А вы замечали, что чтобы представить себе разные времена года, проще и лучше всего представлять их в парке? Вот лето – яркое, шумное, беспорядочное. Как отдыхающие в Феофании. Там парочка на лавочке в тени, о чем-то своем говорят. Вот прошла свадьба, жених с невестой, уже пьяные собой, в сопровождении гостей, пьяных от шампанского. И неистовая в своей роскоши зелень листьев и травы. А потом это все, казалось бы, уходит. Блекнет, тускнеет, угасает, чтобы взорваться последней улыбкой лета – осенью. По-своему яркой и цветной. Горение осени не такое ровное, как у лета, оно рваное, но тем оно жарче и ярче. В ней мало уходящих полутонов хлорофилла, в ней смешение красных, золотых, оранжевых цветов, цветов насыщенного горения, горения без остатка. После которого – смерть. Осень – это отцветающая улыбка лета. Его последняя улыбка, вспыхнувшая на небольшое время, и постепенно сползающая с лица старого парка. Бесповоротно исчезающая, оставляющая парк зиме. С надеждой на весну, или без нее. В ней много красоты и много грязи, в осени. Как, впрочем, и в жизни…
Она сразу поняла – пришла осень. Вот только проснулась, открыла глаза и…
- Ну, все, Петр Ильич, вот и осень пожаловала. Задождит скоро.
Старенький эмалированный чайник на плиту. Сегодня можно и побольше заварки насыпать, вчера пенсия была, как никак. Да и в универсаме, что на их улице, чай дешевый попался. В большой килограммовой пачке, не бог весть что, зато дешево. Универсам, правда, уже много лет супермаркетом звался, да Екатерина Игоревна все никак привыкнуть не могла. Да и не понимала зачем. «Был бы жив мой Петр Ильич, тоже универсамом звал бы» - думала она и невольно улыбалась.
Любила Екатерина Игоревна по утрам долго пить чай, сидя у окошка кухни. Окна ее выходили на небольшой, но очень старый сквер. Потому и любила она пить чай маленькими глоточками и смотреть на деревья внизу. Вот так вот час могла просидеть и только потом по делам идти. Ну, а куда ей было спешить, скоро уже и восьмой десяток ведь разменяет. Может, оттого и бодрая была, не по годам, что вот так вот умела никуда не спешить.
А сегодня вот не получилось так чай попить. Резко и отчего-то тревожно, не по доброму , захрипел старенький радиозвонок. Потом еще раз. И еще.
Екатерина Игоревна неспешно поставила кружку с чаем на стол и пошла открывать.
Гостей у нее давно не было. Все родственники, кто еще был жив и помнил о ней были хоть и не так далеко но, так получилось, последние несколько лет не навещали ее. С соседкой, Амалией Федоровной она должна была увидеться позже, возле подъезда. «А может, что с Амалией, может случилось что» - тревожилась Екатерина Игоревна, открывая дверь.
- Бабуля! Здравствуй родная!
Екатерина Игоревна обомлела и невольно оперлась на дверь. На пороге стояла молодая девушка, с ней парень. Странно бледные, странно одетые, как, впрочем, и вся нынешняя молодежь.
- Соня? – она прищурилась и всмотрелась в девушку.
- Я, бабулечка, я! – Девушка шагнула вперед и облапила Екатерину Игоревну. – Бабулечка родная, соскучилась я как!
Екатерина Игоревна тоже обняла внучку, и чуть было не расплакалась от нахлынувших чувств.
- Проходите же! Что на пороге-то стоять! А я сейчас еще чаю заварю, как раз чайник ведь недавно вскипел.
Она отступила в сторону, пропуская молодых людей в свою старенькую, но чистенькую квартиру.
- Бабуля, это Рома, мой жених. – Соня кивнула головой в сторону пришедшего с ней парня. – Рома, это моя бабушка, Екатерина Игоревна.
- Очень приятно познакомиться – улыбнулся парень, - Соня много о вас хорошего рассказывала.
- Ой, да ладно, много хорошего, - засмущалась Екатерина Игоревна, - Да вы не стойте, разувайтесь, проходите в кухню же.
- Ой, бабуль… - голос у Сони дрогнул. Словно бы ей было неловко от того, что надо говорить, но говорить надо было. – Бабуль, тут такое дело…
- Да?
- Бабуль, я на неделю в город к вам приехала, я могу остановиться у вас?
- О чем разговор? Конечно. – Екатерина Игоревна даже удивилась такому вопросу.
- Спасибо. – голос Сони по прежнему был слегка неестественным. – Только такое вот дело…
Она помолчала, словно бы собираясь с силами.
- Бабушка, нам с Ромой нужно сейчас по делам уйти. Надо купить маме вещь, которую она просила. А потом мы вернемся.
- Ну… Хорошо, как скажете. – Екатерина Игоревна растеряно покачала головой.
Молодые люди продолжали мяться.
- Только вот какое дело. Мы думали здесь с карточки деньги снять, не брали с собой. А у вас в городе нет банкоматов подходящих. А вещь маме надо сегодня отправить.
- Ну? – не поняла Екатерина Игоревна.
- Бабуль, ты не одолжишь нам до завтра денег? Завтра мы с карточки снимем и вернем.
- А! Ой, да что там вернем, конечно, дам я денег. Сколько?
Соня назвала сумму. По меркам Екатерины Игоревны, деньги были хорошие – больше половины от оставшейся пенсии. Пенсию она считала тщательно и тщательно расписывала, потому что выживать каждый месяц нужно было, рассчитывая все до последней копейки. Она даже на похороны себе отложить не могла, уповая на то, что ее, как Петра Ильича в свое время, похоронят на деньги собранные в подъезде, среди жильцов.
- Вот, Сонечка, держи. – она протянула деньги внучке.
- Спасибо, Екатерина Игоревна! – та снова обняла ее и поцеловала. – Ну, все, через пару часов будем, мы побежали!
- До свидания, Екатерина Игоревна – кивнул паренек по имени Рома.
Дверь захлопнулась.
Екатерина Игоревна постояла немного, поразмышляла. Да, это молодежь, у них все быстро и всего много – куда-то нужно бежать, куда-то спешить, куча дел, забот. Не то, что ей старой, сидеть дома, и ждать.
Ждать. Екатерина Игоревна встрепенулась.
- Да что же это я! Они же скоро придут, а мне их к чаю и угостить нечем!
Открылась дверь подъезда, выпустив Соню и Рому наружу. Быстрым и уверенным шагом они пошли вперед, к автостанции.
- Фух. Бля. Я думал не выгорит. – Рому немного колотило.
- Не гони. Чего это не выгорит, раз я с тобой. – Соня скептически посмотрела на спутника.
- Тта. Потрухивает меня уже. Давай быстрее, что ли…
- Успеем. Надо к Махагону ехать, Очкарика мусора приняли, пока бабло им не соберет, не отпустят.
Они ускорили шаг и вскоре скрылись за поворотом, ведущим на автостанцию.
Дверь подъезда снова распахнулась. На сей раз неторопливо, выпуская на улицу Екатерину Игоревну.
- Катька! Проснуться что ли не могла? Я тут уже полчаса сижу. – Амалия Федоровна поднялась с лавочки.
- Ой, Ама, тут такое. – Екатерина Игоревна широко улыбнулась. – Внучка ко мне приехала. Будет неделю гостить. Сейчас, правда, по делам убежали, вечером вернуться.
- А, видела я, недавно из подъезда какие-то выходили. То твои?
- Ага, с женихом приехала.
- Ну, дело хорошее. Молодец, что бабушку не забывает.
Екатерина Игоревна согласно кивнула головой.
- А у меня и к чаю ничего нет. Пойду, печенья куплю и сгущенки. Хоть какой-нибудь муравейник сделаю.
- А пойдем, - Амелия Федоровна подошла к ней. – Схожу с тобой.
Потом Екатерина Игоревна варила сгущенку, крошила печенье, делала самый простой и в тоже время самый вкусный торт из ее детства.
А потом она долго сидела у подъезда. Ждала Сонечку и ее жениха.
Когда стемнело, не выдержала Амелия Федоровна.
- Катенька, да может дома подождешь их уже?
Екатерина Игоревна покачала головой. Молча.
И только когда за Амой закрылась дверь подъезда, ее всегда ровная спина дрогнула и она всей уже силой оперлась на тросточку. Голова ее опустилась.
Осень бывает затяжной. Цвета исчезают постепенно, растворяются в лужах от первых настоящих осенних дождей. Тех самых дождей, что сначала робкими каплями, а потом струйками текут по старым тропинкам парка, заполняя канавы и ложбинки, скапливаясь в низине. Улыбка осени, отцветающая, последняя улыбка лета, сколько всего в ней может быть.
© Ammok
