Федор Григорьевич Ушлепов принципиально не верил в какое-либо везение. Он был человеком прижимистым и суровым, время на хуйню предпочитал не тратить, и занимался ею только в исключительных случаях, то есть, если не оставалось другого выхода. Но, понедельник 17 августа начался совсем по иному сценарию, который он даже не мог себе представить.
С самого утра везло. Песдец просто. Сначала он обнаружил в подъезде полный кулек пивных бутылок, и сразу же сдал его в киоск. Весело позвякивая мелочью, он попесдячил по двору своего дома, когда его внимание привлек небольшой белый предмет в траве.
«Педарасы бумажку какую-то потеряли, — злорадно подумал он. — Ну и поделом им, педарасам».
Тем не менее, он решил подойти и посмотреть, что это белеет в траве — а вдруг это что-то ценное. Когда он подошел к предмету, его лицо озарила дебильноватая улыбка. В траве, поблескивая в лучах летнего солнца, лежал брелок — заячья лапка.
«Ебануцца, какой охуенный день, блять, — восхитился Федор. — В жизни так не везло!»
Ближе к концу этой мысли он резко нагнулся, протягивая свои поросячие лапки к вожделенному брелку, он неожиданно заорал, как припесденый. Ибо по причине своей дальнозоркости или же близорукости (врачи никак не могли прийти к единому мнению, поэтому он носил очки с разными линзами: одно стекло было + 10, другое —10), он не заметил торчащей из земли арматуры и выколол себе глаз. Сжимая в руках окровавленный брелок, он выругался и изо всех сил бросил его. Брелок пролетел между прутьями железной изгороди и где-то наебнулся.
* * *
Ренаулт Пеугеотыч Ситроенов сидел во дворе фирмы и стерег ее имущество. Он был отставным офицером разведки, и, так как пенсии хватало только на бухло, решил подрабатывать сторожем на фирме напротив его дома, куда его давно звал Рафик Газенович Вагин, лепший друг его сына, с которым он служил на границе Словакии с Чехией.
— Ебала собака волка! — воскликнул Пеугеотыч, когда из-за забора послышался истошный крик и к его ногам упал какой-то окровавленный предмет. — Хех, вещица, еби ее мать!
Он незамедлительно встал, но по причине старческого маразма на пару сантиметров не рассчитал шаг и буцнул брелок.
«Врешь, не уйдешь, — подумал Пеугеотыч. — Я зайца в поле лопатой убивал».
Немного осатанев от выпитой ранее паленой водки, он подошел к лежащему уже перед «Мерседесом» хозяина брелоку, бодро нагнулся и схватил его. Выпрямляясь, он задел затылком боковое зеркало машины и отломал его. Осознав сумму, которую придется выплачивать, он в панике схватил ком сырой глины и с его помощью прилепил зеркало назад. Едва он успел допесдячить до своего кресла, стоявшего в тени подъезда, как на улицу вышел Рафик.
— Слыш, дедуган, — вяло начал говорить он, глядя на ослепительное солнце. — Мы там краски черной вчера спиздили. Покрась забор, пока тепло, а то на завтра уже только плюс сорок пять обещают.
— Да чеж не покрасить-то?.. — ответил Пеугеотыч, потирая в кармане брелок. — Вы тока денег на кисточки дайте, я куплю и покрашу.
— Да какие нахуй деньги, какие нахуй кисточки?! — взревел Рафик. — Ты ваще мозгами ебанулся? Кризис, блять! Макай руку в банку и рукой хуярь! Макнул — помазал! Макнул — помазал! И песдец. А от рук краска поотпадает со временем.
Пеугеотычу стало тоскливовато. Но, он понимал, что терять работу нельзя, и поплелся в сарай за краской. Там стояло целое жестяной ведро фирменной немецкой черной краски со свастикой. Он схватил его и потащился с ним к дальнему концу забора. Но, проходя между припаркованными машинами, оступился, потерял равновесие и пробежал вперед, процарапав крышкой ведра глубокую царапину на «Туареге» жены хозяина.
«Хуйня, щас починим, — обрадовался он. — Машина черная, и краска черная. Гавно вопрос!»
Через несколько минут он вернулся к машине и, опасливо оглядевшись, начал замазывать царапину. Сначала все получалось весьма неплохо, но краска начала вытекать из царапины, вместо того, чтобы замазывать ее. Сначала Пеугеотыч начал вытирать краску носовым платком, потом рукавами пиджака, но ситуация только ухудшалась.
«Ну, раз не идёть, значит надо по-другому как-то... — подумал он. — И я даже знаю, как».
Через минуту он прибежал уже с литровой банкой краски и стал жадно набирать краску в рот и распылять ее на машину, по аналогии с глажкой рубашек. Получалось сначала неплохо, но потом он отошел чуть подальше и, посмотрев на машину, понял, что это песдец. Он сурово вытер рукавом краску с лица и пошел через калитку фирмы к ларьку, чтобы купить поллитру и выпить ее дома. Но, когда он переходил улицу, на ногу ему наехал мотоцикл, что ацки разозлило и так уже недоброго Пеугеотыча. Он заорал и кинул вслед мотоциклу первое, что нащупал — брелок.
* * *
Хуле, Игнат Терентьевич то неистово хуярил по торпеде своего старого «Москвича-401», то остервенело крутил ручку радиоприемника — и никак не мог найти никакой музыки. Из радиоприемника слышалось только шипение и треск.
«Блять, ну что за хуйня?! — мысленно взорвался Игнат Терентьевич. — Мало того, что машина не едет нихуя, так еще и радио не играет!»
— Пидарасы! — выкрикнул он в окно незадачливым прохожим.
В этот момент что-то черно-белое влетело в окно его машины и попало ему в лоб. Он испуганно посмотрел в зеркало и увидел на лбу черный отпечаток, как ему показалось, кошачьей лапы. Пока он в ахуе смотрел в зеркало, его неказистый автомобиль въебался в бетонный разделитель. От удара капот открылся, а Игнат Терентьевич вылетел через лобовое стекло. Словно с трамплина, по открытому капоту он взмыл вверх и упал в кузов проезжающего КамАЗа. От удара его перевернуло на спину, и он начал сползать вниз по щебню. Испугавшись, он стал карабкаться вверх, ссыпая щебень из самосвала, походу расхуярив стекло, фары и бампер едущей сзади «Феррари». Из «Феррари» по нему незамедлительно открыли огнь из автомата. От испуга Игнат Терентьевич оттолкнулся от борта КамАЗа и спрыгнул на ходу с моста в реку, но, по нелепому стечению обстоятельств упал прямо в лодку к какому-то тоскливому рыбаку, отчего весь трехдневный улов был безвозвратно проебан.
* * *
Старший лейтенант дорожно-патрульной службы Гиммлеренко, проезжая по проспекту, увидел разбитый о бетонный разделитель «Москвич-401» и остановился. Водителя на месте не было. Он включил «аварийку» и вышел из машины. Заглянув внутрь и выключив нестерпимо шипящее радио, он инстинктивно взял лежащий на пассажирском сидении брелок в виде заячьей лапки. Но, увидев, что под водительским сидением натекла лужа бензина из разбитой трехлитровой банки и продолжает течь к оголенным проводам, дернулся назад и ударился головой о крышу машины. От удара из внутреннего кармана в бензин выпали его удостоверение и пачка денег с зарплатой. Он потянул руку, чтобы схватить удостоверение и деньги, но вдруг бензин вспыхнул и все скрылось в пламени и черном дыму.
— Твою мать! — взревел он и рванулся за огнетушителем в свою машину.
В этот момент раздался страшной силы взрыв. Самогон, который контрабандой в Латвию возил Игнат Терентьевич в бензобаке, детонировал. От взрыва машину старлея отбросило назад, и он от удара залетел в багажник, на крышку которого упала запаска от «Москвича» и захлопнула его. Гиммлеренко с досады ударил кулаком в темноту, но рука попала в контакты предохранителей, его ударило током, и он потерял сознание.
Через несколько часов его извлекла из багажника группа МЧС-ников и отправила на «скорой» в больницу. Но пока его несли, ему разбили нос о бампер этой же «скорой» и порвали китель, отчего заячья лапка упала на асфальт.
* * *
Сарид Мухамбеков, убиравший проезжую часть от обломков «Москвича», обнаружил брелок, поднял его и решил, что из помятого брелока получится отличная рукоятка для ножа. Но, так как по городу ходить с ножом позволить себе не мог, он решил отправить его своему брату на родину, в Астану.
В обеденный перерыв он побежал на почту, чтобы поскорее отправить подарок, потому что скоро у брата должен был быть день рождения. На пороге почты он сломал себе руку и ногу, но посылку все-таки отправил, несмотря на то, что ему с поломанной рукой и ногой пришлось драться с кучей разъяренных пенсионеров, которые не хотели его пропускать без очереди. Когда посылку забрали и унесли, он потерял сознание и упал на собаку, которая его за это покусала.
Поезд, шедший в Астан, три раза сходил с рельсов, один раз столкнулся с забытой кем-то на путях дрезиной и два раза терял вагоны, от чего помощник машиниста ебанулся мозгами.
В связи с этим брат Сарида, разумеется, подарок получил уже после дня рождения. Но, тем не менее, он был очень рад ему. Возвращаясь с почты, он два раза застрял в лифте своего подъезда, но, вернувшись домой, сразу же начал приделывать заячью лапку к клинку. В процессе он случайно перерезал себе вены и отрубил мизинец, после чего мама отправила его в больницу.
* * *
В сентябре к местному шаману приехала мама брата Сарида и привезла ему странный сверток. Шаман развернул его, и по небритой щеке старика потекла скупая мужская слеза. Он прогнал прочь женщину и заперся в своем шатре. Долго молился, бил в бубен и бухал восемь дней подряд, пока не упал без сознания. Духи прислушались к нему, и один из духов забрал заячью лапку, вышел сквозь стену на улицу, где увидел трехногую собаку. Собака была толстой, с бочкообразным черно-белым телом на аццки коротких лапах, практически без шеи, с ебанутым, но при этом тоскливым, взглядом. Дух вспомнил, что лапу ей откусил волк во время ебли, и, чуток загрустив, прикрепил ей заячью лапку на место отсутствующей задней лапы, а затем дематериализовался.
Собака, радостно виляя хвостом, рванула бегать по селению и лаять. А потом, после четырех дней невменяемой беготни, наебнулась в пропасть.
С.К. Латор
