Интернет – зло. Я долго не понимал этой простой истины, пока не зарегистрировался на «одноклассниках». Я не видел никого, с кем учился в школе лет двадцать пять и совершенно не страдал от этого. Учёба в институте в другом городе, потом распределение в глубинку, затем девяностые погнали меня по стране. Москва, Уфа, Чита, Воркута, Новосибирск — мелькали города и люди. Пока не остановился, не обзавёлся домом, семьёй, собакой и… Интернетом, будь он проклят во веки веков со своими социальными сайтами.
В «одноклассниках» нашёл Мишку Когана, который теперь живёт в Израиле, потом Коловоротова, уехавшего в Германию, затем Марину Седову, никуда не уехавшую. Но на удивление, общение ограничилось несколькими письмами и зависло. Разговаривать было не о чем. Кто кем работает, сколько детей, что о ком слышно. Кому это интересно?
Я не нашёл для себя удовольствия общаться с буквами на мониторе.
Другое дело – на кухне под бутылку водки, да с добором, да с пепельницей, полной окурков, или в кабаке под коньячок и шашлычок. Никакие написанные слова не заменят живого голоса со всеми интонациями, никакие смайлики не станут улыбками, и фотографии «а это я с дочкой в Египте» не передадут взгляда, горящего от радости встречи.
С сайта я ушёл по-английски, иногда, как партизан, заглядывал, но ничего никому не писал, и никого уже не искал.
И вдруг читаю: «25.06. в 15.00 встреча одноклассников. Сбор у входа в школу. При себе иметь воспоминания и хорошее настроение».
И тут меня накрыло. Встали перед глазами лица тех пацанов и девчонок, с кем десять лет тянул лямку среднего образования. Достал с антресолей школьный альбом, целый вечер листал, жене рассказывал.
- Вот, Галочка, это Кирилл Топорков, гад, списывать никому не давал, очкарик и отличник, золотая медаль. А это Олька Семёнова, дура набитая, никто с ней не дружил. Так, ни рыба ни мясо была. А вот Анжелка Татаренко, первая красавица, по ней все ребята сохли по очереди. А этот – боксёр, вечно дрался со всеми, пока ему тёмную всем классом не устроили. Димка – лучший друг был, я с ним пару лет переписывался, потом потерял из виду. А это – Ленка…
- Что за пауза? – Галя ехидно улыбнулась.
- Да нет, фамилию забыл, — соврал я.
- Так вот же написано – Сомова.
- Точно, Сомова.
- И что Ленка? – жена склонилась над альбомом, чтоб поближе рассмотреть фотографию.
- Ничего, Сомова и Сомова. Отец у неё погиб, когда ей десять было.
- А что это ты вдруг вспомнил школу?
Я рассказал ей о встрече в пятнадцать ноль ноль у входа в школу.
- Ну, хочешь – поезжай. Я не против. Развеешься.
- Даже не знаю… Денег нужно много, на дорогу, и вообще, да и на работе надо отпрашиваться. Я подумаю.
Думал я недолго, на следующий же день подписал у начальника пять дней отгулов, смотался в кассы – купил билет на поезд.
И вот, двадцать четвёртого прощаюсь уже с женой на перроне.
- Документы куда положил? Билет где? Ты курицу долго не держи, её съесть нужно, чтоб не испортилась. Как приедешь, позвони.
- Конечно, позвоню.
- И ты там это, смотри у меня, — улыбнулась Галя, а в глазах совсем не улыбка.
- Галь, ну ты же меня знаешь…
- Знаю. Знаю я эти встречи, каждый пытается наверстать упущенное в молодости. Смотри у меня.
- Ну тебя.
- Ладно, иди уже, пять минут осталось, — поцеловала в щёку.
Я поднялся в вагон, показал билет проводнице и повернулся, жене помахать.
- Ленке привет передай, — сказала она, подморгнув.
- Какой Ленке?
- Да той, Сомовой, или как её… Ладно, шучу я. Привези мне что-нибудь. Сувенирчик. Ладно?
- Привезу.
Вот как эти женщины всё чуют. Ничего не утаишь. Ленка Сомова была первой любовью, с ней я впервые поцеловался, раза три даже в кино ходили, но дальше дело не зашло. Я и не пытался.
В школе я был худой, как глист, долговязый и одевался не в «Берёзке», а в универмаге, и деньги у родителей клянчить приходилось. Много не давали, жили мы небогато. В общем, девочки на меня особо внимания не обращали.
Так что, мой короткий роман с Сомовой был настоящим событием. И одним из факторов, решившим судьбу поездки, была надежда встретить её. Просто увидеться, поболтать, посмотреть на неё четверть века спустя. Странно, я до этих «одноклассников» и не вспоминал о ней, а тут всплыло.
Первыми признаками старости является «ностальгия» по былым временам. Когда то совковое дерьмо, в котором трепыхались моё детство, отрочество и юность, начинает казаться счастливыми временами, полными свободы и романтики – значит, жизнь миновала пик и пошла потихоньку на убыль. Когда фраза «а вот раньше было» вызывает неясное томление, тоску и мысли, что ничего уже не вернётся, и никогда ты не станешь таким беззаботным, бесшабашным, лёгким на подъём, никогда уже не будет первого поцелуя и друзей, не загруженных семьёй и проблемами. Короче, диагноз поставлен.
Поезд, монотонно стуча колёсами, вёз меня к призракам молодости.
Я приехал рано утром. Город ещё только начинал просыпаться. Поливалки распускали радуги над клумбами. Дворники подметали тротуары. Был выходной день, и большинство людей ещё сладко спали.
Решил идти пешком. Город почти не изменился, только понавешивали реклам и вывесок. Вспоминания захлестнули. Не ожидал от себя такой сентиментальности. Только сейчас я понял, как не хватало мне детства, забытого, забитого, загнанного в самые дальние уголки памяти. Даже слёзы попытались прорваться наружу, но я сдержал их. Ещё не хватало.
Приятно удивился, увидев кафе, в которое иногда водили родители. Та же вывеска, та же лестница. Жаль, что ещё рано, и оно закрыто, а то точно бы спустился, там, наверное, и интерьер не изменился, и мороженное такое же вкусное, как было тогда…
К школе я подошёл в пол-третьего. Уставший от прогулки по городу, полный впечатлений и с ожиданием встречи со старыми друзьями.
Первым я увидел Сашку Кривоноса, мы с ним никогда не дружили, но сейчас он показался мне настолько родным, что захотелось обняться, похлопывая друг друга по плечам. Но он как-то сухо протянул руку, улыбнулся, скорее из вежливости и спросил так, как будто мы с ним видимся каждый день:
- Ну что, как дела?
- Нормально.
- Что-то никого нет.
- Рано ещё, — посмотрел я на часы.
Мы закурили, чтобы сгладить неловкость молчания.
И тут повалили. И было всё – и объятия, и похлопывания и поцелуи, оставляющие кокетливые следы помады на щеках. И вопросы и ответы, и радость в глазах. Как они изменились все! Как мы изменились. Животы, седины и лысины, морщинки и морщины, но все нарядные, и в глазах – радость, и тот, юношеский задор. Пустили по кругу пару бутылок водки, прямо из горлышка, для разогрева, за встречу, за школу. Кто-то сбегал за цветами. Пошли в школу. Оказывается, и директор ещё тот остался, Иван Трофимович, и учителя некоторые работают. И нас узнавали, и помнили по именам. И смахивали слезинки. Всё вертелось в хаосе, галдеже, смехе.
Зашли в класс биологии с теми же чучелами ёжиков и ворон, и скелетом в углу. Расселись за партами, поджав не помещающиеся под столы ноги.
Каждый выходил и рассказывал о себе. И всё оказалось не так, как виделось тогда. А иногда наоборот. Светка, умница и отличница, с огромным потенциалом, жила в какой-то глухой деревне, и работала сельской учительницей, а дома – хозяйство – куры, свинья, огород. Пашка, лопоухий троечник, держал кучу фирм и ездил на джипе с охраной. Аня Васильева – спортсменка, легкоатлетка – растолстела до ужаса, и дышала тяжело от лишнего веса. Володька Савельев вернулся из армии без руки. Анжелка – первая красавица – стала похожа на продавщицу из комиссионки, с нелепой, залитой лаком, высокой причёской и толстым слоем косметики на лице. Но это не важно. Каждый нашёл слова, и каждому хлопали и подшучивали, и радовались за успехи.
- А мне нечем хвастаться, — Олег Кривенко как-то виновато смотрел в класс. – Я дворником работаю. Простым дворником. И ещё я в тюрьме сидел год за воровство.
Как на исповеди. Все молчали, ожидая продолжения, но он вернулся за парту, сконфуженный таким самобичеванием.
За ним вышла Таня Осипова и начала расписывать всю свою карьеру от бухгалтера до директора супермаркета, и как она с персоналом, и какая ответственная работа, и какие перспективы. Утомила немного. Но это всё закончилось, и оказалось, что в ресторане уже ждёт поляна, и все стали скидываться, доставая бумажники. А Ленка Сомова так и не пришла. И я ни у кого не спросил, почему. Просто не спросил.
Коньяк, водка, шампанское, нарезка, салаты, блюдо с фаршированным осетром, котлеты по-киевски, отбивные, фрукты. Официанты бесшумными тенями меняли блюда и грязные тарелки на чистые. Каждый вставал, говорил тост, остальные шумно поддерживали, цокаясь рюмками. Я сидел рядом с Димкой, которого сейчас воспринимал, как и тогда, лучшим другом. Слева – Анжелка, пытающаяся перекричать остальных, чтобы вставить своё. Вспоминали, вспоминали, вспоминали. Смеялись до колик. Ели пили.
О Ленке я забыл. И спросить забыл. Не до того было.
И, вдруг, она вошла. Красное платье, туфли на высокой шпильке, все зашумели, приветствуя её, притащили стул, потеснились, налили штрафную. Она сидела напротив, ещё растерянная, здороваясь с каждым то кивком головы, то взмахом руки, то просто улыбкой. Увидела меня, заулыбалась, что-то спросила. Слова утонули в гаме застолья.
Есть уже не хотелось. Пили под оливки и лимончик. Пошли на улицу подышать, покурить. Разговоры не умолкали. В зале включили музыку, сразу начались танцы. Кто плясал задорно, кто в обнимочку, еле покачиваясь, говорили друг другу на ухо, чтобы было слышно через гремящую музыку.
Ленка тоже вышла из кафе, достала сигарету, кто-то дал подкурить. Она затянулась, выпустив дым вверх. Стояла одна, не присоединяясь ни к одной из образовавшихся кучек курильщиков. Я решил не терять время.
- Привет, — сказал я, — давненько не виделись.
- Привет, ты каким судьбами тут? Никто о тебе ничего не знал. Куда пропал?
- Да жизнь помотала.
- А ты так, ничего, хорошо выглядишь. Возмужал.
- Так ведь, мужик уже, вроде. Что у тебя? Чем занимаешься?
- Так, ничем конкретным, — она замялась на секунду. Я почувствовал это, но мало ли, у кого какие проблемы. Не в мои правилах в душу лезть.
- И ты почти не изменилась, — сказал я. В вечернем полумраке лицо её казалось молодым, или это я хотел её таким видеть.
- Почти, — хихикнула она. – Пойдём потанцуем, — бросила недокуренную сигарету в урну, схватила меня за руку и потащила внутрь.
Подошли к столу, я налил водку в рюмки, выпили без тоста, закинули по оливке и пошли на танцпол. Она положила руки мне на плечи, прижавшись плотно, я обнял е за талию. От неё пахло духами и табаком, и бюст упирался мне в грудь, она задвигала бёдрами в такт музыки, извиваясь. Лёгкое платье совсем не скрывало жара её тела.
Чёрт, я здесь не за этим. Я люблю жену, и даже в планах не было изменять ей. Я попытался сдержать напор, и мне это удалось. Движения стали менее вызывающими, но всё равно, еле дождался конца песни. Не этого я хотел. Поговорить, просто поболтать, возможно с лёгким налётом флирта, но не более.
Мы снова вернулись к столу, снова выпили. Алкоголь в крови набирал обороты, я не был пьяным, но первые колокольчики уже отбивали такт в голове.
- Ну, рассказывай, как ты. Слушай, ты знаешь, что я в тебя влюблена была в школе. Знаешь? Не знаешь, — она уже была на веселее, помада слегка размазалась и тушь немного осыпалась на щёку.
- Я в тебя тоже, — признался я.
Лена засмеялась.
- Это я знаю. А знаешь, что тебя половина девчонок из класса любила.
- Понятия не имею…а почему тогда… что-то я этого не замечал.
- Ты был таким скромным, таким… нерешительным. Они ждали, а ты не замечал.
Это откровение меня шокировало.
- Ты и сейчас видный такой. Что это у тебя за шрам? – он провела пальцем по моему лбу. Нежно, едва касаясь. Так, что мурашки пробежали по лицу.
- Да так, я уже и не помню. У меня много шрамов.
- Покажешь? – она заглянула в глаза, посмотрела долго, вопросительно, просяще.
- Как-нибудь потом.
- Ты где остановился?
Это была не та Ленка, которой я её помнил – скромную девушку с косичкой, неумело целующуюся, отталкивающую руку, пытающуюся в темноте кинозала потрогать её худенькую коленку. Не та Ленка, которая писала стихи, которые никому не показывала, а мне прочла несколько. Хорошее стихи.
- Лен, я на воздух выйду, покурю.
- Хорошо, иди, — она налила себе, выпила залпом, — Серёженька, пошли потанцуем, — тронула за рукав осоловевшего Марьяненко. Он встал тяжело, опираясь о стол и побрёл танцевать, как идут на заклание.
Вечеринка набирала ритм.
Олег Кривенко стал кричать, что всех нас ненавидит, что мы все уроды, хвастливые чмошники, жизни не видевшие и горя не хлебнувшие. Сначала все старались не обращать внимания. Ну, напился человек. Потом пытались успокоить. Потом завязалась драка. Я уже не помню, с кем он дрался. И разняли, растащили в разные углы. Потом прорвало боксёра, Антона Авдеенко. Я видел его остекленевшие глаза и то, что он уже слабо соображал, кто он и где. Упал, свалив пару стульев. Его попытались поднять, но он стал махать кулаками. Попал кому-то из дам в живот, случайно. Его вытащили на улицу, отволокли за кафе и стали бить ногами. Бьющих тоже оттаскивали со скандалом.
Праздник удался. В голове всё смешалось, ко мне подходили, шептали что-то на ухо, или не мне шептали, я слышал только обрывки фраз, но мне этого хватило.
- …сука, в ментовке работал, вернее в прокуратуре, так он, гнида, я к нему пришёл, говорю – помоги, а он вызвал товарищей, чтоб меня вывели…
- …у Машки это уже пятый муж, представляешь! И от каждого ребёнок, так она троих в детдом отдала…
- …козёл он, я просил всего штуку в долг, на год, а он не дал, а мне во как надо было, у меня…
- …тоже мне, медалист, универ закончил, а работает слесарем на заводе…
- …я Анжелку таки трахнул, когда в колхоз ездили, в поле утащил пьяную и… клянусь, только не говори никому…
Я пытался скрыться от этих разговоров, но они были везде. Меня тащили к столу, наливали «за встречу, брателло», я пил, тащил кого-то к столу, наливал. Всё напоминало карусель, которую забыли включенной, и я сидел в ней, и крутился, крутился, до тошноты и головокружения.
Кто-то уже докрутился. Уборщица вытирала на полу лужу блевотины.
Затем я каким-то образом очнулся в туалете, уже не помню, как. И меня целовала Ленка. У неё изо рта пахло перегаром и кислятиной. Но мне уже было всё равно. Я ответил на поцелуй, и моё тело тоже ответило на поцелуй, несмотря на моё состояние. Я представил, что сижу в кинотеатре на заднем ряду, робко целуя Ленку ( “только без рук, руку убери с колена”) и люблю её, как тогда, как любят впервые.
Она присела на корточки и стала расстёгивать мне брюки.
Проснулся я у Димки. Жутко болела голова и хотелось пить.
Димка уже сидел на кухне, пил чай.
- Привет, проснулся, наконец. Похмелишься?
- Давай. А что, есть?
- Конечно, и закуска есть. Не оставлять же…
Достал из холодильника полбутылки водки и пакет, из которого высыпал на блюдо котлеты, отбивные и кусок рыбы. Одна котлета была надкушена.
Выпили, покряхтели, закусывая наспех, Дима протянул сигарету, закурил сам.
- Неплохо посидели.
- Согласен.
- Слушай, у меня к тебе вопрос. Можно? – Дима налил ещё в рюмки.
- Валяй.
- Говорят, ты вчера с Сомовой шашни развёл.
- Да нет, так…
- И в сортире она тебе ничего не делала, да?
И тут включилась память. Постепенно, но с подробностями. Все эти пьяные танцы, драки, голоса, шепчущие грязь и сплетни. И сортир, и жадный язык, шарящий у меня во рту. И руку, расстёгивающую ширинку. И…
- Чёрт, было. Точно, было.
- Идиот. Нашёл с кем трахаться.
- А что не так?
- Всё не так. Знаешь ты, чем она зарабатывает? Соска она…таксистов обслуживает за копейки. Я когда увидел её в кафе – очманел. Какая сволочь додумалась её пригласить. Она месяц назад половину автопарка трипаком наградила. Думать же надо!
- А что ж ты, гад, не предупредил?
- Я думал, ты знаешь. Так что, сходи, проверься.
- У меня сегодня поезд вечером.
Я схватил рюмку, вылил в рот водку и долго полоскал, будто это могло чем-то помочь.
Стало дурно, закружилась голова, но не от водки, а от мысли – что же я наделал. Наверстал упущенное в молодости. Жена как в воду глядела. Прости меня, Галя. Передал я привет Ленке Сомовой.
Зачем я вообще сюда приехал? Зачем? Что я здесь забыл? Я убил всех моих одноклассников, таки, какими я их помнил. Они стёрлись, и на их место стали пьяные рожи, с трудом ворочающие языком, чтобы говорить друг о друге гадости, и самим выглядеть, как свиньям. И я убил себя, того, из школьных лет. Нет больше того робкого юноши, верящего в женщин, любви которых нужно добиваться, думающего, что мир прекрасен и чист, что всё будет отлично. Просто зашибись.
А заодно и сувенир жене привезу. Думаю, она оценит.
(C)goos
