Развязку у моста в который раз ремонтировали.
Он привычно чертыхнулся, глянул на приборную панель: 10:45 — это катастрофа. Опять придется объясняться, опять кивать и изворачиваться, а потом чувствовать себя униженным целый месяц, до следующей встречи с акционерами.
Набрал номер Большого Шефа, тот отозвался еще до первого гудка:
— А—а... ты... Мы тут как раз о тебе...
— Да я снова в пробке, у нас мост заново перебирают...
— Ну да... перебирают, перевирают...
— Ну, так я ж...
— Да, забудь. Не об этом сейчас. Тут, понимаешь...
Он почувствовал под собой выпирающий шов на сидении. Странно: за хвалёные «индивидуальные анатомические характеристики» в автосалоне слупили немало.
— ...В общем, спешить тебе уже некуда, — шеф хохотнул — Усё ужо готово!
Он не любил, когда Большой Шеф начинал говорить псевдоукраинизмами, изображая не то Папанова в известной роли, не то своего туповатого тестя, заходившего раз в месяц за фиктивной зарплатой и любившего, как он сам говорил, «покалякать с молодежью».
— Ты таперича свободна птица, я те, прям-таки, завидуваю, — опять хохотнул БШ. — Собирай манатки и чеши, покудова я добрый, — прорезалась внезапная злость у шефа. — Расчет получишь у бухгалтерии, у нас усе ходы записаны, — не удержался он.
Та—а—ак... Не то чтобы новость была шокирующей — к этому давно шло... Но вот так...
Сзади раздался гудок. Он дернулся, посмотрел по сторонам — впереди уже не было свободного места, но туда пыталась пристроиться зеленая «Ока» с правого ряда. Он тоже завопил клаксоном, дернулся... «Ока» не успела, продолжая мигать левым поворотником. Позади взвизгнул покрышками давешний торопыга.
Похоже, за эти секунды организм успел отреагировать на стресс по своему: правый глаз задергался и стал выдавать какие—то красно—желтые пятна вместо привычной серой картины утра, разбавленного иссиня черными машинами — всеми на одно лицо после километров пробега по грязному асфальту. Он потер глаз — пятна не проходили, норовя увеличиться и совсем «выжечь» ему зрение.
Растирая правый глаз, глядя перед собой нетронутым левым, он вдруг понял, что пятна — не иллюзия и не последствия стресса. Прямо перед лобовым стеклом его авто стоял петух. Самый обычный петух, с красным гребнем и болтающейся бородой, осторожно приподнимая ногу и выбирая куда же её поставить, на какую точку отполированной поверхности капота. Потом повторялась та же история с левой ногой.
Он зажмурил глаза и покрутил головой, обняв ладонями себя за лоб, потерев его с натугой и надавив на глазные яблоки.
Когда открыл глаза, в глазах стояли яркие пятна. И петух.
Он посмотрел по сторонам. В «Оке» с заднего сидения на петуха таращился мальчишка, опершись подбородком на ранец, не моргая и открыв рот.
Не померещилось.
Он растерянно стал опускать стекло на своей дверце. В салон ворвались шумы трассы, чья—то ругань, газы и предостерегающий крик петуха:
«Ко—о—о—ко—о—о!..»
Прозвучало как «Но—но!». Собственно, так он это и понял.
С петухами ему приходилось иметь дело последний раз лет... тридцать назад. Вместе с соседским Борькой... как же Борьку дразнили тогда?.. Борзяком — вот как! — вместе с Борзяком они гоняли на своих великах, с приделанными на спицы трещотками, распугивая окрестных кур и петухов, вылетая на дорогу, на которой, — с ностальгией вспомнил он, — было всего два светофора и оба они никогда не работали, да и не были нужны.
А сейчас...
Петух требовательно постучал своим грозным клювом в стекло.
— Где же её телефон?..
Номер был на старой симке, на новый телефон так и не перенес... А звонил последний раз... — да, звонил перед Карпатами, когда собирались с коллегами (теперь уже — бывшими) в отпуск и он хотел взять с собой на случай холодов старый верблюжий, еще батин, свитер. Да так и не заехал за ним, а мама позвонила уже на следующий день, сказала, что ждала, думала, что попал в аварию, — вечно она переживает зря, еще с тех пор как батя...
Нашел. Звонок, сброс...
Ах ты ж... У области код сменился... Ладно, сейчас...
— Мам, привет... Да ничего я... Да нет, это я просто в пробке стою, тут гудят и дышать нечем, а с горлом у меня нормально... Да, пью, два раза в день... Какой теть Нины? А-а — да-а, спасибо, то лекарство помогло... Мам... тут такое дело... Да не-е-ет, ты что, не женюсь, нет, даже не думай — рано еще...
Ну и что, что «все вокруг»... А я, значит, особенный... Ну да, для тебя—то — всегда... Мам, ты знаешь, чего с петухами делать?..
Да ты не смейся, я, правда, интересуюсь, мне позарез... Кукурузу? Ммм... А еще как отвлечь их? Другим петухом?!.. Ага, спасибо, мам, помогла, ага... потом расскажу, ладно... Что? Борька звонил? Где? Как? Давай, записываю... Спасибо, мам, казан завезу, не забыл... я тоже, ага... Да кабы была эта невеста, — привёз бы... Ну, пока...
Продвинулись еще на пять метров.
Он смотрел на телефон и не знал, звонить ли...
Петух тренькнул в стекло.
Позвонил.
— А Бо?.. Борька, козлина Борзая, ты чего ж сам не звонишь, только от мамы узнал?! Ну конечно, дела, конференция, обучения, контракты... Да ты чё?? Правда? Так это ж моя тематика, я же на эту конфу сам должен был, а теперь уж... Да что «теперь» — всё, уволен, уже полчаса как... Не оправдал... Подожди... Такие дела так не решаются... Ну да — ты так всегда запрягал... Да я—то — почему бы нет... А куда? Шутишь?! Есть загранпаспорт... Борь, еду, прямо сейчас, только не теряйся... Куда? На старое место? Ок... Ну да. Видишь, как уже перехожу на язык будущего местообитания... Всё, лечу... Да нет, один... Ну, как—то вот так... Ага, рад тоже, жди!
Да понял—понял, к вечеру, сейчас всё равно не выпутаюсь из—под этого моста...
В следующий раз он тронулся уже осторожнее — но петуху движение было нипочем.
Проехали еще метров семь.
Петух опять подошел к лобовому и аккуратно постучал по нему, будто напоминальник в органайзере...
Точно — вспомнил! — надо же кого—нить захватить, Борзый приглашал парой... Настюху? Нет, не её, точно.
А кого тогда?
Перебрал всех мимолетных и более—менее постоянных. Было много — и никого.
Вот та была, на Карпатах, Таня — вот с ней бы хоть к королеве, хоть к такому крутому, нынче, Борьке—Борзому... Они тогда полночи проболтали у костра, она тихонько смеялась над его неуклюжими попытками выглядеть трезвее, а он раздухарился и говорил, что вот ему бы еще пару дней и он бы показал, как его горы за своего принимают и ледяная вода совсем ему нипочём...
А на следующий день Танина группа уехала и... всё.
Правда, под чехлом телефона лежит коряво выведенная записочка с какими—то цифрами. Но ему так стыдно было за свои глупости и похвальбы, что звонить и даже разворачивать свернутую записку он не стал. Хоть и не выбросил.
А если...
Ох-х, нет — вспомнил, как нёс чушь про свои похождения в Таиланде, про охмуренную девочку-гида, про... ой, нет, лучше не надо — рука, потянувшаяся к чехлу мобильника, одернулась.
В стекло застучал петух. Очередями: та—та—та, та—та—та...
Вот ведь пристал.
Чехол не хотел отлепляться от задней стенки, пришлось рвануть полиэтиленовый край, с «мясом».
Номер. Звонок.
— Т—таня?
— Ой, а я уже не верила, что ты позвонишь... Это же ты, да—а—а?
— Я... Я тоже не верил...Я боялся...
извини...
— Ой, а я тоже такая трусиха — сегодня голубь на балконе ка—а—ак вспорхнул из—под самых ног, — у меня аж сердце в пятки прыгнуло!..
— У меня тут тоже... живность поутру. Петухи всякие вредные... Да что мы всё о живности — ты вечером свободна? Или, может, у тебя... А я тут...
— Нет, у меня — не «может», я совершенно сво-бод-на. Очень хочу тебя увидеть!
— Я тоже... А знаешь... давай прямо сейчас, а, давай — я ж не выдержу до вечера?! А ты чего дома-то, ты же, вроде, где—то переводила?
— Да чуть простыла, — но ты всё равно приезжай, это несерьезно, просто при делегации кашлять неудобно, а я сейчас быстро вылечусь, к вечеру буду как огурчик... Ты приезжай, правда...
— Еду, вот только вылезу сейчас из пробки — и весь твой! Может, чего—то взять — перекусить или лекарства?
— Да не надо, у меня тут полный комплект... Ой, я ж как птичка, у меня гостя накормить-то и нечем... Сейчас салатик быстренько сварганю, а если не трудно и по пути будет — прикупи консервированной кукурузы, хорошо?..
Они еще разговаривали, когда на капот его машины почти лег мужик в грубых крагах на руках и толстой фуфайке, облапил неловко петуха и, чертыхаясь, потащил его куда—то к обочине.
Пробка, кажется, рассасывалась.
© serafimm
