрясенно спросил я его.
— Ну кто-то же должен за ними бегать, — обреченно вздохнул Петрович.
Утром меня ждало очередное потрясение: проснувшийся Петрович слез с кровати на пол и в туалетную комнату пополз… на четвереньках!
— Тебе плохо, Петрович?— вскрикнул я.— Давай дежурного врача позову.
— Мне не плохо,— задыхаясь, ответил он.— У меня так всегда по утрам. Просто мениски страшно болят. Но ничего, разомнусь, и все будет нормально.
И ведь точно, размялся, туго перебинтовал колени и на завтрак уже шел едва ли не вприпрыжку.
Я отпросился у главного врача на выходные в город. Петрович безмерно обрадовался тому, что останется один в палате.
— Сейчас вот провожу тебя до остановки, а заодно куплю винца, конфет, фруктов— Вальку надо будет на ужин пригласить. А кто девушку ужинает, тот ее и танцует, сам знаешь.
В санаторий я вернулся в понедельник. Палата моя была заперта. На всякий случай постучался— тишина. Отпер дверь своим ключом. В нос ударил резкий запах каких-то лекарств. Вышел из палаты, спросил у дежурной по корпусу, где мой сосед.
Та ухмыльнулась и сказала, что Петрович на втором этаже в процедурной, под капельницей лежит.
Поднялся наверх. Дверь в процедурную была открыта. На кушетке под капельницей возлежал мой Петрович. Он открыл глаза, слабо улыбнулся.
— Ты это чего здесь разлегся, старина?— спросил я его.
— Ох, чуть богу душу не отдал,— пожаловался Петрович.— Я же, старый дурак, как тебя проводил, еще и в аптеку зашел, виагру купил. Всего-то полтаблетки в тот же вечер и принял. Не знаю, чего я там успел с Валькой, но очнулся, когда меня начали ширять уколами. Это Валька, когда я отрубился, перепугалась и сбегала за дежурным врачом. Сердечный приступ случился. Вот отлеживаюсь... Пошли они на фиг, все эти бабы, вот что я тебе скажу!
И правда, Петрович больше в сторону Вальки и смотреть не хотел, а прилежно принимал все прописанные ему процедуры. Но когда я в пятницу снова засобирался в город, попросил, блудливо пряча глаза:
— Слушай, будь другом, займи пару стольников. В понедельник отдам, племяш обещал деньжат подвезти.
— Шо, опять?!
— Да у меня же еще полтаблетки виагры валяется в кармане. Что добру пропадать?
— Тебя же эта Валька угробит!
— Не боись, на этот раз будет не Валька, а ее подружка. Она страшненькая, не так сильно возбуждает.
Ну что ты с ним будешь делать, с ходоком этаким? Дал я ему, конечно, денег— жалко, что ли. Пусть отдувается за других мужиков.
Крик в ночи
- Лев Михайлович! – представился мне мой другой сосед (на этот раз дело было в санатории «Красноярское Загорье»). И зачем-то добавил: «Майор в отставке».
- В каких войсках изволили служить, товарищ майор? – спросил я. Товарищ майор сообщил, что он артиллерист, был начальником вооружения.
Представился и я, порадовав соседа, что тоже офицер в отставке. Правда, всего лишь лейтенант. Но старшой.
- Вот и чудненько! – ласково сказал Лев Михайлович, отечески глядя на меня с высоты своего майорского положения. – Надеюсь, будем жить дружно?
- А отчего же не пожить? - не менее дружелюбно ответил я соседу.
Пока туда, сюда - наступил вечер. Сходили на ужин, посмотрели телевизор, дружно поругали надоедливую рекламу, особенно того придурка, который, плавая на резиновой камере, обзвонил полстраны, жизнерадостно сообщая всем: «Прикинь, а я на море!».
Стали отходить ко сну. Михалыч (условились, что я буду называть его так) как бы между прочим сказал:
- Слышь, старшой, я ночами… того, иногда разговариваю. Раньше спал молча, а вот года два как стал разговаривать во сне.
- Да ради Бога! – успокоил я его. – Может, чего интересного расскажешь.
Слышу, Михалыч почти тут же захрапел. Не заметил, как заснул и сам – день был утомительным, одна пятичасовая дорога на автобусе от Красноярска чего стоит. И снится мне… И снится такое, что даже неловко об этом говорить. И тут я буквально подлетаю на своей кровати от оглушительного рева:
- К-куда? А ну назад! Смирррр-нааааа!
Сделав руки по швам еще в воздухе, я опять рухнул на кровать. Она, и без того расшатанная, жалобно взвыла всеми своими сочленениями. Дрожащей рукой нашарил пимпочку ночника и включил его. Михалыч сидел на кровати и строго смотрел на меня невидящими глазами. Я понял, что он продолжает спать.
- Я кому сказал? А ну подойди ко мне! – также громогласно потребовал майор.
- Да пошел ты! – рявкнул я в ответ и потянул из-под головы подушку, чтобы привести ею Михалыча в чувство. Но Михалыч вдруг часто заморгал и с удивлением спросил:
- А ты почему не спишь?
От возмущения я захватал ртом воздух, не найдя что сказать. Да и что тут скажешь, если человек, похоже, абсолютно не знает, что с ним происходит во сне. Или знает, но ничего с этим поделать не может.
- Спи давай! – ворчливо сказал майор, откинулся на подушку и тут же захрапел.
У меня, естественно, ни в одном глазу. Взял книжку, тупо стал перебегать глазами со строчки на строчку. Прошло пять минут, десять… Михалыч продолжал мирно похрапывать. «Может, все на сегодня?» - с надеждой подумал я. Но заснуть не мог – разболелась голова. Полез в прикроватную тумбочку за таблетками.
- А ну поставь ящик обратно! – скомандовал мне кто-то в спину, и я от неожиданности чуть не сел на пол. Оглянулся – Михалыч полулежал на постели, облокотившись на подушку, и, как и в первый раз, открытыми, но невидящими глазами строго смотрел на меня. – Ишь, повадились таскать тушенку! Где накладная?
«Ага, понятно, какой ты начальник вооружения! - смекнул я. – Продскладами ты командовал, а не снарядами». Сам же смиренно сказал Михалычу:
- Есть поставить ящик на место, товарищ майор!
- То-то же! – удовлетворенно сказал Михалыч, упал на подушку и захрапел.
В эту ночь мне пришлось вставать еще раз – под утро я оттащил Михалыча от выхода на балкон: оказывается, он собрался в туалет, да перепутал двери. Представляю, какую бы он сделал кучу, шлепнувшись с восьмого этажа!
А утром, когда я рассказал майору, чего он вытворял ночью, тот мне не поверил. Но задумался. Я же, даже не позавтракав, устремился к администраторше с просьбой отселить меня от горластого лунатика куда подальше. По возможности - в отдельный номер, за очень дополнительную плату. Но накануне случился массовый заезд отдыхающих, и все номера оказались забиты под завязку.
- Хотя нет, в двухместном номере на четвертом этаже только что освободилась коечка, - сказала симпатичная «ресэпшен», сердобольно выслушав мой сбивчивый рассказ о бессонной ночи. – Но, боюсь, вам это не поможет: там живет такой храпучий дед, что от него уже съехало двое соседей. Думаю, и третий скоро придет проситься переселить его. Так что потерпите немного, пока мы что-нибудь для вас придумаем.
Ну, думаю, ладно, потерплю. А пока пошел в аптеку и попросил что-нибудь успокоительного. Без рецепта, разумеется, мне ничего не дали. Но посоветовали купить беруши – ушные затычки из мягкой резины. В следующую ночь улегся спать с заткнутыми ушами. Да что толку - опять проснулся от вопля Михалыча, хотя и несколько приглушенного благодаря берушам. В этот раз бравый старик с кем-то дрался во сне - сидя на кровати, махал кулаками и громогласно издавал боевые кличи. И тут меня осенило. Михалыч, даже если он и интендант, но все же военный, и субординация, воинская дисциплина для него не должны быть пустым звуком. Надо попробовать пробиться до его сознания с этой позиции. И я зычно скомандовал:
- А ну тихо, майор! Перед вами генерал! Руки по швам, и чтобы ни звука мне до утра! А то сделаю из тебя капитана!
- Есть, товарищ генерал! – сдавленным голосом ответил Михалыч. Он вытянулся на кровати, сделал руки по швам и негромко, деликатно засопел. И в эту ночь уже не будил меня своими дикими криками.
Утром спросил майора:
- Ну, как тебе спалось, Михалыч?
- Ты знаешь, кошмар снился, - пожаловался Михалыч. – Будто вызвал меня к себе на ковер наш командир дивизии генерал-майор Семисынов и такого фитиля мне вставил, что до сих пор жутко. А за что, так и не сказал!
Я не ушел из номера – подобранный мной к отставному майору ключик действовал безотказно. Как только Михалыч засыпал – а он засыпал всегда первым, я командовал ему от имени неизвестного мне генерала Семисынова вести себя ниже травы, тише воды – и отставной майор обиженно и тихо, а главное, бессловесно сам спал всю ночь, и мне давал высыпаться.
Расстались мы почти друзьями. Правда, меня до сих пор гложет одна беспокойная мысль: Михалыч после санатория собирался поехать из Абакана, где он вдовствует один, в Новосибирск - навестить свою дочь и малолетних внучат, которых не видел пару лет. И я сомневаюсь, что они знают, как им вести себя с горлопанистым дедом…
