Контора закрывалась в четыре часа, а комендант общежития, увы, откланялся в три. Малыгин, чертыхаясь, вернулся в заводоуправление. Заволок под рабочий стол рюкзак, повертел в руках последнюю из оставшихся в живых пол-литровую банку помидоров в собственном соку и, подумав, сунул её в жеваный полиэтиленовый пакет с рекламой сетевого гипермаркета, не добравшегося пока что в северную глубинку. Всё дома, с тоской подумалось злосчастному путешественнику: пиво чешское нефильтрованное, горячие крылышки в шесть утра… Полмесяца командировки, только две недели, успокоил себя Малыгин. Пойти заправиться перед ужином? Но единственный в Ухтомярье сельмаг, как назло, в тот вечер пал жертвой перебоев с электроэнергией.
Пойду-ка я на вокзал, внезапно решил Малыгин.
Там уж и еда, и ночлег отыщутся…
Привокзальный буфет разнообразием не блистал.
Малыгин с отвращением отверг покорёженное желтоватое сало с закручинившимся куском чернушки. Сыр и сухари одинаково мертвенного колора. Циничный чай из спитой заварки… Пройдясь по путям, по платформе, Малыгин бездумно свернул к тупику. Тут, в чешуе бурой ржавчины, покоились с миром три ветхих «столыпинских» вагончика, давно отбегавшие своё. Пожалуй, мне сюда, решил Малыгин. Откатил со скрипом тяжеленную дверь, сунулся в сумрак, в ветхую соломенную глубину… Сгодится! Покопавшись, Малыгин кое-как соорудил из остатков соломы нечто вроде копешки. Улёгся на ней, с трепетом выслушав вагонную тишину – он с детства, до дрожи в ногах боялся крыс и мышей. Но никто не царапал шершавый деревянный пол острыми коготками, не бился под потолком в испуге от малыгинского появления. Вот только…
Малыгин с удивлением поднял и повертел в руках лёгкую металлическую конструкцию, окрашенную в бурый цвет и оттого похожую на шляпку здоровенного подосиновинка. Под руками явственно ощущалась вереница букв. Малыгин подошёл к узенькой щели под потолком и с трудом разобрал каллиграфически выцарапанную на донышке надпись: «Узник Стальлага, акад. Вы…» Дальше Малыгин ничего разобрать не успел, события развивались слишком стремительно. Ощутив на себе слабый закатный лучик, грибная шляпка как-то вся передёрнулась, из-под неё с жужжанием вырвалось облачко серой пыли, выскочила антенна… Так Малыгин окрестил про себя вертикальную узенькую спираль с утолщением на конце. Утолщение с лёгким визгом вывернулось веером, который жадно потянулся к оконной щели, вбирая в себя неяркий закатный свет.
«Да на ты… сколько захочешь!» – заключил про себя оторопевший пришелец.
Подержал безделицу на свету, и через пару минут она принялась мерцать изнутри тёплым розовым светом. Ну-ну... интересные шляпки носила буржуазия, сказал про себя Малыгин, повертел машинку в руках и бросил на солому. Простая открывашка мне бы больше сейчас пригодилась, печально подумал он, доставая из пакета помидоры в банке. Ж-жик, сказала машинка, протянув белый лучик в сторону банки. Изумлённый Малыгин легко сковырнул чуть тёплую на ощупь крышку и, стараясь не торопиться, впустую перевёл последнюю закусь.
Пивка бы теперь, да где ж его взять…
И пару копчёных крылышек. Перед глазами Малыгина пробежала фиолетовая спираль, запахло озоном и жжёной кожей. Когда зрение восстановилось, потрясённый Малыгин обнаружил, что вместо пяти пальцев на правой ладони осталось два! Обрубки третьих фаланг были аккуратно прижаты друг к другу, словно склеены, а сверху покрыты свежей коричневой корочкой. Самым ужасным было то, что ни малейшей боли Малыгин не испытывал: ощущалось только неясное томление в паху, словно там, в глубине, решалось, сходить ему в туалет или под себя… Потянуло вкусным дымком. С трудом отведя взгляд от осиротевшей ладони, Малыгин, обмерев, разглядел рядом с собой аккуратно продетые сквозь зубочистку, как бусины на нитке, хорошо прокопченные фаланги трех пальцев.
Желание, угасающим сознанием догадался Костя Малыгин.
Она куда-то уходит и возвращается… может быть, в иное измерение, и там осуществляет моё желание. Любое, даже невысказанное! Интересно, сталинские зэки на лесоповале тоже ели сами себя? Я хочу… я желаю вечно смотреть за тем, как живёт наш мир, взметнулся Малыгин, и машинка, ярко вспыхнув, исчезла, словно захлебнулась снопом фиолетовых искр…
Ранним утром путевые обходчики заметили странный серый поток, стекавшийся отовсюду – из депо, гаражей, угольной кладовой, старенького вокзала – к одному из трёх старых, донельзя проржавевших вагонов. Приглядевшись, они поняли, что к вагончику стекаются крысы, и, донельзя удивлённые, пошли следом.
Соломенная шелуха в «столыпине» была вчистую подобрана.
Костяк Малыгина со слабо уцелевшими фрагментами пиджака, ботинок и джинсов аккуратно, на проволочках, был раскреплён в сидячем положении. Внутри рёберной клетки, деловито жужжа, прибиралась и устраивалась на покой странная грибная шляпка бурого цвета. А на полу, аккуратно закатанная жестяной крышкой, стояла поллитровая банка с очищенными мокротами, в которой, плавая, лукаво смотрели на мир малыгинские глаза.
На крышке банки было каллиграфически выведено: «Хранить вечно».
© Стэн ГОЛЕМ
