День как-то сразу не задался. Начну с того, что снился чудесный предутренний сон, будто сплю я в казарме нашей славной, несокрушимой и легендарной армии (такая вот рекурсия!), и во сне этом стою в невъебенно длинной очереди в винный магазин, чтобы купить три боевых портвейна на дембеля. Очередь подходит, уже протягиваю купюру, вот-вот заветные бутылки с «чернилами» окажутся в руках, и тут… Какая-то сссссссссссука орёт: «Подъём!». Ах, это не сука, это мобильник орёт. Надо бы в него в качестве будильника закачать что-нибудь особенно противное, вроде Кати Лель или вокала геронтоФили - любителя розовых кофточек.
Пока шёл до метро, пизданулся (на жопу – два раза, и головой – один раз).
У метро – как обычно. Какие-то шалавы в чисто символических юбках, несмотря на, мягко говоря, не летнее время, на случку спешат, ёлка возле торгового центра подмигивает блядски. Бич (или просто маргинал), со шлейфом ароматов от «Бомжуа», сочетающим оттенки перегара «контрабасной» водки, немытого тела и дешёвых сигарет, подошёл, и нагло так, с хрипотцой:
- Слы, чувак, дай пиисят рублей!
От такой наглости (и запашины) перехватило горло. Ладно бы ещё десятку! Аппетиты растут, однако, да ещё и довольно нахально так!
- «Дай» на базаре хуем подавился, поэл?
Бичара, бормоча что-то уничижительное в мой адрес, сделал неустойчивый поворот кругом. Я хотел было дать ему подсрачника для ускорения, но нога поехала по люду и многострадальные «мягкие ткани ягодичной области», как пишут аналогопатаномы в актах потрошения человеков, были травмированы в третий раз.
В самом метро какая-то падла приложила локтем «под душу» так, что заботливо проинвестированный в организм завтрак попросился наружу.
А, похуй!
Я ехал на встречу с другом детства!
Друзья детства - это, как правило, те друзья, которых знаешь до хуя лет, но встречаешься дай бог раз в два года. Дела, семьи, заботы, знаете ли… А, плевать! Главное, встретимся! Да и Натаха моя по такому случаю отменила эмбарго на употребление мною напитков спиртосодержащих. С друзьями надо встречаться! Правда, в народе говорят, что женщина – это друг, которого можно ещё и выебать, но с друзьями-мужиками можно общаться на различные темы, каковыми являются (а то вдруг кто не знает!):
1. Бабы.
2. Снова бабы.
3. Опять-таки бабы.
4. Футбол (хоккей, баскетбол, регби, далее по списку).
5. Компьютеры.
6. Рыбалка.
7. Охота.
8. Иванов (Петров, Сидоров) – мудак тот ещё!
9. Дети.
10. Мураками (Синклер Льюис, Пелевин, Довлатов и т.д.)
11. Алкогольные предпочтения.
12. Политика («Все – пидарасы!»)
13. Прогрессивные методы лечения триппера.
14. …
(Пункт о том, у кого хуй длиннее, сознательно пропускаю, ибо этот вопрос выяснили ещё лет тридцать назад. Кому интересно – у меня, ёбана!)
…
N. Бабы.
А что, у вас не так?
Правда, здесь был особый случай… Как всегда, начало истории положил звонок:
- Серый, привет! Время есть?
- Здорово! Куда пропал-то?
- Слушай, тут разговор есть, но не по телефону… Приезжай часам к семи…
Как правило, если «нетелефонный разговор», значит, тебя попытаются впрячь в какую-нибудь говённую донельзя тему… А хуле делать?! Друг всё-таки!
* * *
Саммит начался на самом высоком уровне. Помимо закадыки моего Андрюхи и его супруги Людмилы, с нами за столом сидела дамочка лет тридцати. Какая-то серая, бесцветная, неулыбчивая, с потухшим, безжизненным взглядом, как мне показалось, заплаканных глаз.
- Катя, - представил её Андрей и пригубил ячменного ароматного напитка. Я тоже взял свою кружку. Пиво было в меру холодное, приятно дразнило вкусовые рецепторы деликатной горчинкой, раки тоже были хороши, хотя я предпочёл бы брутальную трёхлитровую банку с разливным, да падлу-воблу, умеренно жирную, причём непременно с замечательно вкусной икрой, тающей во рту… Ностальгия, хуле…
Музыка, звучащая в баре, уши не терзала, хотя на экране жидкокристаллического телевизора кривлялись то какие-то гламурные, но безголосые, пусть и ебабельные нимфетки, то почему-то жирный лысовато-бородатый апёсдал Серёжа Крылов, давно позабытый общественностью. Тем не менее, невзирая на массированный акустический удар по барабанным перепонкам и культурным запросам нежной души поэта, общение с друганом было приятным. Трепались о пустяках, но чувствовалось, что скоро настанет время серьёзного разговора.
Сдув с усов пивную пену после второй (правда-правда, клянусь мамой!) кружки, я наткнулся взглядом на многозначительный взгляд Андрюхи. «Ноль семь?» - вопрошал он взглядом. «Литр!» - ответил я ему взглядом на взгляд.
- Серёг, вот в чём дело.. – начал Андрюха, многозначительно посмотрев на молчавшую до сих пор Катю. – Катюшу обвиняют в убийстве. Умышленном убийстве собственного мужа. Впрочем, она сама расскажет…
* * *
Чтобы не утомлять читателя бессвязным изложением, перемежаемым всхлипами, междометиями и репликами, к теме не относящимися, Катя рассказала вот что: приехав в Москву в конце лихих 90-х в возрасте восемнадцати лет, она быстро и очень удачно выскочила замуж за красавца, неотразимого даже в луже Лёху, владельца автосервиса. После года или двух супружеской жизни у них народился сын…
Шло время, и муж стал меняться на глазах – стал каким-то дёрганным, раздражительным, всё чаще приходил поддатым, а однажды поднял на неё руку.. И ещё раз… И ещё…
Катя всё терпела, сконцентрировавшись на воспитании сына. Между тем муж разошёлся не на шутку – чуть ли не ежедневно Катя выхаживала синяки и готовилась к новым пиздюлям. Главное – сын! Его голубые глазёнки, светлые волосы, мягкая улыбка…
Катя всю свою любовь и заботу сосредотачивала на сыне. А когда Лёха, дыша винными парами, матерно ругаясь, заставлял сосать свой немытый хуй, а потом ложился на неё, и долго-долго терзал её тело, не в силах кончить.
А потом, когда его отросток опадал, снова бил Катю, в своих мужских неудачах обвиняя её..
Иногда, правда, в мутном и страшном тумане алкоголизма наступали просветления, и Лёха преображался: на коленях просил прощения, дарил дорогие подарки, водил в рестораны…
Тем не менее вспышки агрессии наступали всё чаще и чаще…
… В один из дней Алексей пришёл домой в состоянии, очень образно именуемом «в говно». Дыхнув перегаром алкоголя и табака, уставил на Катю злой взгляд безумных и страшных, с обильными кровоизлияниями на склере, глаз:
- Аааааааа, ты, ссссссссссссука! Ик! Я сейчас спать лягу, а ты думай, какой смертью хочешь умереть! – и как был, в грязной и обоссанной одежде, завалился на кровать и захрапел.
Катя зажалась в уголке. Всё зло, которое копилось в душе, как будто сконцентрировалось на конце некоей иглы в душе, и это остриё накалилось до температуры звёздного «»белого карлика». На глаза ненависть как будто накинула серое полупрозрачное покрывало, сжала виски, сверлила в затылке. Шатаясь, она, как зомби, подошла к стулу и схватила висевшие там колготки, потом приблизилась к своему храпящему мучителю, лежащему на животе, приподняла ему голову, и захлестнула петлёй лайкры небритое горло. Муж захрипел, его веки открылись, потом он повернулся, но было уже поздно – глаза выскочили из орбит, фиолетовый язык вывалился из открытого рта, тело забилось в агонии, и тут же обмякло.
Катя упала на колени возле трупа и зарыдала.
* * *
- Банальная, в общем-то история… - изрёк я, закурив, и вся компания поразилась моей проницательности. Катя уже использовала весь стратегический запас одноразовых платков, в ход пошли салфетки со стола.
Подождал, пока истерика уляжется, знаком отослал официантку, подошедшую было узнать, всё ли у нас в порядке.
- Что дальше-то?
- Ну… Я вызвала «скорую», милицию… Менты.. ой, милиционеры меня по почкам били, по лицу хлестали, заставили написать чистосердечное признание, я три дня в вонючей камере с какими-то бомжихами и цыганками жила, а потом… - Катя снова всхлипнула. – Следователь прокуратуры сказал, что мне предъявлено обвинение по статье сто пятой…
Я, как это модно говорить, фалломорфировал… «Сто пятая» статья Уголовного кодекса – это «Умышленное убийство»!
- А следователь?
- Следователь.. – всхлип. – Зайцев его фамилия… - снова всхлип. – Адвоката дал своего, Гапонова... Тот пять тысяч долларов просит, за переквалификацию на сто седьмую (Статья 107. Убийство, совершенное в состоянии аффекта)…
Людмила потащила подругу в дамскую комнату смыть последствия истерики.
Я воззрился на Андрюху:
- И чего?
- Серго, ты же опер! Помоги!
- Ну, я же бывший… И ты знаешь, по какой причине вылетел! Чего я сейчас могу? Я же не Чип и Дейл в одном флаконе! Нынче я не старший опер, а так.. Офисный планктон, угощающий клавиатуру компа крошками печенюшек и взирающий на доставшие ёбла коллег по офису.
- Ну, Серёг… Видишь, девчонка страдает…
- Ладно, придумаю чего-нибудь!
Я задумался, потом достал основательно потрёпанную записную книжку с телефонами и стал листать потёртые страницы. Вот крайне не люблю этого делать – уже многие абоненты, там указанные, обведены трагической чёрной траурной каймой… Ребята, друзья мои… Кого-то достала бандитская пуля, кто-то нарвался на мину в Чечне, у кого-то просто не выдержало сердце, некоторые банально спились… Среди прочих были там домашний и сотовый телефоны одного урода, отбывающего пожизненное на далёком Ямале, тщательно вымаранные. Ага, вот!
Тыц-тыц-тыц…
- Здорово, падла, то есть Падва!
- А, Мегрэ, здорово, пропащая душа! Где пропадаешь? – раздался в трубке жизнерадостный голос Марка, бывшего следака прокуратуры, который намного раньше меня осознал, во что превратилась правоохранительная система. Тогда он, старший следователь по особо важным делам, младший советник юстиции, что в переводе на армейско-милицейские звания значит «майор», послал нахуй прокурора, который в приказном порядке пытался заставить его прекратить уголовное дело в отношении какого-то важного ебанарика, написал рапорт на увольнение и смачно запустил в прокурорское ебальце «ксивою» и ушёл в адвокатуру. Звёзд там, конечно, как небезызвестный теледушка Астахов, мордатый Кучерена и прочие представители юридического истеблишмента, не хватал, но работал весьма достойно, негодяев принципиально под защиту не брал, и даже, явившись как-то ко мне в кабинет, когда я опрашивал педофила, забыв, что адвокат, начал этого самого педофила пиздить смертным пиздом.
Я обрисовал ему ситуацию.
- ЗайЯцев, говоришь? Знаю этого пиздёныша, хапуга тот ещё.. А адвокаКт, как его, Гапонов? Тоже фрукт тот ещё, из прокуратуры за наркотики выперли… Словом, в паре работают! Один статью ломит, другой гонорар, потом переквалификация, распил - и все довольны!
- Марк, у девчонки-то такого бабла нет, ну, не внучатая она Джона Пирпонта Моргана-среднего…
- Тогда бери её в охапку, и дуйте ко мне!
* * *
То, что мне сейчас настанет пиздец, я понял, как только я перешагнул порог и вошёл в квартиру. Выражение лица Натахи было идентично таковому у Пенелопы, когда Одиссей, ловко наебав троянцев деревянным парнокопытным и вдоволь пошароёбившись в странствиях, вернулся на свою Итаку.
Меня встретил антарктически холодный взгляд. Нет, даже не так – близкий к абсолютному нулю. Натаха молчала. Я тоже. Перед бурей всегда так бывает. Сперва мёртвая тишина и безветрие. Потом лёгкое дуновение. Дуновение усиливается, усиливается и в довершение мощного крещендо ебашит гром и сопровождающие его официальные лица в виде ливня, ураганного ветра и молний.
- Привет, свет очей моих! – не ведая за собой греха, попытался чмокнуть Натаху в щёчку.
Натаха отстранилась.
- Ты.. – начала она.
- Иххххххххххххххххххь.. – раздался из комнаты вяк спящей дочи.
Молчал холодильник. Молчала и диффенбахия, ВрИО ёлки в преддверии наступающего года ебливого грызуна, увешанная шариками.
- Что? – не ведая за собой греха, поинтересовался я, снимая сапоги.
- Ты, - трагически сообщила любимая женщина. – Ты… Меня не любишь! Ни хуя не любишь!
- С чего ты взяла?
- Да шляешься где-то! И пьяный!
- Но, Наточка… Человеку же помочь надо было!
- Чем помочь? До оргазма довести? Знаю тебя, кота помойного!
- Нет, ну, Наааааааат… - заканючил я… Там девчонке «мокруху» шьют, с нужным человеком познакомил…
- Пиздишь! Да пошёл ты! Удавила бы! - гроза громыхнула, Ната всхлипнула и скрылась в комнате. Я вздохнул, и стал разбирать диван на кухне. С сегодня еблей явно не обломится… Ната явно припомнила мне и китаянку, которую ебёт главный герой одного из моих рассказов, и укус на шее от зубов одной леди…
* * *
… Прошло пару недель.
- Майор, - заявила Ната, когда я пришёл с магазина (сумки не висели разве что на хую). – Тебе звонила какая-то Катя, просила передать: «Два года. Условно». Что бы это значило, а?
- Ничего, - суховато буркнул я.
* * *
… Время отбоя. Я по-прежнему, согласно меткому выражению одного моего знакомого, «лишён пизды и кухни».
Закончив возню с дочей и укачав её, снова разобрал свой диванчик на этой самой кухне, и приготовился уйти в астрал, когда в шею мне ткнулся холодный нос, в спину – сиськи (третьего размера), а хуй схватила почему-то тёплая ладошка. Хуй охуел от такого обращения, но держался молодцом, и исправно стал прибавлять в габаритах
- Майор, - раздался сзади Натин голос. – Бедный мой, бедный… Всё свою бывшую работу забыть не можешь.. А я уже привыкла, что ты во сне в кого-то палишь, материшься… И привыкла будить тебя, когда начинаешь кричать, и пот вытирать полотенцем… Я люблю тебя!
- Я тоже тебя люблю! – я повернулся, без особых изысков возлёг на любимое тело, хуй быстро сориентировался в обстановке, проник, куда требуется, и я стал активно совершать возвратно-поступательные движения, что явно пришлось бы по душе символу наступившего нового года.
© Штурм
