Когнити́вный диссона́нс — состояние индивида, характеризующееся столкновением в его сознании противоречивых знаний, убеждений, поведенческих установок относительно некоторого объекта или явления, при котором из существования одного элемента вытекает отрицание другого, и связанное с этим несоответствием ощущение неполноты жизни. (Википедия)
Хорошо летом в Отыпатьевске! В садах тяжкий груз яблок ломит ветки, янтарные груши, кажется, источают мёд, аппетитные вишни сами так и просятся в рот! Окружающие поля приято радуют глаз спелым колосом зерновых культур, подставляет цветки жёлтому карлику на небе подсолнечник, для любителей изысков – растут в тайных, заповедных местах двухметровые заросли ганджубаса…
На улицах пыльно, кучки вполне мирно лежащих рядом свиных и гусиных фекалий на асфальте наглядно опровергают известную поговорку «Гусь свинье не товарищ», местные аборигены с дочерна загорелыми лицами пьяны и незлобивы.
История города уходит в глубину веков.
По официальной версии, название города происходит от легендарного Евпатия Коловрата, который построил в безымянном селе церквуху, и подарил икону от своей персоны. «От Евпатия» со временем трансформировалось в «от Ипатия», что и дало название селу. Между тем альтернативные историки родного города документально доказывают, что название населённому пункту дало путешествие императрицы Екатерины Второй в Таврию, когда на пути её светлейший князь представлял ей «потёмкинские деревни», ставшие именем нарицательным и синонимом государственного наебалова.
По данной, наиболее приближённой к реалиям, версии, государыня остановилась на ночлег в безымянном сельце, и, не в силах совладать с мощнейшим либидо, призвала на ложе юного розовощёкого и смазливого, но худородного офицерика, а когда у него от волнения и осознания величия поставленной перед ним державной задачи уестествить самодержицу всероссийскую случился досадный нестояк срамного уда, императрица в гневе неудовлетворённости повелела: «Отъебать его!», но, подумав о грехе содомском смертном, простила, и, в порыве великодушия, даже жаловала ему это самое сельцо вкупе с дворянским титулом Отыпатьева.
Село росло, постепенно, особенно после установления Советской власти, пополняемая притоком свежих кадров из совсем уж ебеней, притягиваемых и в советские времена, ему был торжественно присвоен статус города с гербом, представляющим собой жёлтое поле, что по законам геральдики должно представлять собой обилие произрастающих злаковых культур, и огромный пук конопли, символизирующем некогда развитую здесь канатную промышленность, дикие заросли коей в изобилии имели место быть повсеместно, пардон за тавтологию. С коноплёй на гербе, как оказалось в последствии, несколько погорячились…
Центр города – наиболее комфортабелен и представляет собой здание мэрии, по случайному совпадению являющимся ещё и штаб-квартирой местного отделения «Единой России», а также внушительным зданием РОВД и отделом ФСБ, хотя какого хуя тут делать чекистам – искать ли крамолу, обезвреживать ли злобных бородатых ваххабитов, которым бы априорно не хватило бы бабла на взятки алчным гаишникам, чтобы добраться сюда – совершенно не ясно.
Напротив властных структур – местный очаг культуры, то бишь ДК в помпезном стиле сталинского неоклассицизма с трудом узнаваемыми барельефами исполинов драматургии – Чехова, Островского и ещё кого-то, но явно, судя по бороде, тоже классика, - на фронтоне. На буднях там обычно крутят незамысловатые штатовские картины, причём о формате 3D никто и не помышляет.
Часть площади между властью и культурой занимает клумба, посередине которой стоит величественный монумент. Кто подумал, что это памятник вечно живому – тот слегонца объебался. Действительно, некогда там стоял простирающий руку к победе коммунизма Ильич, но в годину бурных перемен наиболее политически активная часть местного населения сбросила памятник каг’тавому, и на его место некоторое время кандидатуры не было.
Тем не менее под давлением прогрессивной общественности концепцию главного памятника города пришлось переосмысливать. Предлагались разные кандидатуры, и в итоге победу одержала местная аборигенка Полина Тугоухова, пострадавшая в эпоху репрессий за то, что оттяпала детородный орган пытавшемуся изнасиловать её председателю сельсовета, за что была убита мужем – секретарём партячейки.
Между тем, опять-таки по неофициальной, но более достоверной версии, эта самая Полина была обычной сельской блядью, из-за бешенства матки пользующейся ошеломительным успехом у мужской части сельского населения, и просто оказалась не в то время, не в том месте и не в той позе, когда пришедший опять-таки не вовремя домой муж застал её с председателем, когда верная супруга самозабвенно сосала его (председателя) хуй. Рогатый супруг тихо прошёл в избу, тихо снял со стены ружьё и просто-напросто снёс полголовы ветренице и полхера прелюбодею, за что был расстрелян кровавым НКВД во главе с Берией, который, говорят, сам был далеко не дурак при случае присунуть шершавого.
Так или иначе, в современности постамент украшала колоритная женская фигура, стремящаяся, по замыслу местного скульптора, к свету новой жизни. Между тем рот Полины был приоткрыт, как бы намекая на оральные утехи, а зад платья, замастыренный из некачественного бетона (ваятель не удержался и попросту спиздил пару казённых мешков, выданных ему для ваяния, и пустил налево), выкрошился, причём настолько своеобразно, что был как бы виден зад Полины, причём, в силу зернистости материала, имел ещё и откровенно целлюлитный характер. «Полька-блядь» - он так и был известен в народе.
Собственно, о памятнике и пойдёт речь.
* * *
В день, какой уже не помню, да и ни к чему это, постовой мент Хмель нёс службу по охране мэрии. Точнее говоря, только так говорится, что «нес службу», а на самом деле, по сути, решал «фруктовый вопрос», то бишь околачивал хуем груши. Служба была непыльной: проверять пропуска у сотрудников мэрии, которых он и так знал в лицо, да обеспечивать недопущение ходоков к мэрской тушке, ибо в вопросе выяснения менталитета электората мэр и почивающий в мавзолее кадавр придерживались диаметрально противоположных точек зрения.
Словом, Хмель от нехер делать решал кроссворд, точнее, думал, что решает.
- Так, номер пять по вертикали … «Предмет мебели», пять букв, последняя «Н». – Хмель подумал, и в соответствующих клеточках вывел: «ДЕВАН». -Тогда по горизонтали номер три: «Молдавский народный танец», пять букв, первая «С», последняя «А»... Да самба же, ёптыть!
Устав гадать кроссворд, Хмель скрутил газету и стал отгонять мух, в изобилии порхавших над ним. Одна муха, особо крупная, с изумрудно-зелёным хитином, нагло присела прямо на недоеденный Хмелем бутерброд с копчёной колбасой и маслом, которое стало мягким и начало растекаться от жары.
Хмель вознегодовал, сделал широкий замах…
«ЁБС!» - смачно ударила газета по бутерброду, во все стороны полетели брызги масла, а муха, совершив хитрожопый противоракетный, точнее, противогазетный манёвр, спаслась и жила, вероятно, долго и счастливо.
В досаде Хмель вытер стол не оправдавшей доверия газетой, и вышел из холла на воздух покурить и пернуть беспалева, потому что холл обладал хорошей акустикой и все звуки гулко разносились по зданию.
Итак, Хмель закурил и стал обозревать окрестности. Ничего особо примечательного он не увидел, ибо в такую жару аборигены предпочитали находиться дома, потягивая самопальное прохладное винцо.
Взгляд Хмеля лениво скользнул по памятнику блядовитой дамочке, по-путански подмигивающим «анютиным глазкам», и узрел нечто, вызвавшее когнитивный диссонанс в душе старшины. Наивно было бы предполагать, что Хмель был знаком с этим термином, а узнав, очень бы удивился.
Словом, взгляд его упёрся в лопух, выросший примерно на полметра. Хмель ТОЧНО знал, что лопухов здесь не сажали, и его нахальное превалирование над окружающей флорой выглядело несколько вызывающим. Впрочем, в этой жизни Хмеля интересовало только несколько вещей: жрачка, которую превосходно готовила его супруга Эсмеральда, водка, частенько вливаемая в организм, и белые, крупные, никак не менее пятого номера Эсмеральдины груди, а также звание прапорщика в перспективе, когда он может заменить ненавистные «сопли» гордыми маленькими звёздочками «ночного генерала», пусть (пока!) и на «беспросветном» погоне. Остальное ему было безразлично.
* * *
Следующий день начался также бездуховно. Кроссворда в местной «малолитражной» газете не было, и, устроив мухам очередной холокост, Хмель заскучал.
От скуки он опять вышел на парадное крыльцо и глянул на антураж. Взор его опять зацепился за вредный сорняк, который, как оказалось, прибавил в высоту сантиметров на тридцать.
«Дежурному по отделу доложить, что ли?» - мелькнула, точнее, неспешно проползла ленивая мысль.
Он вернулся, подошёл к своему столу и набрал номер «конторы»:
- Тарасыч, это Хмель. Тут возле памятника этой бл… Тугоуховой то есть, лопух вырос!
- Хмель, ты охуел? Или вчера злоупотребил? Какой, нахуй, лопух?! Совсем там ебанулся от безделья! – дежурный зло швырнул трубку на рычаг, но задумался. В последнее время на инструктажах и разводах начальник призывал к повышению бдительности, особенно в предвыборный период, когда оппозиция могла поднять голову и выкинуть какую-нибудь пакость.
Дежурный немого подумал и решил позвонить начальству:
- Здравия желаю, Пал Игнатьич! Дежурный Зворыкин беспокоит. Тут Хмель докладывает, что у памятника, который напротив мэрии, лопух растёт.
- Чё? – рыкнул полковник. Дальнейшую его речь опускаем, поскольку она целиком состояла из выражений непарламентских, но её сущность сводилась к тому, что босс, судя по всему, находился в интимных отношениях со всей роднёй дежурного капитана, а также с ним самим, причём в дико извращённой форме. Самому капитану изредка удавалось вставить в начальственную тираду пару слов, в результате в голове у начальника сложился незамысловатый паззл из слов «мэрия», «памятник», «лопух» и «выборы».
Он задумался.
Положение действительно было щекотливое. Вероятно, имели место некие действия, направленные на дезавуирование существующей власти. Вот, на днях какая-то падла под портретом мэра на Доске Почёта горадминистрации крупными буквами написала слово «ХУЙ»! И начальник ЛИЧНО, причём дико матерясь, оттирал глумливое слово, хотя в душе был и согласен со столь ёмким определением мэровской сущности.
Полковник ещё подумал и решил позвонить начальнику Отдела ФСБ. В конце концов, борьба с инакомыслием в массах – его задача, да и полномочий им прибавили! Он решительно набрал номер:
- Алло, Кузьмич, приветствую!
- Здорово-здорово… - Алексей Кузьмич, хоть и был всего-навсего майором, и по возрасту моложе, но с милицейским полковником держался покровительственно и чуть иронично.
- Кузьмич, помнишь, как позавчера погудели? – начал полковник издалека!
- А то! А секретарша твоя! – мечтательно вспомнил Алексей Кузьмич и осёкся, поскольку трахнул секретаршу полковника без его ведома.
- Слушай, тут вот какое дело… - приблизился к сути вопроса полковник. – Тут перед надвигающимися выборами эксцессов бы не хотелось… Между тем прецеденты уже имеются – кто-то написал под портретом главы Администрации неприличное слово…
- Как же, помню, помню! – саркатически улыбнулся в трубку майор. Ещё бы ему не помнить, ибо он собственноручно вывел «ХУЙ» краской из баллончика после банкета, на котором нажравшийся в хлам мэр заблевал его новый, с иголочки, мундир. – Виновные уже установлены и понесли …ээээээээ.. суровое наказание!
- Вооооот… А теперь погляди-ка в окошко! Видишь, возле памятника?
- Ну, растёт хуйня какая-то, и чего?
- А того! Везде «анютины глазки», и тут на тебе! Лопух! Очевиден умысел, коль скоро прямо перед Администрацией растёт, наверняка не случайно! Возможно, это коварный выпад оппозиции, намёк на ээээээээээээ… интеллектуальную несостоятельность руководства!
- А если просто его вырвать нахуй?
-Ты что! Сразу вой поднимется, мол, это протестная акция оппозиции, а искоренение сорняка – это зажим любой критике легитимно избранной власти!
Майор рассмотрел эту проблему с данной точки зрения. В принципе, под борьбу с сорняком инакомыслия можно было решить многие вопросы. Во-первых, можно было повысить свой статус в глазах несколько зарвавшегося мэра, показав ему силу молодецкую, чекистскую. Во-вторых, поставить на место этого мусорка, лезущего со своей дурью во все щели («И секретарши у этого задрота - мммммммммммм!» - как бы в скобках подумал майор). И, наконец, в-третьих, пользуясь недавно полученными полномочиями, припугнуть тёщу, стерву и гадюку семибатюшную, которая давно уже пила кровь у майора.
- Слушай, полковник, ты передачу «Что? Где? Когда?» знаешь? Нет? Там ещё один из знатоков то ли пидарасом, то ли педофилом оказался. Так вот, я туда вопрос отправлю: «Кто самый тупой мусор в России?», так ответят, что ты, беспесды, и плевать мне на их сраный выигрыш в пять тысяч! Дело это политическое, поэтому находится в юрисдикции ФСБ!
Полковник на другом конце телефонного провода потёр руки. Этот мудак-чекист сам заглотил наживку, пусть вот и разъёбывается.
Он потёр руки, открыл свежий «Хастлер» и ширинку, и начал фантазировать…
* * *
- Происки оппозиции, говорите? – мэр, выслушав доклад последователя «железного Феликса», нервно икнул, и, кажется, пёрнул, на что присутствующие на совещании, казалось, не обратили ни малейшего внимания. Откровенно говоря, этот настырный майор у него уже в печёнках сидел, но убрать его возможности не было, поскольку в папке у майора, как доподлинно знал городской глава, на него, было столько компромата, что этой самой головы не сносить, поэтому он изредка должен был подкармливать чекиста. Мэр строго посмотрел на подчинённых: - Пиздец, ребятки, баста, карапузики, кончилися танцы! Теперь комиссия приедет, как пить дать! А то и САМ! – он многозначительно поднял взгляд к потолку. – Взгляд снова вперился в помрачневшие лица городских чиновников. – Бюджет исчерпан. Дотаций хуй выпросишь. Будем обходиться своими силами, как говорится….
Все предлагайте мероприятия по стабилизации создавшегося положения, я же, со своей стороны, на всякий случай позвоню губернатору области, проконсультируюсь со старшими товарищами.
* * *
И меры были приняты.
В спешном порядке на главной улице и прилегающих к ней проложили новый асфальт (на укладку пошли резервы, предназначавшиеся для замены грунтовки к даче сына мэра); наиболее ветхие строения были отштукатурены и свежевыкрашены (на это ушли средства, выделенные главой на строительство коттеджа собственной дочери; жителям запретили выпускать на улицы домашнюю фауну под страхом смерти (фауны)…
* * *
В дверь мэра постучали. Деликатно, но требовательно.
- Войдите! – пригласил мэр.
На пороге стоял неулыбчивый подтянутый офицер фельдсвязи.
- Вот, примите и распишитесь, - он прошествовал в кабинет протянул пакет с гербом державы в верхнем углу.
Дрожащими от волнения руками городской голова вскрыл пакет от САМОГО, с ещё большим тремором достал оттуда президентский бланк с небольшим текстом, и, с трудом сфокусировав зрение, прочёл:
«Лопух выкорчевать!»
И, чуть ниже: «ПРИДУРКИ!»
© КотНаТрёхЛапах (Штурм)
