С утра дорвался до моря и жарюсь как котлета, жена читает журнал, а я одним глазом слежу за грибком на шустрых ножках, так и норовящих влезть в глубокую воду.
Ору для профилактики:
- Юра! Без меня выше пояса не заходи, я сейчас приду в себя и вместе пойдем купаться!
Рядом прозвучал сиплый голос:
- Вы русские? Здравствуйте.
Я не поленился перевернуть свою котлету на другой бок и на соседних лежаках увидел глубокого старичка с женой (в последствии оказалось, что это отец и дочь).
- Здравствуйте – (повторил он с до боли знакомым по фильмам акцентом) очень приятно поговорить с русским человеком.
- Вы из Германии? Откуда так хорошо знаете язык?
Дедок поднялся и сел на лежаке:
- Я семь лет воевал в России, с 42-го, по 49-й... Сначала два года на фронте, а дальше в плену. За первые два года, конечно, я выучил только «Рус - Иван сдавайся!!!» А уже потом жизнь заставила.
Немец мне сразу не понравился - расселся как ни в чем не бывало: маленький, сухонький, со своей фашистской бабкой на таком же белом лежаке, как и мой... а вроде и на человека похож...
Я злобно посмотрел на него и решил короткой фразой стереть улыбку с его лица:
- А мой дед тоже провоевал всю войну и немало вашего брата угрохал...
Немец ответил без паузы:
- Ну, а как же иначе? Это я мог бы пойти воевать, а мог бы и спрятаться в подвале, но у Вашего деда такого выбора не было, ведь на его русский Фатерланд напал враг... Он же мужчина.
После этих нехитрых слов немец понравился мне чуть больше и я спросил:
- А Вы в каких войсках воевали и где?
- О! моя специальность была самой опасной на войне, такие как я, обычно не выживали дольше одного боя. Даже месяц и то много, а я продержался два года на передовой не считая госпиталей. Догадались кем я был?
- Летчиком?
- Ну что Вы, я был рядовым солдатом, только под конец до унтер-фельдфебеля дослужился.
- Снайпер? Может танкист?
- Нет, моя специальность в тысячу раз опаснее, чем у снайпера, а танкист вообще в танке, он пуль и осколков не боится. Как хорошо устроен наш мир, что такому взрослому человеку как вы, уже и не нужно разбираться в военном деле... Я, молодой человек, был пулеметчиком. Знаете, какое это жуткое чувство – ты еще не начал стрелять, но понимаешь, что как только начнешь, то тут же станешь главной целью для всех видов оружия противника: от пистолетов, до артиллерии. Обычно я стрелял не дольше минуты и приходил в себя уже в госпитале. Мне везло...
Я присмотрелся к старичку и до меня дошло – он весь был похож на маскхалат загорело – белого цвета. Белый цвет у шрамов, которые не загорали и этого белого цвета было не меньше чем загорелого.
Я вдруг представил себе, как мой дедушка Петя вжимается в жидкую грязь и думает: «Вот сука пулемет шпарит, сколько наших положил, эх жаль нам его не достать... Ничего, будет у меня внук, он на турецком берегу сочтется с этим пулеметчиком...»
А ведь и, правда, мне только руку протянуть и сломать старческую шейку этой паскуде... (какие только мысли от жары не лезут в голову...)
Нет, не захотел бы этого мой дед, скорее бы сам выпил с ним водки, а может и нет, но трогать после драки не стал бы...
Пока я грузился своими мрачными мыслями, немца все несло:
- ...С тех пор как всю эту красоту я увидел в стереотрубу, самая моя большая мечта в жизни - побывать в этом волшебном городе.
- Так в чем же дело? Поезжайте, Ленинград и правда самый красивый город, я там учился.
- Хочу, но не могу. Мне будет стыдно идти по городу и смотреть в глаза прохожим людям...
- Ну да, ну да. А кстати, чего это Вас так долго в плену держали?
- Это еще не долго, некоторые сидели и подольше. Главное, что я смог вернуться и увидеть своих родителей. Не всем так повезло.
Был у нас один австриец, хуже зверя, как сейчас помню, звали его Лукас.
Хитростью и подлостью он вошел в доверие к начальству, наплел им о себе, что чуть ли не коммунист – подпольщик и русские поверили и назначили его быть старшим среди всех нас. Тем более что он не немец.
Мы от него полностью зависели, этот Лукас направо и налево по дешевке продавал вертухаям и гражданским наши пайки и табак.
- Вот швайнэ.
Дед заулыбался всеми своими ровными зубами:
- Я, я, швайнэ!!! Мы еле таскали ноги, а этот австрийский швайне все жирел.
Приходилось молчать, а кто решался сказать слово против Лукаса, тот долго не жил...
В 45-м Лукаса как австрийца должны были отпустить домой, он ходил гордый и счастливый и мы все были рады – скорей бы уже от него избавиться. А тут наконец нам разрешили получать письма из дома, но что придумала эта сволочь? Он стал наши письма продавать нам же за деньги... Мы скидывались, у кого сколько было, выкупали, но терпели. Крайняя точка случилась, когда денег у одного человека не нашлось и Лукас у него на глазах сжег письмо из дома.
Этой же ночью мы напали на эту швайнэ, заткнули рот и накололи ему на плечо и ногу группу крови.
Утром заложить нас он не решился, ведь ему на днях уезжать домой, а перед самой отправкой в Австрию, их группе устроили медосмотр, татуировку обнаружили и как он ни кричал, его и слушать не стали, а отправили подальше от нас, туда - откуда он уже не вернулся.
- Ничего себе! Это Вас так строго наказывали за татуировки!?
Старик рассмеялся:
- Это не просто татуировка, такие носили только те, кто был элитой вермахта и служил в СС, чтобы врачи могли без промедления спасти бесценную жизнь этого раненного.
Немец грустно улыбнулся и после паузы продолжил:
- Скоро до нас дошли слухи, что Лукаса в первый же день задушили в особом лагере для эсэсовцев. Самозванцев нигде не любят...
