Молодая женщина с трудной судьбой однажды покупала утюг. Будь она в юбке, я бы, возможно, прошёл мимо. Но она была одета в замечательные обтягивающие джинсы, в которых со спины выглядела реально богиней. В то время я был холост и находился в том самом возрасте, когда до остервенения хочется перманентной любви с некрупной тёткой, желательно в сексуально чёрных чулках.
Достаточно было оказаться в радиусе действия парфюма, как всё оно и произошло. Кажется, она о чём-то спросила. А я что-то ответил. И следующим кадром всплыла сцена в машине, где мы уже вместе: она отсутствующим взглядом смотрит прямо перед собой, а я то и дело поглядываю на её бледно-матовое лицо и сочные губы. В тот момент мне нравилось в ней всё: манера держать сигарету, звук глуховатого голоса и даже вот это отсутствующее выражение на лице. А ещё у неё был такой тонкий силуэт, что становилось понятно: не замужем. И сразу хотелось разогнаться, выбить плечом дверь её квартиры, разбросать там носки, презервативы и пульт от телевизора «Фунай».
Очень скоро я действительно зачастил к ней. Покурить, попить чаю и попялиться на коленки. А у неё были замечательные коленки: круглые, белые, как светящиеся фары автомобиля на ночной автостраде. И я никак не мог сообразить, что именно тревожит меня в этом свете коленок, какие именно неприятности они могут доставить, подобно той самой машине с трассы. Шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего, кроме как крепкого удара бампером под колено я тут не заработаю. Но весь остальной организм отказывался внимать чувству.
Как у всякой женщины с трудной судьбой и потрясающими коленками, у неё был довольно странный образ жизни. Квартира съёмная. Вернее, даже не квартира, а просто жилплощадь напополам с полоумной старухой, вооруженной слуховым аппаратом и манией шпионажа. Сахар слежавшийся, холодильник сломан. Кажется, она толком нигде не работала. Правда, я видел прайсы каких-то цветочных компаний, но разве флористика - это работа?
Только в кино так бывает: улыбнёшься загорело, и сразу наступает секс. Здесь потребовалась осада, которую я начал с подобающим моему возрасту задором. Крепость сдалась примерно через неделю. При осаде использовались шоколад и бомба креплёного крымского вина. В ходе штурма обнаружились приятные неожиданности: например, кружевное бельё, которым заранее обзавелась крепость на случай капитуляции.
Всё было дивно. Но вдруг, где-то между сексом и стаканом креплёного крымского, я заметил, как меня пытаются пролечить на тему, будто бы далёкую от флористики. Собственно говоря, так я и узнал о космической жратве «Гербалайф», которую якобы потребляют все продвинутые люди на планете.
Однажды она даже притащила меня на собрание этой секты флористов. Обстановка там мне сразу не понравилась: слишком много экзальтации, лозунгов «зажигать энергию». В целом напоминало собрание первичной комсомольской ячейки и Свидетелей Иеговы одновременно.
- Начните бизнес с нами! – убеждал главный «гербалайфер», беспокойный мужчина с глазами позднего Геббельса. – Не упустите шанс стать обеспеченным человеком!
Я вежливо улыбался, сдерживая желание дать ему в морду. Главарь убил ещё несколько минут, рассказывая про современные технологии отъема денег. Затем заткнулся, очевидно, потеряв ко мне интерес. Подруга метнула в меня осуждающий взгляд, но настаивать не стала.
Я стал воспринимать эпизод как маленькое забавное приключение. Понемногу вживался в совместный быт и постепенно смирялся, что вечерами нужно приходить домой, а не в пивбар. И даже ловил себя на робко прорастающей мысли: «А может, того… жениться?»
Однажды я застал её в слезах. Кое-как успокоил. При подробном допросе оказалось, что банда космических флористов не так уж безобидна, как мне думалось. Договор оказался составлен таким образом, что подруга была обязана выкупить товар: чёртову уйму баночек, до отказа набитых лекарственным зельем. И стоили эти баночки невероятно дорого. А правила между тем просты: не успел продать - изволь выкупить. И теперь флористы на вполне законных основаниях требовали приличную сумму.
- Не плачь! – сказал я. – Я поговорю с этими ботаниками. Думаю, что сумею уладить вопрос.
Любимая просияла. И очень-очень нежно меня поцеловала. Расчувствовавшись, ответно я сделал всё от меня зависящее, чтобы она уснула. А затем украдкой рассмотрел товар, имевший столь дикую стоимость, и даже понюхал: содержимое пахло больницей и неприятностями. Вздохнув, отложил банки в сторону. В то время я уже немного разбирался в бизнесе и мог сказать совершенно определенно: продать эту бурду было невозможно.
На следующий день от сектантов пришёл гонец. Я встретил его недружелюбно. А чтобы соблюсти дух царившего тогда времени, нацепил кобуру с газовым пистолетом. Ствол выглядел устрашающе: блестящий, внушительного калибра и вообще огромный, почти как у Чака Норриса в каком-нибудь из его боевиков.
От гонца сильно пахло пивом. Он выглядел старше, был небрит и совершенно не походил на финансиста. Скорее, на обычного дворового забулдыгу. Я вывел его на лестничную клетку и популярно объяснил, куда он сможет засунуть свой поганый договор.
Он не испугался, лишь деликатно отвёл пистолетный ствол от собственных мозгов:
- Братан, ты пойми, мне вообще всё равно… Пусть твоя тёлка не платит. Но тогда шеф отдаст этот договор знакомым бандитам, а они сам знаешь как разбираются…
Повторюсь: на дворе буйно цвело начало девяностых. И слова про бандитов были далеко не гиперболой, а суровой реальностью.
Я уточнил еще несколько творческих деталей, а когда понял, что забулдыга не блефует, угостил его сигаретой. С этого момента разговор пошёл по существу. Примерно на третьей сигарете выработали консенсус: я брал обязательство перекрыть долг, а для расчета попросил некоторое время, поскольку все деньги были в деле. Подругу в курс вводить не стал, просто сказал, что вопрос закрыт, и точка.
Через неделю я встретился с небритым финансистом, передал конверт. Он заглянул внутрь и, не вынимая купюры, одними кончиками пальцев пересчитал деньги. При этом арифметически шевелил лиловыми губами и, кажется, пару раз подмигнул. Остался доволен и взамен дал договор. Я бегло просмотрел его и порвал на мелкие-мелкие кусочки…
Вечер я скоротал в одиночестве. Сидел возле окна, курил и прихлёбывал коньяк. По ровной поверхности стола катал недавно купленное обручальное кольцо. Думал. А когда в бутылке показалось дно, мне поплохело. Я подошёл к стене и пожаловался на организм.
- Мама, - сказал я. - Мне нехорошо.
- Мне тоже нехорошо, – обрадовалась стена, наклонилась прямо на меня…
На следующий день я бережно спрятал кольцо в карман и отправился к ней. Дверь открыла бабка – хозяйка квартиры. Откровенно говоря, к этому моменту я напрочь забыл о её существовании, настолько тихо она жила. И кажется, даже не слышал её голоса. А тут – пожалуйста: стоит, божий одуванчик.
Уставились на меня, прошамкала:
- Чего надо?
Я назвал имя подруги.
- Уехала твоя подружайка… - ответила бабка. – Мать у неё Москве, в больнице… Рак… Спасти можно, но лекарства очень дорогие… Девка с ума сходила, думала, где денег добыть… А вчера, значит, нашла… Ты что ли дал?
Я отрицательно покачал головой. Спросил, не оставила ли она адреса.
- Нет, - отрезала бабка и хлопнула дверью перед моим носом.
Поначалу я места себе не находил. Всё ездил туда, смотрел на окна. Ждал: вдруг появится тот самый, знакомый до малейшей чёрточки силуэт? Потом это стало происходить реже и реже, наконец, поездки сошли на нет. Жизнь продолжалась. И события с финансовыми флористами становились всё тусклее и тусклее, будто взгляд сквозь стекло, оцарапанное множеством крохотных дней-песчинок.
Я иногда думал: почему она просто не попросила у меня этих денег? И только когда стал взрослее, понял: женщины с трудной судьбой вообще ничего не просят. Никогда.
— Интерровец
