− Спускайся, идиот! - кричали солдаты.
− Больно не будет! - обещали они.
− Мы тебя просто в задницу трахнем, и отпустим! - смеялись они.
− Не корчи из себя героя! - злились они.
− Давай, урод, не порти нам весь день! - орали они.
Лейтенант молдавской армии Юкианел Мисимеску горько покачал головой.
− Быдло гребанное, - прошептал он.
− Ничтожество, - сказал он негромко.
− Плесень на бортах блестящего корпуса империи, - сказал он.
После этого Юкианел расстегнул роскошные брюки с лампасами — лучшего шитья в городе, - и помочился на солдат. Ответом ему был взрыв ярости. Солдаты грозили кулаками, плевались, и вообще, вели себя недостойно. А ведь путь воина, - думал лейтенант, - предполагает немногословие, сдержанность и ледяную улыбку на лице в любые моменты жизни.
Так что лейтенант холодно улыбнулся и стряхнул последние капли.
Медленно вращаясь, - словно в каком-то блокбастере, - они полетели вниз, отчетливо видные из-за своей яркой желтизны на синем июньском небе Молдавии тем, кто стоял внизу, задрав головы. Капли летели, пока лейтенант, застегивавший ширинку, выпрямлялся. Летели, когда лейтенант поправил на плече роскошную золотую ленту, на которой была нарисована голова быка — старинный молдавский герб. Все следили за каплями, словно завороженные. Оцепенение прошло, когда капля попала прямо в лоб командующему генеральным штабом Молдавии, генералу Андрюхе Попову, и разлетелась от удара тысячью мелких желтых микроскопических брызг. Какое прекрасное зрелище, подумал лейтенант Юкианел. Надо бы написать об этом стихотворение, подумал Юкианел. Если успею, подумал Юкианел. Солдатня внизу в ярости завыла, кто-то уже тащил лестницы. Лейтенант пожал плечами, и, глядя в телекамеры, выстроившиеся внизу фалангами, понял, что пора заканчивать. Чувствуя себя последним Мессией, лейтенант крикнул:
− Лишь верность традициям средневековой Молдавии обязывает меня совершить этот поступок неповиновения!
− Сука, на, - кричали солдаты.
− Братцы, так мы с вами протрахаем наследие наших великих предков, - кричал лейтенант.
− Гандон! - кричали солдаты.
− Укрепите свой дух и становитесь под знамена, - кричал лейтенант.
− Гнида! - орали солдаты.
− Пидар! - орали солдаты.
− Вафел, - орали солдаты.
… лейтенант кричал и кричал, чувствуя, как на его глазах выступают слезы, как голос его срывается, как затмевает в глазах все пелена.
− Друзья, так мы с вами... - попытался он было снова крикнуть что-то солдатам, но услышал в ответ лишь рев.
Выкрикивая никому не слышные, лозунги и призывы, лейтенант осторожно подошел по крыше к шпилю, на котором висел трехцветный флаг Молдавии, и спустил его под возрастающий рев солдатни. Вынул из-за пазухи красный флаг с золотистой мордой быка — знамя средневековой Молдавии, - и поднял его над Генштабом Молдавии. Блеснул прицел снайпера. Побоятся стрелять, знал лейтенант. Заложников спасать станут, знал лейтенант. После чего вернулся к краю крыши и последний раз попробовал призвать к патриотизму парней.
− Парни, будьте же патриотами Молдавии! - крикнул он отчаянно.
Нецензурная брань была ему ответом. И это армия страны, подумал горько лейтенант, наглухо задраивая чердак на случай штурма с вертолета. И это лучшие, горько качал он головой, возвращаясь в кабинет с заложниками. Там лейтенант уселся у окна, и начал демонстративно пить чай. Рядом поблескивала сабля, украденная из национального музея Молдавии. Лейтенант глядел на нее неотрывно, как минутой раньше - на землю с крыши. И сабля, как и земля с высоты, манила его.
Лейтенант готовился к смерти.
ХХХ
Началось все с секса.
Сначала молдавского курсанта Игоря Коноваль поимели в задницу старослужащие военного училища.
После этого Игорь решил, что он эстет, нигилист и наследник японского писателя Юсимы Мисимы. Он даже написал эстетский роман про это, хотя тему, конечно, выбрал не связанную с древней Японией. Ведь каждый творец должен быть связан корнями с той землей, на которой он родился и жил, знал Игорь, потирая задницу. Она питает его, словно почва — дерево, думал Игорь, осторожно проверяя, ничего ли не разорвали ему грубияны со старшего курса. Иными словами, если эстет и слуга своей страны — это прекрасная сакура, то его Родина — почва, которая питает эту сакуру, думал Игорь, отправляя домой письмо с просьбой прислать ему парочку банок какого-нибудь смягчающего крема.
Родители — простые молдавские крестьяне — как всегда сэкономили и прислали Игорю две банки гусиного жира. Мажь ими руки, сынок, и не будут ни у тебя мерзнуть, писал в письме суровый дедушка Игоря, морщинистый немногословный крестьянин. Благодаря дедушке Игорь и попал в военное училище. Наблюдая за тем, как паренек беспомощно выводит те десять букв, что есть в молдавском алфавите, и которые он выучил в школе, и неумело пытается завести трактор, дед сказал:
− К наукам не склонен, работать не умеет...
− Значит, самое место парню в национальной Армии Молдовы! - сказал он.
Спустя год Игоря провожали в военное училище всем селом.
… пройдя испытания для настоящего парня, в училище Игорь возмужал. Он прочитал всего Мисиму, сфотографировался на фоне дерева в стрингах и выправил себе новые документы. К выпуску в училище Игорь Коноваль стал лейтенантом Юкианелом Мисимеску, в честь своего кумира, эстета и военного Мисимы. Это стоило ему тридцать евро и канистру вина. Для столицы неплохо, знал Мисимеску. Один его дальний родственник из села Гидигич сменил имя на Диего за двадцать евро и половину канистры вина, но ведь в провинции все дешевле, знал Мисимеску. Так или иначе, теперь у него была новая жизнь. Это следовало отметить Символически, знал лейтенант, многое узнавший о символизме, имажинизме и многих других удивительных вещах.
Так что в знак принятия новой личности и отказа от старой, лейтенант купил на рынке грязного, тощего поросенка с глистами, и вытатуировал ему на боку «Игорь Коноваль».
После этого лейтенант, как эстет и безжалостный наследник традиций японской жестокости, уморил поросенка голодом.
Несчастное животное, издыхавшее долго и мучительно, сначала визжало, потом хрюкало, затем попискивало. Значения это не имело, потому что Игорь жил в общежитии молодых лейтенантов молдавской армии, где всегда было шумно, грязно и наблевано. Так что предсмертные крики поросенка, принявшего на себя грехи прошлой жизни лейтенанта Юкианела Мисимеску, не слышал никто.
А когда поросенок «Игорь Коноваль» сдох, Мисимеску зажарил его, и принес в училище, чтобы отпраздновать получение нового паспорта и нового имени. Быдло, учившееся с Юкианелом на одном курсе, и понятия не имело о причинах столь экстравагантного поступка. Они просто крутили пальцем у виска, пили свой спирт и трахались в задницу. Юкианел был не такой. Он много читал, отлично стрелял, учился тактике и стратегии, разрабатывал Теорию Перманентно Расширяющейся Империи, воспитывал в себе качества эстета, и трахался в задницу.
… всем этим Юкианел продолжил заниматься и в армии, куда его определили адъютантом в генеральный штаб. Здесь лейтенант Мисимеску смог своими глазами наблюдать падение страны и армии. Генералы целыми днями ничего не делали, ловили мух, отрывали им крылышки и устраивали бега по стратегическим картам страны. Солдат за деньги отправляли на собрания баптистов массовкой, и поручали им сбор винограда.
Но самый большой удар Генштаб нанес лейтенанту в тот день, когда появилась реальная возможность напасть на соседей и увеличить территориальные владения государства. Мисимеску хорошо запомнил этот день. То был День независимости Украины. Все украинские пограничники сейчас спят, нажравшись спирта, - знал Мисимеску, выезжавший летом на шпионский отдых в Коблево, - и Молдавии ничего не стоит двумя полками захватить всю Одесскую область. Когда Мисимеску попросился с этой отличной идеей на прием к министру обороны, тот лишь посмеялся и отправил лейтенанта драить очко. Причем в переносном смысле! Так что Мисимеску, вместо того, чтобы скакать на белом жеребце во главе карательного экспедиционного корпуса на Одессу, стоял на корточках над унитазом, и прочищал его руками. Унитаз не чистили все двадцать лет независимости Молдавии. Пахло традициями...
Ничего, воспитаю дух, подумал Мисимеску.
− Ничего, воспитаю тело, - сказал Мисимеску.
− Ниче... - сказал Мисимеску.
− Буэ, - сказал Мисимеску.
− Буэ-буэ, - блеванул Мисимеску.
Это не просто мой ужин вырвался наружу, подумал Мисимеску.
Блевотина покинула меня, словно дух патриотизма — генеральный штаб, понял Мисимеску.
В тот день лейтенант Юкианел Мисимеску решил устроить государственный переворот в Молдавии.
ХХХ
Теория Постоянно Расширяющейся Империи была изобретением Мисимеску.
Она осенила лейтенанта Мисимеску в то время, когда он изучал труды Канта и Макиавелли, и штудировал книги «Настольная книга будущего командира», «Настольная книга будущего флотоводца», и смотрел молдавское национальное телевидение. Там как раз показывали фильм «Очень приятно, Штефан». Штефаном звали каменного мужчину, который стоял в центре Кишинева, и которому молодожены приносили цветы в мае, июне, июле, августе и сентябре. А в остальные месяцы в Молдавии не женились, потому что овощи дорогие. Так вот, Штефан, - как узнал лейтенант из фильма, - был не просто покровителем свадеб, а великим молдавским государственным деятелем.
− Величайший государь Европы, - говорил диктор в фильме.
− Глыбища и человечище, - говорил ведущий.
− Не хуйло какое-то! - добавлял он.
Оказывается, при Штефане и Молдавия была огромной страной, узнал Мисимеску. При нем, ну, Штефане этом, Молдавия простиралась от Владивостока до Канарских островов. Это если с востока на запад. А если с севера на восток, то Молдавия была от Осло до Малой Азии. Весь мир говорил по-молдавски! Все женщины танцевали молдавские национальные танцы, все мужчины пили молдавское национальное вино. Вся культура мира произошла от молдаван! Даже серьезные ученые это подтверждали. Один из них, сидя в кадре фильма, говорил в микрофон умные вещи. Мисимеску с восторгом постарался запомнить, как выглядел мужчина, потому что лейтенанту очень понравился стиль одежды мужчины. Тот был в лиловой рубахе, расстегнутой до ширинки, и на его волосатой груди блестела золотая цепь. Под мужчиной было написано «Марк Ткачук, сын археолога».
− Ой, ну шо, и шо, я вам шо сказать хочу, - говорил он, кривя губы и подергивая небритой щекой.
− Хочу сказать шо Штефан это был мультикультурный, полифлоральный, пероральный когнитивный дискурсант, - говорил мужчина.
− Ну типа такая хуйня, - говорил он задумчиво.
− Ну и само собой при нем в Молдавии было всем хорошо, жили тут типа дружно все, мультиблядькультурность, я шо и говорю, - говорил он.
− А вы точно все это знаете? - спрашивал ведущий так, что было понятно, что конечно, ученый все правда знает.
− Ой, я тебя умоляю, ты шо, не шо, шо за шо да про шо?! - говорил ученый так, что было понятно, он, конечно все точно знает.
− Бля буду, Молдавия Штефана была в натуре типа ну как бы главная страна мира, - говорил он.
− Я шо еще хочу сказать... - говорил он, ужасно кривя лицо
− М-м-м-м, э-э-э-э, - думал он вслух.
− Ебать-колотить? - задал наводящий вопрос ведущий фильма.
− Ну типа того, - обрадовался подсказке ученый.
Мисимеску смотрел фильм не отвлекаясь, и даже чуть приоткрыв рот...
Кино полностью подтверждало выводы, к которым он пришел самостоятельно! Османская империя возникла специально для того, чтобы быть противовесом могущественной Молдавской Средневековой Империи! Атомную бомбу разработали, чтобы иметь под рукой средство контроля над могущественным молдавским народом! Израиль создали, чтобы хоть как-то отвлечь и оттянуть евреев от Молдавии! Более того. Молдавия была столицей Золотой Орды, и там уже были посудомоечные машины, счета за коммунальные услуги и развитая сеть научно-исследовательских институтов! Один из них, отвечавший за археологические раскопки в ней, возглавлял дальний предок нынешнего ученого, монгол Ткачу-хан. Так вот откуда эти кривые ноги и приплюснутое лицо, подумал Мисимеску!
… слушая о том, каким гигантским и могущественным было Молдавское княжество, Мисимеску гладил внезапно отвердевший член. Фильм поражал. Мир был стриптизершей, а Молдавия — шестом, вокруг которого крутился этот мир разнесчастный, с его плохо выбритым лобком, жопой с целлюлитом, и обвисшими сиськами. По крайней мере, такую стриптизершу лейтенант видел на выпускном, куда их заказало для парней Министерство обороны...
− Вот такая хуйня, братцы! - закончил фильм про Штефана ведущий, подмигнул, хихикнул, и исчез.
На экране появились огромные титры:
«ТЫ ВСЕ ПОНЯЛ ПИДОР?!».
Мисимеску, вытянувшийся по стойке «смирно», кивнул и спустил...
После этого он бросился к ручке, бумаге. И стал быстро черкать. Теория Расширяющегося Государства появлялась на свет стремительно.
− Если в стране армия, то она должна воевать, - писал Мисимеску.
− Если армия не воюет, то она просто нож, которым не режут, - дивился Мисимеску своему поэтическому дару.
− Армия Молдавии должна стремительным броском пройти соседей с запада и востока, словно нож масло, - писал Мисимеску.
− Пройдя весь земной шар, как войска македонского, две части молдавской рано или поздно воссоединятся, - писал Мисимеску.
− Ведь Земля круглая! - писал он.
− И тогда армия Молдавии покроет себя неувядающей славой, - писал он.
− А что, как не слава, есть предназначение армии? - писал Мисимеску.
− Даже если мы не в состоянии покорить соседей, мы просто обязаны ошеломить их и напугать, - развивал Мисимеску мысль дальше.
… спустя два часа теория была в общих чертах письменно изложена. Мисимеску побрился, и решил, что завтра представит доклад Генштабу, а если его мнение не примут к сведению, возьмет генералов в заложники, и донесет свою точку зрения до общественности. Потом он, если армия не присоединится к нему, совершит харакири.
− Я эстет, - вспомнил Мисимеску.
Решил купить лиловую рубаху, и золотую цепочку, и собрался спать. За стеной призывно застонала соседка. Значит, к ней снова пришел мужик из инженерных частей и трахает, понял Мисимеску. Осторожно снял со стены жвачку, которой залепил просверленную карандашом дырку — стены были из гипсокартона, - и осторожно присмотрелся. В это время партнер соседки, возбудившись, бросил девушку на стену, и ринулся на нее в жажде пришпилить, словно бабочку. Но промахнулся, и угодил прямо в дыру в стену
− Агх, - сказал Мисимеску
… Время остановилось. Капали на пол кровь и глаз. Кричала что-то соседка. Ревел ее мужчина. Как прекрасно замершее мгновение, подумал Мисимеску, скрючиваясь на полу, с хером в глазнице...
ХХХ
… спустя месяц лейтенант Мисимеску с черной повязкой на глазу стоял перед надутыми генералами генштаба Молдавии. Те, глядя на доклад, диву давались.
− … если в стране армия, то она должна воевать, - недоуменно говорили он.
− Если армия не воюет, то она просто нож, которым не режут, - поражались они.
− Армия Молдавии должна стремительным броском пройти соседей с запада и востока, словно нож масло, - весьма удивлялись они.
− Пройдя весь земной шар, как войска македонского, две части молдавской рано или поздно воссоединятся, - хмурили брови они.
− Ведь Земля круглая! - вопросительно глядели они друг на друга.
− Даже если мы не в состоянии покорить соседей, мы просто обязаны ошеломить их и напугать, - читали они.
Мисимеску, затаив дыхание, ждал....
Он был одет в мундир, которой спроектировал сам, и который ему пошили за две канистры бензина на центральном рынке Кишинева. Оранжевые лампасы на ярко-синих штанах, мундир салатового цвета, золотые погоны, серебряное шитье, туфли в радугу... Золотая лента на все плечо, с гербом старинного Молдавского княжества. И, конечно, лиловая шелковая рубашка и золотая цепь. И поверх всего этого — роскошный бухарский халат, который Мисимеску отобрал у нелегального мигранта из Азии, когда служил в погранвойсках на реке Прут.
В общем, Мисимеску выглядел как Пиночет, займись тот погонкой верблюдов, или российский культуртрегер.
Многим так и показалось.
− Марат Гельман! - восхищенно воскликнула журналистка «НТВ», примчавшаяся из Москвы снимать репортаж про государственный переворот в Молдавии.
− Марат Гельман! - крикнула она восторженно и помахала Мисимеску сумочкой из толпы.
− Пару слов для программы «Максимум»! - крикнула она.
− А? - сказал с крыши Мисимеску.
− Пару слов... - крикнула она, но крики солдат заглушали ее.
− Че ты пизда там телишься, хуесоска блядь тупорылая, ты че в натуре охуела, тварь тупорылая не слышно ни хуя, - сказал Мисимеску.
− Точно Марат Гелман! - обрадовалась журналистка.
Лейтенант Мисимеску сплюнул и поссал и на журналистку.
− ...чередная акция культурного неповиновения, - счастливо говорила она в камеру, смахивая стекающие по лицу струи.
− … инсталляция и культурная инициатива, - говорила она.
Сверху лилось.
− Ой бля, щас стошнит, - говорила она.
ХХХ
Доклад Мисимеску произвел на Генштаб, - говоря языком армии, - эффект разорвавшейся бомбы.
Военные уже вызывали санитаров, когда Мисимеску, усмехнувшись, достал из портфеля большую бомбу, и взял их всех в заложники. После этого лейтенант потребовал к себе представителей прессы и армию. Первых было больше, ведь армия Молдавии насчитывала всего пять тысяч человек. Им-то Мисимеску и прочитал свое обращение с крыши генштаба. К сожалению, солдаты оказались быдлом. Они не хотели совершать Стремительный бросок на соседей с тем, чтобы с честью погибнуть, покрыв славой знамена Молдавии.
− Братцы, так мы совсем забудем традиции средневековой Молдавии, - с огорчением крикнул солдатам Мисимеску.
Ответом на это был презрительный свист. Мисимеску глубоко вдохнул и понял, что его теория остается теорией, и, чтобы она привлекла в будущем Героев, он сейчас должен умереть как герой. Мисимеску поправил повязку на пустой глазнице, и проверил пульт от взрывного устройства. Солдаты внизу расступились, и несколько крепких парней в кожаных куртках и темных очках выволокли к генштабу мужчину в крови и с синяками.
− Ученый, - узнал беднягу Мисимеску.
− Мисимеску! - жалобно крикнул ученый снизу.
− Одумайтесь, - крикнул он.
− Мы все это придумали спьяну, - крикнул он.
− Ну, про средневековое могущество Молдавии, и все такое, - крикнул он.
− А Штефан, памятник которому стоит в центре Кишинева, был пидором из Калараша! - крикнул ученый.
− Мы его одели в бабский кафтан и слепили скульптуру, на которой даже косы видны! - крикнул он.
− Скульптуру эту мы для Марата Гельмана сделали, для тематической выставки «Пидоры и православие» - крикнул он.
− А на площадь она случайно попала, ее везли, а тут просто бросили, ну все и решили, что так надо, и в центре города ее поставили, - крикнул он.
− Я даже не ученый, - крикнул он плача.
− Так, аферист, - крикнул он.
Мисимеску, сидя на корточках, и заваривая себе чай по японскому ритуалу, презрительно молчал. Даже если мои иллюзии обманчивы, думал он, глядя на саблю и пульт от бомбы, я все равно предан им, как реальности, а раз так, но не более ли они реальны, нежели... Потом Мисимеску запутался, и, чтобы не огорчаться чересчур длинными размышлениями, встал на край крыши и отлил и на ученого Ткачука.
Солдатня бесновалась. Сдерживать их становилось все труднее, и они вот-вот собирались полезть на штурм Генштаба, невзирая на судьбу заложников. Разъяренные чекисты пристрелили внизу ученого и обоссали его труп тоже. Пытаются улестить, подумал Мисима. Крикнул в громкоговоритель:
− Я освобожу заложников лишь в случае, если получу под свое командование всю армию Молдавии...
− … с которой пройду весь мир в великом завоевательном походе! - крикнул он.
Вдруг дверь чердака открылась и на крышу вышел, пошатываясь и жмурясь, крепкий мужик лет тридцати с перегаром и насмешливыми глазами. На нем был скромный мундир лейтенанта молдавской национальной армии. Мисимеску нажал было кнопку пульта, но всмотрелся в мужчину, и увидел, что это известный писатель Лоринков. Его книгу «От Карпат до Черных морей молдавская армия всех сильней» - заказанную Минобороны, и написанную за два дня и пятьсот литров вина, - изучали в Национальной армии Молдавии вместо устава.
− Лоринков, - сказал Мисимеску.
− Почему вы в форме? - спросил Мисимеску?
− А я лейтенант запаса, - сказал Лоринков, и, икнув, сел рядом.
− Выпьем? - сказал он
Мисимеску неодобрительно отказался. Лоринков пожал плечами, достал из-за пазухи грелку, и вылил из нее спирт в церемониальный чайник Мисимеску. Приложился к горлышку. Выдохнул. Вытер слезящиеся глаза. Начал было говорить, потом вспомнил. Встал, расстегнулся, и поссал на всех, кто был внизу - на мертвого ученого Ткачука, СМИ и армию Молдавии...
− Буду прям и краток, - сказал он.
− Я известный конформист, и поэтому мне поручили уговорить вас спуститься вниз, - сказал он.
− А мне за это дадут бочку варенья и корзину печенья, - сказал он, рассмеявшись.
− Мисимеску, что вы тут устроили, - сказал он.
− Оделись, блядь, словно маратгельман, - сказал он.
− Стыдитесь, а еще эстет блядь, - сказал он.
− Повелись на глупые сказочки про Великую Молдавию, - сказал он.
− Да я их блядь за деньги по сто штук на дню пишу, - сказал он.
− И повязка эта... - сказал он.
− У меня под ней ничего нет, - сказал лейтенант, оправдываясь.
− У меня, может, за душой ничего нет, - сказал Лоринков.
− Но я же блядь, не хожу в заплатках, - сказал он.
− Слезайте, - сказал он.
− Нет, - сказал Мисимеску.
… волнуясь, он стал говорить. Он убеждал красноречием, и потрясал силой убеждения. Галльские записки Цезаря, карфаген, триста спартанцев, беотийцы и строй «кочерга», экспедиционные корпуса галлов и «Анабасис», корпус Роммеля и Маринеско, в конце концов! Лоринков, прихлебывающий спирт, с удивлением слушал страстную речь лейтенанта Мисимеску. Постепенно она слилась в ровный шум морского прибоя, из которого изредка, - словно брызги волн, - долетали слова...
«... восемьсот двенадцатый год... когда на Корсике в эпоху неолита... а хули Багратион... думаете, если бы не катапульты... слоны Ганнибала действительно... почему не в жопу? … хотят ли русские войны... если с маринованными огурчиками... в метель же хуй проссышь, особенно когда вьюга... вставай румын...как дважды два... орден святого Георгия... тамплиеры залупились... почему в синем?... и ведь действительно, не в жопу же... Византия и ацтеки... отнюдь не в первой... греческий огонь... ну я ему и говорю... вот пизда, но с каких пор фалангой?...восстание желтых рубашек.. амплитуда качается... но если шанкр... доспехи крестоносца... пиздык почемучке!»
… к вечеру циник Лоринков встал под знамена армии Постоянно Расширяющейся Империи.
ХХХ
… прочитав последнее стихотворение Мисимеску, Лоринков одобрительно кивнул головой.
− Только «чмы» я бы заменил на «чмолоты», – сказал он.
− А «отъебитесь» пишется все-таки через твердый знак, - сказал он.
− В целом же блистательно, - сказал он.
Мисимеску поклонился.
Напуганные и голодные генералы молдавской армии дрожали в углу уже целые сутки. Мисимеску чувствовал, как слипается его единственный глаз. Лоринков стоял, держа в руках саблю. Он должен был отрубить голову Мисимеску, когда тот распорет себе живот ножом, в полном соответствии с древними традициями самураев. Которые, знал Мисимеску, были никем иными, как древними молдавскими воинами. Просто попавшими в незнакомую японскую обстановку...
Мисимеску поглядел на нож, сел на корточки и приготовился умирать. Лоринков поднял саблю. Не промахнулся бы, встревоженно подумал Мисимеску. Вечно же пьяный блядь, подумал Мисимеску. Лоринков пошатывался, но саблю держал крепко. Они условились с Мисимеску, что, как только лейтенант будет обезглавлен, то Лоринков выкинет белый флаг, и отпустит генералов. Писателю сделать ничего не должны, он скажет, что Мисимеску заставил его помогать угрозой взрыва... Лоринков поощрительно улыбнулся Мисимеску.
− Давайте быстрее, - сказал он.
− А то выпивка тут закончилась, - сказал он.
Мисимеску кивнул, поднес руку с ножом к животу и замер... Рука дрожала. Время вновь остановилось. Жизнь бежала перед глазами Мисимеску, как перед Брюсом Вилисом в кино «Армагедон», которое Мисимеску видел в сельском клубе в 1998 году.
...поле, кукуруза, земля, трактора, автоматы, стрельбища, женщины, физкультура, училище, брызги от умывания, запах мятной пасты, трава у стены, роса на траве, глазок в стене, стоны соседки, вкус утренней яичницы, запах кофе, пение птиц, улыбки прохожих...
− Знаете, я передумал, - сказал Мисимеску.
− Передумал я, - сказал Мисимеску хриплым шепотом.
− Что? - сказал Лоринков.
− Да и хуй с ней, с этой империей, - скзаал Мисимеску.
− Жить охота, - сказал он.
− Да как вы... - сказал Лоринков.
− Да что вы... - сказал он.
− Да позору же не оберешься! - сказал он.
− Как вы к ним после всего выйдете? - спросил он недоуменно.
− Да и хер с ним, с позором, - сказал Мисимеску, глупо и счастливо улыбаясь.
− Ну что они мне сделают? - сказал он.
− Я же никого не убил, - сказал он.
− Нет, - сказал он.
− Я точно передумал, - сказал он.
Улыбнулся, положил осторожно — словно бомбу, - нож на пол, и вдохнул.
Глянул в окно. Почувствовал себя вновь рожденным. Окно было в ярком свете и Мисимеску представил, как идет по улице, согреваемый лучами... Потом окно потемнело, а затем все вообще пропало.
Это Лоринков мощно, без замаха, рубанул Мисимеску по шее. Конечно, промахнулся и попал в затылок. Вечно же блядь пьяный, подумал с холодным гневом о себе Лоринков. Без подготовки и замаха рубанул второй раз. От второго удара раскололся затылок. Снова мимо, подумал Лоринков в бешенстве. Лишь с третьего удара голова Мисимы поникла на груди лейтенанта и повисла на лоскутке кожи.
Лоринков, не глядя по сторонам, толкнул лейтенанта, все еще стоявшего на коленях. Пинком перевернул тело. Подобрал нож и воткнул в живот Мисимеску. Потом сжал рукой мертвеца рукоятку. Утер холодный пот. На четвертый день запоя, как всегда, колотило. Лоринков собрался было открывать дверь, но потом вспомнил.
Расстегнулся и помочился на Мисимеску.
ХХХ
… под дождем журналисты, - искавшие удачный ракурс, - вели репортажи со ступенек, крыши, перил, люстр, и из унитаза Генштаба Молдавии. Мертвый Мисимеску, оскалив в предсмертной гримасе рот, лежал под прозрачным целлофаном. Тело его освещали изредка вспышки фотографов и молнии. В здании сновали люди. У стены сложили тела «ученого» и генералов. До них никому, кроме бродячих собак, дела не было... Шел дождь и дождь шел отчаянно.
Протрезвевший Лоринков довел до слез психолога службы спасения, после чего уселся в такси. Машина тронулась. Лоринков достал из сумки бутылку и приложился.
− … это же надо, - бормотал он.
− … передумал, - бормотал он.
− … не годится, ребята, - бормотал он.
− … дак мы проебем все традиции офицерства, - бормотал он.
− … как лейтенант запаса говор... - бормотал он.
Таксист отчаянно нарушал, стараясь не застрять в огромных ямах на кишиневских дорогах. Лоринков глядел в запотевшее окно и угадывал силуэты девушек в коротких платьях, и колготках. Девушки жались под крышами остановок. Коньяк прекрасно шел даже без воды. Это открылось второе дыхание, знал Лоринков. Чертов Вьетнам, а не Молдавия, подумал Лоринков. Утром жара и солнце, вечером ливень, и так весь май, думал он. Кондиционер в такси не работал, так что Лоринков открыл окно, и, закрыл воспаленные глаза. Почувствовал на веках прохладный воздух. Ливень быстро закончился.
Близилось лето.
http://udaff.com/creo/107428.html
