Когда-то, очень давно, решили посадить вокруг нашей больницы хвойные деревья.
Мол, они вечнозелёные и пахнут хорошо.
Насажали лиственниц.
И в самом деле, лиственница – хвойное дерево – не придерёшься.
Но зимой лиственницы теряют свои иглы, и больница, во вьюжную, тёмную пору стоит теперь в окружении огромных чёрных скелетов, пляшущих на ветру.
Малоутешительное зрелище для наших безнадёжных больных!
Больница наша состоит из нескольких отдельно стоящих корпусов.
В своё время корпуса были соединены подземными коридорами. По этим коридорам возили больных, бегал персонал, развозили еду из кухни, медикаменты из аптеки, покойников в морг.
Потом поддерживать это «метро» в порядке стало накладно, и переходы разъединили: со стороны каждого корпуса возвели при входе в туннель глухую стену.
Под больницей образовался закрытый лабиринт.
Это подземелье заселили бомжи со всего города.
Они воруют в больнице еду, лекарства. Переодевшись в краденные больничные пижамы, бродят по больнице, моются в душевых, едят в больничных столовых. Некоторые ухитрялись пройти физиолечение, получить курс инъекций.
Однажды упёрли малый хирургический набор инструментов. После этого появились бродяги с виртуозно ушитыми ранами.
Периодически милиция устраивает в нашем «метро» облавы.
Самосвалами увозят, куда - то сотни наших «квартирантов».
Толку от этого нет: через три – четыре дня снова слышны вопли на кухне:
- Кто упёр вот отсюда лоток с котлетами!?
Однако, как то передвигаться между корпусами было надо. Сначала их соединили наземными переходами. А потом, подумав, подвесили между зданиями ещё и воздушные.
Утром, по пути на работу, взирая на этот архитектурный кошмар, только одно и можешь ему посулить:
- Курррятник!
Некоторые видят в нём Шанхай.
Не знаю. Не бывал я в Шанхае.
Товарищами из больничного руководства нам предписано ходить на работу верным путём: через гардероб, где переодеваться, переобуваться, а уже потом растекаться по больнице. На всю эту петрушку может уйти минут 20- 30.
Поэтому в больницу я прохожу через малозаметную дверь, ведущую в полуподвальное помещение, где обитает наша «Медтехника».
Среди разобранных аппаратов ИВЛ и раскуроченных коагуляций, проводов и заваленных хламом столов, пробираюсь я из мастерской в административный корпус. Потом ещё несколько спусков и подъемов, коридоров и полуподвалов и вот я уже добрался до чёрной лестницы. Поднимаюсь на третий этаж и перевожу дух у тыловой, «хозяйственной» двери нашего нейрохирургического отделения.
На двери транспарант «Проход закрыт».
Больной Каур дописал на нём синим фломастером - «задний».
Надпись эту мы бережём: у Каура была опухоль левого полушария головного мозга и до операции он писать не мог. «Задний» - первое слово, которое он сумел написать после удаления опухоли.
Так что надпись эта - документ, подтверждающий эффективность нашего лечения.
Быстро открываю дверь но, не успев и шагу сделать к ординаторской, что находится прямо, напротив, через коридор, налетаю на заведующего.
Весь как есть: в верхней одежде, без сменной обуви…
«Ох! – думаю – С говном съест!»
Есть не стал. Завёл в свой кабинет и спрашивает:
-Ты Нельку Деликатес знаешь?
-Санитарку из приёмного? Вижу часто…Но сказать, что «знаю» - не могу.
- Что бы её узнать, как тебе хочется – врачебных денег не хватит.
-Ничего такого мне не хочется!
Это я вру.
Нельку, не понимая, что к чему, многие хотят. С разной интенсивностью, но хотят.
Как то наш, невоздержанный по этой части, Саша Б. на дежурстве прижал её в смотровом кабинете к столу.
« А она, – рассказывал потом Саша - смотрит своими белёсыми зенкам прямо перед собой и как будто меня и не видит. А потом спокойно так орёт: «Фельдшера приёмного покоя!!! Обратите внимание! Он меня прямо на столе хочет!
«И знаешь, - продолжил Саша, такое ощущение, что обнимаешь не девицу в соку и с пылу- жару, а что - то бумажное: лёгкое и шуршащее. Не откликнулась, но и не сопротивлялась…У меня всякое желание пропало.
Заведующий гнёт своё:
-Ты же Васильева в среду оперируешь. Операция новая, раньше таких мы не делали. Нужен благоприятный исход. А то, не дай бог, умрёт и тогда начнутся пересуды: «Надо было в Москву отправлять! Не наш уровень! Руки впереди головы…». Так что бери коробку конфет «Вишня в ликёре» и дуй к Неле в приёмный покой. Спиртное не вздумай брать: она не пьёт!
****
Как только у меня появилось пустое время – сразу пошёл в приёмный покой.
Всякий человек, просуществовавший в приёмном покое больницы хотя бы два часа, тут же мечтает уйти в монастырь. Что бы вода, камни, сосны и ни души на сто километров вокруг! Но монастырей на это дело не напасёшься, да и что нам эти монастыри? От себя не убежишь.
Поэтому служители приёмного покоя частенько ищут покоя собственного за оградой Его Величества Алкоголя.
Но как - то тихо сегодня в приёмнике. С десяток человек сидят в креслах по периметру огромного зала, шмыгают лаборантки и фельдшера. Зав. приёмным покоем Пётр важно выхаживает по залу, как вратарь по штрафной площадке – бдит.
У дверей в санитарскую комнату, где я предполагаю найти Нелю Деликатес, стоит каталка с распростёртым больным.
«Что бы,- думаю - в смотровую не закатить!?»
Над каталкой склонился толстый врач в «фронтовом» халате. Пара завязок уже лопнуло на могучей спине и на футболке легко читается: «I must not tease girls».
Оказалось, что это зав. общей хирургии мнёт живот бледному человеку с хилой бородёнкой, лежащему на каталке.
Говорю:
- Во, дела! Светило снизошло до приёмника! Интерны у вас, что - перевелись?
- Интерны… Да они этого больного три дня назад уже тут, в приемном покое, осматривали! Диагностировали смерть. Где то этого мужика пытали, что ли. Руки ноги как будто гвоздями пробиты, колотые раны волосистой части головы. В правом подреберье – проникающая рана передней брюшной стенки. Свезли мужика в морг и даже положили в морозильник. Выходные, то да сё - три дня прошло. Приходят судмедэксперты на работу, а он сидит на столе и в простынку кутается, зубы стучат.
«СП» не хотела за ним ехать. Как скажут судебники, что у них труп ожил и его надо в больницу свезти – диспетчер трубку бросал…
Говорю:
- Сюжет, какой - то знакомый… Нельку не видел?
- У себя, красотка, у себя… И ты – туда же?
Стучусь в дверь санитарской комнаты.
Из за дверей слышу зычное:
- Что там ещё!?
Открываю дверь.
Спиной ко мне стоит, как фарфоровая, Неля. Только мочки ушей светятся розовым: их просвечивает солнце.
Напротив неё, лицом ко мне – распухшая от крика сестра – хозяйка приёмного покоя.
Увидев меня, хозяйка заорала ещё пуще того:
- Представляете!? У неё дежурство. Ночь. И тут к приёмному покою подкатил чёрный мерседес и два джипа.
Наша Нелли «хи-хи», «ха-ха» впорхнула в мерседес и с мигалками отчалила!
Говорит, что не могла, мол, отказать адмиралу Северного Флота!
Всё! Где швабра, я тебя спрашиваю!? Увольняйся к едрени - фени! Верни швабру и ведро и увольняйся!!!
Брызжа слезам и слезой, хозяйка вылетела из санитарской комнаты.
Говорю:
- Нель, я к тебе по делу.
- Садитесь.
Сел и думаю: «Сколько угодно знаю любовных шалостей между врачами и медсёстрами. А вот того, что бы с санитарками – не слышал. Хотя есть такие красотки! Станет такая, облокотившись на швабру в своём мимо халатике, и все стриптизёрши с шестами – полное фуфло по сравнению с ней.
Наверное, это потому, что санитарки более свободны. Врач для них – не шеф. Показать ей, как надо мыть пол и выносить судна он не может. А санитарочка в любую минуту может поставить свой «диплом» в угол и уйти.
Красотка Неля уселась напротив меня:
- Чем могу служить?
- Да вот меня шеф к тебе послал. Оперируем сложного больного. Как бы ни умер.
Неля, молча, взяла со стеллажа амбарную книгу в розовом коленкоре.
- Сейчас посмотрим, что вы наработали.
Погрузилась в чтение.
По мере того, как она читала, её ледяные глаза становились всё добрее и добрее:
- Да, уж… Потрудились Вы на славу! Значит, у Вас есть больной Васильев и вы хотите, что бы он не умер в ходе операции и после неё. А сколько бы Вы хотели дать ему пожить после выписки? Может быть, так: швы снять и выписать. А дома он сразу умрёт.
И Вам он в летальность не пойдёт и нашей конторе приобретение.
- Ну, Нель! Это не серьёзно! Он, может быть, и так не умрёт…
- Может. Но вам ведь надо наверняка? В нашей конторе план имеет силу закона. А вот за качеством там, наверху, не очень следят. Главное выполнять по поголовью.
Давайте так: Васильев гарантированно живёт ещё… Сколько там ему лет?
- Шестьдесят шесть.
- Хорошо. Ещё шесть лет сверху с момента выписки их больницы Вас устроит?
- Ещё бы!
- А что от Вас, док? На кого чейндж делать будем?
- Не знаю. А сама что предложишь?
Неля начала листать другую амбарную книгу.
- Ага! Вот есть у Вас мальчонка 9 лет. Непрекращающиеся судороги, левосторонний гемипарез.
- Ничего себе! Операция уникальная! Всё правое изменённое полушарие мозга мы ему удалили. Судороги прошли. Родители рады до невозможности…
- А как он дальше жить будет?
- Да родители….
- Стоп! Как раз о родителях. 25 июля сего года они погибнут в автокатастрофе. Мальчика поместят в сиротский дом для инвалидов. Вы ведь в таки домах там бывали?
- Бывал, знаю…Нет! В любом случаи – не согласен.
- Вот ещё Петухова. 54 года. Удалена опухоль спинномозгового канала. Мужа нет. Два сына – финиширующие алкоголики. К матери не ходят. Дочь живет в Гондурасе.
- Так ведь выздоравливает тётка!
- А что ей выздоравливать? Никто её после выписки не ждёт. А так – поест она в буфете, вернётся в палату, поговорит о том, о сём с соседками и задремлет. И во сне умрёт от тромбоэмболии лёгочной артерии. Вашей вины – нет… Ну, почти что нет.
Тут как раз приезжает её дочь. Живую мать она в Гондурас брать не хотела, так хоть похоронит по человечески… А иначе как? В мешок и в общую могилу с неизвестными?
- Нет. Не согласен.
- Уж больно Вы, батенька капризны!
- Слушай, Нель! Я на той недели оперировал в тюремной больнице зэка! Убивец и насильник. Может быть его возьмёшь?
- Это что за больница?
-Межобластная больница для заключённых при OЮ 135/ 46.
-Не получится. Там свой смотрящий. У меня с ним дружбы нет. А в других отделениях ни чего нет на примете?
-Что? Можно меняться чужими больными?!
- В принципе – нельзя. Но ведь всегда есть исключения из правил.
И Неля блядовито ухмыльнулась.
- Знаешь, Неля, давай я ещё подумаю. Потом тебе позвоню…
- Что, значит «позвоню»? Ножками надо сюда и расписаться в договоре. Деятель! И ещё. На операцию обменянного больного надо брать только тогда, когда мы своего заберём. Иначе договор недействителен.
- Как скажешь.
Вышел в прохладны и чистый приёмный покой.
Тут же ко мне подскочил заведующий общей хирургии:
- Ты случайно не видел моего больного? Ну, того, что из морга направили?
На три минуты отошёл снимки посмотреть, а его и след простыл. Весь приёмник оббегали, подвал – нигде нет! Каталка стоит! Видишь, на простыне отпечаток этого прохиндея во весь рост. Даже лицо угадывается. А его самого – нет!
- Да, ладно! Не горюй. Сейчас не найдёшь, так лет через десять а то и раньше, он сам тебя отыщет!
А простынку эту надо бы сохранить. Цены ей скоро не будет.
*******
Больного Васильева мы прооперировали. Почти год прошёл после выписки. Скоро он должен придти на контрольный осмотр. Вот и посмотрим, как держит своё слово специалист из приёмного покоя.
А вскоре после того разговора с Нелей, прямо в операционную прибежал взволнованный заведующий нашим отделением и громко зашептал мне прямо на ухо:
- Помнишь, как ты рассказывал, что большие морские чины с Нелей задружили?
Так вот. Только что передали, что взорвалась и затонула подводная лодка «Курск». Спасённых нет!
Что же такого наделали наши вояки, если у них такой чейндж с Нелькой?
