* СССР. 198…год. Высшее Военное…Училище.
* Зима. Вечер. Кабинет командира роты майора Недельского.
– Вот на хуя ты, Воронцов, поступал в военное училище?!
– Зачем ты, распиздяй, онанист, позор школы и родителей, начиная с 9-го класса, после уроков, двоек и замечаний в дневнике, валялся в ногах у своего школьного военрука, пожилого контуженого человека, включить тебя в разнарядку ВУЗов Вооружённых Сил Советского Союза?
– Какое право ты имел, на призывной комиссии в военкомате, вывалить босый хуй, и, положив свою синюю залупу с буграми, на стол членов медкомиссии, заявить, шо у тебя с головой всё в порядке, и ты годен к несению воинской службы в мирное и военное время, а потом, по просьбе хирурга, нагнуться и раздвинуть ягодицы, ты это сделал со словами – Извольте убедиться лично!
– Какого хуя ты им показывал свою немытую жопу, если тебя категорически не должны были взять в армию только из за выражения твоей дебильной рожи?!
–Хто тебя, идиота, надоумил, своим корявым пальцем, которым ты ковыряешься в своём грязном хоботе, вылавливать из банки утренней мочи белые хлопья триппера, цедить мутный осадок солей и белка через марлю, наивно думая, шо в клинической лаборатории сидят одни долбоёбы типа тебя, и вместо своего поноса от постоянного пива и креплёного шмурдяка в пакетах, напихать в спичечный коробок говно любимого всей семьёй пекинеса и сдать его на анализ глистов?!
–А потом, ты, бля, приехал сюда…довёл до инсульта нашего заслуженного фронтовика – невропатолога Якова Израилевича, с его ёбаным молоточком, и он вообще запретил себе видеть твою харю до конца её учёбы, или до того, как тебя с позором выпиздят из почётных рядов Советской Армии, шо может произойти в любую секунду!
–И теперь ты, охуярок, самоходчик, пьяница и ебун всего живого на Земле и за её пределами, стоишь тут с наглой мордой, и просишь меня, своего командира, отпустить тебя в отпуск посреди учебного года?! – Ты не сильно охуел, Воронцов, или мне так просто кажется?!
– Ну товааарьщ майооор, ну разрешииите отпуск по семееейным обстояяятельствам, мне ооочень нааадо – не обращая внимания на фантастически - ебанутые домыслы ротного, сипел голосом законченного сифилитика, курсант Андрюха Воронцов, по кличке Мойша.
На дворе был декабрь, мороз около –200 С, так, что почти половина роты ходила с бинтовыми повязками на шеях, хрипела, сморкалась и кашляла до пердежа (добрая часть косила под больных, и записывалась в санчасть, но там таких фрайеров кололи на раз, совали градусник в тело, заглядывали в пасть, смазывали гланды люголем, наматывали бинт на кадык и посылали на хуй, добавив под сраку коленом с напутствием забыть сюда дорогу и не ебать мозги медицинскому персоналу).
Мойша был не простым курсантом. Очень не простым!
Он поступил в училище на год раньше нас, и отучился почти год. Но потом, на занятиях по спецподготовке, неосторожно сломал ногу в щиколотке (вернее, ему сломали). Перелом был сложный, со смещением. Пострадавшего отвезли на санитарной машине в гарнизонный госпиталь, сделали снимок, конечность загипсовали, выдали полосатую пижаму, взяли анализ крови из пальца и мочи из хера, и на 2 месяца натурально кинули на жёсткую койку с жёлтой простыней, худой подушкой и холодным одеялом, с телевизором в фойе и скудным госпитальным пайком.
Хули там говорить! Попробуйте посрать, стоя на одной ноге.
Но Мойша по жизни был ещё тот блядский проказник!
Однажды, дежурный врач, не вовремя посетивший манипуляционный кабинет, лицезрел там картину, недостойную Советской морали и коммунистического воспитания.
Вместо того, чтобы увидеть там военнослужащего с голой жопой, получающей инъекции витаминов и препаратов, содержащих кальций (для скорейшего срастания костей), умелой рукой медсестры, он застал там старого одноногого пирата Джона Сильвера (с одним костылём, но без попугая), который, стоя сзади сестры милосердия, свободной рукой лез ей за пазуху (видимо, чтобы нащупать биение одинокого сердца и научно диагностировать аритмию), а низом живота в пижаме прижимался к области тазобедренных суставов жертвы, как будто делая ей укол, но целясь, почему - то не в ягодицу, как положено, а строго между них.
Охуевший доктор, спугнув бесстыдников, пообещал Мойше отпилить ногу, пока тот спит, а сестре напомнил за случаи выноса оной подотчётного медицинского спирта за пределы госпиталя.
Курсантский фаллос поник, как ландыш под весенним снегом, любовь тут же умерла, так и не родившись, но теперь Мойша, перед уколом, настоятельно требовал показать ему ампулы, и с умным видом читал на них названия лекарств, справедливо опасаясь, что врачи – вредители введут сильнодействующее снотворное и отпиздячат важную деталь опорно-двигательного аппарата, пока он будет пребывать в плену сладких эротических грёз и бурных поллюций.
Отстав от учебной программы, и, как следствие, не допущенный к сессии, курсант Воронцов был оставлен на повторный курс, и определён к нам в роту.
За исключением перелома ноги, Андрюха был очень фартовым перцем. Имея в зачетке оценки за 1-й семестр, он полгода не ходил на занятия, а ходил в наряды, но в наряды каждый день не ставят, а, минимум, через день. Потому, в свободное время Мойша либо шароёбился, либо ходил в самоходы. Но НИКОГДА не попадался! Фарт ему пёр.
За 4 года у него не было НИ ОДНОГО ЗАЛЁТА!!! В самоходах ловили всех, но не его, после пьянки мог попасться кто угодно, но только не Мойша, получить пару на экзамене мог даже умник, но не Андрюха, наряды вне очереди и гауптвахта были не для него. Такая вот везуха, или ХЗ что.
Потому, за ним народ тянулся, и Андрюха их водил с собой в самоходы, как библейский Моисей водил народ Израилев по пустыне, за что и получил такое прозвище (сокращённо Мойша).
– Ну на хуй же ты мне тут нужен такой… Ты шо, бля, орденоносец, 3 ордена Славы, или Берлин брал?! Знамя, бля, водрузил над Рейхстагом?! – затянул свою обычную песню ротный, уже с некоторым намёком на положительное решение вопроса.
– Лежит, оно, бля, тихо после отбоя, одной рукой гоняет лысого, другой щупает генеральские лампасы на кальсонах, или яйца товарища по койке, а родители думают, шо оно учится прилежно, моется в бане и несёт службу, ни хуя не обращая внимания на все её тяготы – продолжал развивать свое больное воображение командир роты. На хуя оно мне надо, а Воронцов, ебать тебя в сраку?!
– Товарищ майор – гласил пролетарским сипом Мойша – вы же знаете, что у меня отец – художник (это была та немногая правда, на которую ротный покупался, как ненецкий оленевод на узбекские дыни из Запорожья). Отец Андрюхи был действительно Питерским художником.
–У него есть своя студия в квартире бабушки на Невском проспекте. Бабушка сейчас при смерти (это был полный пиздёж – бабушка Воронцова почила в бозе в 70 годах).
– Я хотел бы её увидеть перед смертью.
–Перед своей? – ебоквакнул ротный, но сразу понял, что глумиться над прахом умершей ему безнаказанно не позволят ни святые угодники ни командование, даже не смотря на заслуги.
– Папе дозволено брать ПОДЛИННИКИ ИЗ ЭРМИТАЖА!– сам себя не слыша, продолжал богохульствовать Мойша – он делает по ним редчайшие репродукции, которые ценятся очень высоко в мире большого искусства. Я привезу вам в подарок самую удачную из них, либо деньги на покраску окон и обои для Ленинской комнаты.
Ротный потянул носом воздух…
Перед ним, в магическом калейдоскопе пронеслись: эпатажный испанец Сальвадор Дали, отрезанное ухо Ван Гога, «Девочка с персиками» и запах подмышек Джоконды, а в желудке предательски грозно зарокотал Девятый вал непревзойдённого Айвазовского.
Он уже видел розовые тиснёные обои, поклеенные курсантами у себя в спальне, панталоны с рюшами мадам Недельской и гениальную репродукцию «Подлинник из Эрмитажа», вместо дешевого рыночного гобелена «Утки на озере» над диваном в своей квартире.
–Числишься в санчасти до 24 числа! – объявил высочайший приговор этот любитель живописи и взяток, и тут же выписал дешёвому питерскому аферисту отпускной билет на историческую Родину.
Ровно через 10 дней, а, точнее 25 декабря 198…года, около 21.40, за 20 минут до отбоя, в палаты светлого князя - командира роты майора Недельского, прибыл посол от Северной столицы Всея Руси града Санкт – Питербурха (написано правильно, читай историю), курсант Воронцов (Мойша).
Правую руку он, многозначительно держал на груди, за бортом шинели, как будто был эсером – бомбистом и готовил покушение на государя – императора.
– Отгулял? – наивно вопрошал курсантский начальник.
– Да-с… – в тон ему ответил изрядно нетрезвый Мойша.
– Пиздуй на вечернюю поверку – напутствовал того глас Всевышнего.
– Товарищ майор, можно ещё увольнительную до завтра до утра. Девушка тут ждёт, а я к ней так и не заехал. Я вам такое привёз!!!
Мойша достал руку, сжатую в кулак из за борта шинели, и демонстративно положил её на стол, готовя сюрприз и не разжимая десницу до поры до времени.
Ротный молча полез в стол, достал бланки увольнительных, и ни колеблясь ни мгновение, выписал на фамилию Воронцов увольнительную до 07.00.
Хапнув левой рукой бумажку, мелкий Питерский фармазонщик, отдал честь правой рукой и исчез в перипетиях зимней непогоды.
Ротный алчно перевел взгляд на стол.
На столе, всё ещё храня тепло Мойшиной распиздяйской руки, одиноко и неподвижно (как хер на блюде), лежала известная всем детям, только обкатанная в кармане курсантской шинели с шелухой от семечек и крупинками табака, занюханная, но по прежнему сладкая и вкусная леденцовая конфета БАРБАРИС…
Но это уже совсем другая история…
© Bessamemucho
