Стояло холодное ноябрьское утро. Шура сидела на кухне в трусах, курила, и грустно смотрела на падающие в грязные лужи жёлтые листья.
Её терзали смутные сомнения.
Неспроста, доложу я Вам.
***
Вечером третьего дня Шура познакомилась с мужиком красивым шопестец. Ален Делон, Брюс Уиллис, Бред Питт, блять. Не меньше. А может даже и больше. Мужик был коварен, умён и крайне соблазнителен, а его часы фирмы «Ролексус» и телефон «Ветру» явно добавляли ему куртуазности. Лысеющая голова блестела, коньяк источал запах старых и нихуя не свежих носков, взгляд откровенно впивался в Шуркино декольте фасона «Мне уже 30 и я ищу счастья в жизни». Шурка трепетала, потела и нервно покусывала губу, — на неё обратил внимание мистер-обояшка местного клуба для районного бомонда.
Но, как ни странно, объект страсти и похоти Шуркиных фантазий не спешил совершать никаких телодвижений в её сторону. Во всяком случае, сам. Шурка потела и нервничала ещё больше, больно пихая свою подругу Малиновскую в правый бок. Малиновской было больно, но она терпела, потому как, дружба – это святое. Ну, ещё святой была текила, которую Шура широким жестом проставляла подруге по причине отсутствия бабла у оной. И вообще, Малиновская была сильно занята соблазнением картавого бармена с целью отхватить горячительного напитка ещё и тут нахаляву. А посему у Шурки не осталось союзников и единомышленников и пришлось ей брать дело в свои руки.
Накатив рюмочку-другую, оголив телеса, что находились между трусами и леопардовыми ботфортами, Шура томно закурила и страстно посмотрела в глаза объекту своей страсти. Объект покраснел, икнул и отвернулся. Шурка не сдалась. Она вообще не привыкла сдаваться. Ещё в школе с помощью искусства соблазнения, полученного из уст талантливой и опытной Малиновской, она получила освобождение от физкультуры и пизды от своего парня.
Пока Малиновская наглажила бармена за самые неприличные места, подсчитывая в голове, сколько это может принести алкоголя в литраже, Шура двинула вперёд. Так сказать, напролом.
Объекта звали Жорик, он был несколько раз женат и имел троих замечательных и нихуя не русских деток, о чём долго рассказывал Шурке, восхищённо тряся перед её носом фотографиями троих амбалов «слегка за 20» восточной национальности. Какой именно, Шурка определить уже была не в состоянии. Но это было уже и не главным. Главным было то, что она сидела на коленях у Жорика, наглаживала ему чуть выше коленей, страстно заглядывала в глаза, призывно потягивая его за письку на выход. Жорик намёк понял и поддался, не забыв, впрочем, попросить новоиспечённую подругу заплатить за коньяк с запахом носков.
***
В 2 часа дня раздался телефонный звонок, Малиновская справлялась о прошедшей ночи подруги. Подруга, к слову, с трудом присела на кровати и попробовала вспомнить, что же вчера всё таки произошло. Потому как произойти должно было что-то сверхпиздецовое, судя по состоянию организма сегодня. И, блять, вспомнила. А зря...
Вспомнила, как они с Жориком ехали в такси под «Чёрные глаза», бухая какую-то палёную настойку из ночника и страстно мацались на заднем сиденье. Таксист коварно оглядывался назад, явно прокручивая какие-то пошлые фантазии в своей голове. Шурка так же коварно трогала Жорика за волосатое тело, давая таксисту Вортанчику просраться от зависти.
Вспомнила, как застряли в лифте, громко ржали и просили соседей вызвать ремонтников. В пятницу-то, ночью. Как раз тогда, когда все соседи только и делают, что нихуя не делают. И трезвые. И всё слышат.
Вспомнила, как сехуальный Жорик в застрявшем лифте возжелал обосцаться немедленно, отчего пришлось изъёбываться всем и сразу. Шурке — держать двери лифта, Жорику — сцать в шахту.
Вспомнила, что пальцы соскользнули в самый ненужный момент, отчего двери сомкнулись прямо на детородном органе Георгия, вследствие чего он издал рёв раненого самца, благодаря, собственно, которому, их и достали из лифта.
Вспомнила, как любовно восстанавливала этот орган с помощью льда и лечебного миньета. Явно, рассчитывая на крепкий брак, четверых детей хуй-знает-какой-национальности, общие вставные челюсти и утку под кроватью на рубеже жизни.
Вспомнила…
Вспомнила, как после миньетика с зелёнкой и йодом, Жорик потребовал разнообразить половую жизнь немедля. Посмотрев на получившуюся радугу вместо писяндры, Шура задумалась. Крепко так задумалась. Ибо синий от удара хуй, раскрашенный зелёными и жёлтыми полосками (с цветочком, любовно нарисованным Шуркой в порыве страсти) не внушал желания куртуазно трахаться в лучших традициях немецкого порно.
Но Георгий был неумолим. Георгий хотел ебаться, фестивалить и оригинальничать. Его совершенно не смущал хуй-раскраска и озадаченная женщина Шура.
Тут же было выдвинуто рационализаторское предложение: Жора надумал заняться сексом анальным, страстным и заводным. Шура глубоко задумалась. Нет, ну с одной стороны, её немного смущал процесс и все вытекающие последствия. Шура ПИЗДЕЦ как боялась анального секса. А с другой, Георгий был завидным женихом, и отказать ему было бы вообще нихуя не комельфо.
***
Гениальные идеи в блондинистую голову Александры приходят часто, что достаточно страшно. Но Шура этому всегда радуется. К всеобщему страху и сожалению. И в этот раз Шурочка решила, что, если страдать, то страдать вместе.
Томно скосив свои прекрасные очи в сторону Жориной писюки, дабы отвлечь внимание от своего коварного замысла, Шура ещё 10 минут пыталась собрать их обратно в кучу, ибо скашивать по пьяне глаза оказалось крайне опасно, и их заклинило. Нахуй, блять, заклинило. Напрочь. Всё. Финита ля комедия.
Но пьяный Шурин мозг осознавал, что такого провала она не потерпит, а потому, решено было приступать к непосредствнно действиям. Александра выключила свет, зажгла ароматические свечи, достала клей ПВА заместо лубриканта, решив, что это вполне покатит, надела эротичное бельё с блёстками на несколько размеров больше, напихала ваты в лифчик и была готова к сеансу любви. Как ночная бабочка Эльвира, ну чисто из песни.
Жорик возжелал Александру ещё больше. Он трепетал, страдал и мучился, писяндра его рвалась из брюк, пока Шурка выдавал нечто среднее между стриптизом и гапаком, размахивая целлюлитом прямо перед раскрасневшейся рожей своего восточного гостя. Георгий больше не мог ждать, а потому совершил роковую ошибку – встал, снял штаны, запихнул трусы поглубже под диван (пометил территориую, так сказать), и подошёл вплотную в Шуре.
Александра бледнела и краснела, хитро щурилась и что-то делала своими гадкими ручёнками за спиной. Но Георгий не заметил никаких движений из-за высшей степени возбуждения, что подвело его к печальному концу. Фиолетовому концу. Баклажану, то есть. Баклажану с ПВА, резко вонзённому в его волосатый гастарбайтерский зад.
Я, к сожалению, не обладаю мастерством слова так, что бы передать все эмоции, столь неожиданно нахлынувшие на Жорика в этот момент. Та гамма чувств, которая овладела им, была написана на его красном ебале с выпучеными глазами настолько, что казалось, они сейчас нахуй выпадуд и укатятся под диван к трусам. Картину дополнили Шуркины скосившиеся глаза и свисающая из лифчика вата.
Именно в таком виде влюблённых голубков и спалила Шуркина бабка, прискокавшая на бешеные крики Жорика. Глаза у бабки, кстати, были нихуя не меньше, чем у него самого.
И эти глаза были последним, что видела и помнила Шура. Всё. Дальше наступал пробел.
***
Александра понимала, что выяснить последствия вчерашней куртуазной ебли нужно и важно, а потому направилась в кухню пообщаться с бабушкой.
Бабушка стояла на кухне и озадаченно жарила баклажаны. Увидев Шуру, она задумчиво пробубнила: «Слабо он тебя ёбнул вчера, Саша, слабо. Быстро оклемалась. Ну, хоть глаза на место встали».
***
Стояло холодное ноябрьское утро. Шура сидела на кухне в трусах, курила, и грустно смотрела на падающие в грязные лужи жёлтые листья.
Её терзали смутные сомнения.
Неспроста, доложу я Вам.
Сегодня синяки прошли окончательно, а Шура обнаружила под диваном трусы своего восточного любовника. Теперь она их трепетно хранит, не стирает и не гладит, иногда достаёт из шкафа, часами разглядывает и грустно вздыхает.
Каждую неделю Шура посещает клуб, где встретились два одиноких сердца, с надеждой, что снова увидит своего суженого.
Баклажаны Шура больше не ест в знак уважения.
