Из детства я помню совсем немногое. Все обрывки воспоминаний застилает обида.
Мне было обидно, что у меня мама целыми днями дома, а не как у «нормальных» детей на работе до шести-семи вечера.
Дома она была потому, что работала концертмейстером по вечерам.
В те времена модно было петь в хоре или танцевать в самодеятельности. Самодеятельных коллективов было море, и в одном из них работала моя мама – это был Центральный дом культуры Профтехобразования. Пэтэушники там танцевали и пели, да так здорово, что отчетные концерты проходили в зале им. Чайковского. Поэтому и работа была вечерняя – днем эти ребята грызли гранит наук.
Обидно было, что я не танцевала. Танцевать мне очень хотелось, но все мои «хотелки» убивало желании мамы сделать из меня музыканта. Занятия музыкой казались мне чудовищными. Со слезами я садилась за наше роскошное фортепиано, чтобы учить очередную прелюдию Баха.
А однажды, я украла у учительницы музыки кошелек. Мне не нравилось заниматься у этой старушенции. Наверное, это была единственная причина для такого поступка. Я даже не удосужилась спрятать деньги и выкинуть главную улику – кошелек. Я просто тупо положила его к себе в портфель или ранец, уж, не помню, с чем я тогда ходила на музыку. Улика была быстро найдена и меня с позором перевели из Гнесинки в обычную ДМШ.
Хотя, воровала я и раньше.
Обидно было, что всегда не хватало карманных денег, вернее, мне их почти не давали. Перепадало что-то от бабушки, что-то от поддавшей, а от того подобревшей матери, но в целом карманных денег у меня почти не было. Поэтому магазины с их отделами самообслуживания были отличным шансом «разбогатеть». Это сейчас магнитные ценники будут пищать на выходе, а раньше – кинул в рукав кусок сыра или колбасы, а бывало, и того, и другого – и вот, рубль с лишним уже в кармане.
Еще частенько я «злоупотребляла» наземным транспортом. Кассы, стоящие в каждом автобусе были с отрывными билетиками. А деньги кидались сверху. В итоге, если ты кидал не пятачок, а пятнадцать или двадцать копеек, тебе нужно было просить: «Не опускайте пять копеек!» и таким образом, собирать себе сдачу. Естественно, сдачу я собирала уже с самого пятачка. Ездила я часто, преимущественно в музыкальную школу, поездки были раза три в неделю, и навар превосходил все ожидания. Хорошо темперированный клавир делал своё дело, Бах в гробу переворачивался от такого предприимчивого музыканта как я.
А между тем, хотелось всего. Хотелось импортных фломастеров, как у Ленки Елисеевой (папа у неё был дипломат), хотелось книгу про Карлсона, как у Ирки, хотелось ручку с небесно-голубыми чернилами, как у Ефремовой (а у этой папа-стюард). И обидно было, дико обидно, что не было ничего этого у меня. Обиды эти опять же воплотились в воровство. Которое, впрочем, раскрылось и меня чуть не исключили из пионеров. В классе своём я стала изгоем и дружила с хулиганьём из параллельных.
А с одной одноклассницей, явно страдавшей девиантным поведением, мы задумали ограбить кабинет биологии.
И надо же было такому случиться, что в тот самый зимний вечер, на школьном дворе, гулял муж биологички с ребенком.
К слову сказать, биологичка была нашим классным руководителем,
и супруг, заподозрив неладное технично «довёл» нас до подъезда одноклассницы Юльки. Вычислить нашу шайку потом не составило большого труда.
А ведь у нас был целый план. Окна класса располагались на первом этаже школы, и форточка предварительно была не закрыта, и время было довольно позднее, и темно…
Но… Злополучный папаша с ребенком «засёк» нас в самый интересный момент похищения каких-то фотографий с изображением собак, в нелепых металлических рамках, которые сейчас в престарелом доме и то не повесят.
Боже, как же убого мы жили!!!
Куда мы собирались деть эти фото – я не помню. Просто, кажется, хотели присвоить себе. Просто обладать. Как же было важно чем-то обладать на тот момент!
Живым или неживым, но обладать, чтобы это было твоим и ничьим другим.
У Юльки на тот момент была собака – какая-то дрессированная дворняга, а мне о собаке приходилось только мечтать. (Вот она – книга про Карлсона! Там Малыш тоже всё время мечтал о собаке, но у него был, по крайней мере Карлсон, а у меня – никого)
С тех пор прошло очень много времени, и что интересно, я не чувствую вины за те события. Да, я знаю, воровать это плохо. Но мои детские обиды оправдывали меня как тогда, так и сейчас. И мне не стыдно в этом признаться. Просто было плохо и одиноко, и бедно и музыкально…
Викtория
