Рассказ о моем маленьком бизнесе в конце 80-х годов прошлого века может быть интересен хотя бы потому, что причиной его появления стали несколько независимых друг от друга случаев, а точнее, случайностей, значительно разделенных во времени.
В 1983 году я, рядовой мотострелковой роты, застал своего приятеля ефрейтора Сорокина в его маленькой радиомастерской за странным занятием. Он сидел за столом и сосредоточенно что-то делал с клеммами большой квадратной батарейки. Оказалось, что ефрейтор Сорокин с помощью этой большой батарейки от транзисторного приемника возвращал к жизни маленькую батарейку от ручных электронных часов. Процесс был прост до пошлости. Соединив минусовые контакты обоих батареек, он плюсовым контактом большой батарейки колотил по плюсовой площадке маленькой часовой батарейки. Со стороны это напоминало монотонную работу на ключе радиста-морзянщика. Так Сорокин передал мне нехитрый, но вполне продуктивный метод реанимации часовых батареек.
Десять минут усердного тюканья клеммой по контактной площадке дефицитной в то время часовой батарейки возвращали ей процентов 70 жизненной силы. Вернувшись из армии, я естественно заряжал таким способом батарейки для своих часов, часов жены и своих коллег по работе, экономя себе и людям деньги и время, которые в то скудное время нужно было потратить на поиски новых необычных батарей.
Прошло пять лет, и осенью 1988-го года я учинил маленький личный бунт на работе, отказавшись по осени ехать на сельхозработы командиром студенческого отряда. Мне грозило увольнение из училища, но от борьбы с администрацией и избытка героического пафоса у меня случилась язвенная болезнь. Неожиданная госпитализация в институт гастроэнтерологии чудесным образом устраивала и меня и администрацию культпросветучилища. Кроме транзистора и толстых книжек я прихватил с собой легендарную электронную игрушку «Ну, погоди». Я давно уже научился ловить 999 яиц, играл без эмоций, обретая от монотонного действия необходимые мне сосредоточение и успокоенность. Дабы не болеть головой о севших в любимой игрушке батарейках, я давно соорудил нехитрое зарядное устройство. Взял диск от телефонного аппарата, я снял с него ограничитель вращения и возвратную пружину, подсоединил в нужное место большую батарею-донор, а в другое место бельевую прищепку с контактами. Теперь, когда мои две таблетки-батарейки от игры уходили в ноль, я вставлял их по очереди в прищепку и, вращая по кругу диск от телефона минут пять или десять, возвращал дефицитные батарейки к жизни, пусть и не долгой, но вполне эффективной.
Лежалось мне в институте замечательно. Народ в палате подобрался легкий. Днем нас старательно лечили по науке, а вечером мы собирали большой общий стол и без остервенения, степенно и размеренно опровергали унылый врачебный миф о вреде водки и колбасы, резонно полагая, что хорошее настроение есть лучший союзник всем академическим процедурам. Хорошая колбаса и окорок случались у нас каждый вечер потому, что с нами в палате лежал настоящий мясник из магазина или рубщик мяса, как он сам себя называл. Жил и трудился рубщик мяса рядом с клиникой, и каждый вечер приносил в палату большие ароматные свертки. В длинном кожаном пальто уж меньше всего в моем представлении он был похож на мясника. Высокий, стройный блондин с вьющимися волосами, голубыми глазами – почти швед. Мне представлялось, что мясо он должен разделывать большим рыцарским мечом, но уж никак не топором. Как-то заполночь читал я книжку, народ в палате уже сипел и гудел носами. Он тихо возник возле меня и сообщил таинственно, что у него есть ко мне разговор. Мы поднялись с ним в курилку на лестнице, и он начал излагать без экспозиций и предисловий.
- Старик, мы сделаем так. Берем дипломат пластиковый, крепим в каждой половине по стальному листу, на один пускаем минус, а на другой плюс. Понял идею? К дипломату аккумулятор от автомобиля или провод в розетку, ну это ты придумаешь как лучше. Ну, как идея?
Я идею не понял и сказал ему об этом.
- Идея простая. Ты заряжаешь дохлые батарейки, а я их продаю. Только заряжать мы их будем сотнями зараз. Теперь понял? От тебя – голова и руки, от меня голова и ноги. Через месяц работы сделаем аппарат посерьезней, а в этот дипломат деньги складывать будем.
Хоть и выпили мы с вечера немного - да оно и вышло все, он был возбужден, и глаза его блестели...
Электрический дипломат для зарядки батареек развеселил меня, но сама идея заработать денег на востребованном товаре мне понравилась. Выйдя из больницы, я без раскачки принялся ее реализовывать. Севшие часовые батарейки предполагалось закупать в часовых мастерских за символические деньги. Так я и сделал, чем немало развеселил часовщиков в своем районе. Имея в школе по физике твердую тройку, я мало что знал вообще о природе электрических токов, кроме того что пальцы в розетку засовывать вредно для здоровья и что из двух бритвенных лезвий люди бывалые, но легкомысленные, делают суперкипятильник. Промышленных токов и токов из домашней розетки я опасался, а с токами малого напряжения я работал по наитию методом проб и ошибок. Как-то, уже после армии, я решил упрятать под плинтус болтающийся вдоль него провод от телефона. Когда я беззаботно зачищал зубами провод от телефонной линии, кто-то набрал наш номер. Звонили на телефонный аппарат, а звонок пришел мне в голову. Помню много яркого света в глазах и разбитый в следующее мгновение затылок. Меня так выгнуло, что я со всей дури ударился головой о пианино, под которым в тот момент лежал на животе...
Четыре месяца я провел в напряженном ночном поиске, пытаясь обрести относительно устойчивый и убедительный результат. Радиорынков и специальных магазинов тогда не было и мне пришлось поднять всех своих знакомых еще со времен школы, чтобы через них обрести нехитрые измерительные электроприборы и разрозненные знания по электротехнике и химическим материалам. Члены семьи с опаской смотрели на вольтметры, амперметры, куски проволоки и огромный паяльник. Они ложились спать, а я погружался в ночные эксперименты. Иногда меня охватывала эйфория, иногда я впадал в отчаяние. Раз в неделю звонил мой идеолог и компаньон и спрашивал, когда мы будем готовы к началу широкой продажи. Заряженные мной батарейки он собирался продавать часовщикам по приятной для них цене, предполагая что и они страдают от закупочных цен на дорогой и дефицитный материал.
Все шло не так гладко, как он предполагал. Однажды я соорудил стенд для двадцати батареек, установил их для зарядки, выставил нужные, как мне тогда казалось, токи и отправился спать, с нетерпением ожидая утром впечатляющего положительного результата. Результат наступил гораздо раньше. Едва я заснул, на кухне раздалась пистолетная пальба. Батарейки рвались, разлетаясь по всей кухне, оставляя на кухонном столе и стенах гадкие большие химические следы своих маленьких загадочных внутренностей. Впрочем, из двадцати батареек целыми остались пять, а три из них показывали наличие замечательного тока. Мой друг сказал, что это впечатляющий результат, просто нужно зарядный стенд сверху накрывать большой кастрюлей. Еще он сказал, что мы с ним встречаемся после обеда и идем ошеломлять покупателя своим предложением. Другими словами после обеда у нас предстояла первичная презентация продукта.
Пока я занимался технической стороной нашего проекта, мой новый приятель изучал рынок. Он сказал, что в государственные мастерские обращаться мы не будем, а работать будем с частниками. Оказалось, что в социалистической стране такие уже появились. Частная часовая мастерская находилась на первом этаже сталинского дома напротив Боткинской больницы и, судя по вывеске, принадлежала заводу «Знамя труда». Как я потом узнал, на этом заводе вместо знамен, флажков и вымпелов делали военные самолеты Ильюшина.
Для начала мой приятель сказал часовщику, что хочет заменить батарейку в своих часах, но его интересует цена вопроса. Цена вопроса в десять рублей его очень обрадовала.
- Мы хотим сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
Очевидно видеомагнитофон у рубщика мяса появился недавно, и фильм «Крестный отец» произвел на него значительное впечатление.
Далее мой приятель предложил часовщику три батарейки по цене три рубля за штучку, заверив, что в случае взаимного интереса мы его завалим качественным товаром.
Часовщика звали Марк, это при том, что он годился мне в отцы. Потом, спустя время, он говорил мне, что из нескольких ярких впечатлений его непростой и немаленькой жизни наш приход к нему занимает особенное место.
- Ребята, вы не из КГБ? – спросил он нас почему то весело. Потом предложил подойти ближе и выдвинул ящик стола, в котором лежали пачки импортных батарей. Плоские упаковки по 10 батарей были сложены в пачки как купюры и перетянуты красивыми цветными резинками. Много упаковок, целый ящик набитый новыми импортными батарейками. Марк сказал, что он закупает батарейки по рублю, а иногда и по 80 копеек.
- 900 процентов прибыли, охренеть.
Всю обратную дорогу до метро мой друг как мантру повторял эту фразу. На следующий день он запил, и мы лишь изредка еще пару раз созванивались с ним, не определив более общих интересов в жизни последующей.
Марк оказался очень вежливым человеком. Провожая нас до дверей своей мастерской, он сказал, что мы очень классные ребята, и если нас посетят новые интересные идеи, он будет рад нас видеть в любое время. Еще он мне дал несколько литиевых батареек, сказав, что его интересует возможность их реанимации. Эти странные, размером с пятак батареи заряжаться не хотели никаким из доступных мне способов и я, убрав на антресоли весь свой электрохлам, что образовался у меня за четыре месяца дурацких опытов, впал в хандру и уныние.
Прошел месяц, я обреченно ходил на работу три раза в неделю, слабо представляя, как можно изменить в лучшую сторону свое материальное бытие. Решил в начале недели новой найти вторую работу по специальности, взять театральный кружок или еще вписаться во что-то официальное. Совсем не знаю, в силу каких причин в один из свободных от работы дней я снова оказался в мастерской Марка. Он мне обрадовался, спросил какие у меня успехи в деле зарядки литиевых батарей. Я как в тумане смотрел на то, как он молотком стучал по боковым кнопкам японских часов Casio. Мне, вдруг открылось, что и я могу чинить часы таким нехитрым способом, только я могу это сделать лучше. У меня уже несколько лет были дорогущие часы-калькулятор той же фирмы, я купил их в комиссионке за 190 рублей, а потом угробил случайно. Много и без результата пытался вернуть их к жизни. Похоже, что устройство кнопок я знал лучше Марка. Их вовсе не надо было колотить молотком. Кнопка легко разбирается изнутри корпуса, вытаскивается вместе с пружинкой из стакана, очищается от жира, собирается и работает как новая.
- Марк, я умею чинить электронные часы. Вам не нужен помощник? – сказал я или кто-то вместо меня.
По крайней мере, я понял, почему оказался в мастерской во второй раз. Марк перестал колотить молотком и внимательно посмотрел мне в глаза. Потом, молча открыв ящик стола, стал что-то набирать себе в руку.
- Вот тебе внутренности от часов. Мне надо, чтобы они показывали цифры и играли музыку. Сколько соберешь рабочих механизмов, столько я тебе дам десяток, идет?
Только дома, сидя вечером на кухне, я понял, что учудил форменную авантюру. На столе лежали потроха от модных часов «7 мелодий» - круглые пластмассовые шайбы разных цветов с потухшими индикаторами, странными пружинками на платах. Что там внутри, если открутить маленькие шурупчики на плате, я не смог узнать в первый вечер, у меня не было дома крестовой отвертки нужного размера. Вернее, отвертка была, но нужна была отверточка – маленькая, совсем маленькая...
Отвертки появились на следующий день, а вмести с ними страх и злость на себя от того что влез в предприятие, совершенно не предполагая, как разгребать эту ситуацию. Разобрав первые часы до основания, я с удивлением обнаружил, что вообще не понимаю, из чего они состоят. Какой-то маленький конденсатор, какие-то бурые кирпичики на плате размером с четвертушку рисового зерна, какая-то ферритовая катушка с намоткой из проволоки толщиной с мой волос. Было очевидно, что сам электронный механизм размещался по центру платы под плевком из эпоксидной смолы. Бог мой, я преподаватель режиссуры и сценарного мастерства, какое я имею право прикасаться ко всему этому...
Следующий день я потратил на поиски маленького низковатного паяльника. Это было нелегко, но я нашел что-то сносное на окраине города и остаток вечера лысым напильником уменьшал его медное жало до требуемых мне размеров. Много позже этой ночью я запустил первые в своей жизни импортные электронные часы. Я не знал, что это моя победа, я знал, что я сделал свой первый и важный шаг на пути к ней...
Через две недели я принес Марку четыре работающих механизма. Я был недоволен своим результатом – шесть часовых механизмов я не смог вернуть к жизни. Странным образом, Марк был очень доволен. Оказалось, что он скинул мне «дрек», так он называл хлам, отложенный на разборку, а я вернул к жизни четыре трупа.
Удивительное чувство – нести домой заработанные деньги. Сорок рублей, треть моей зарплаты преподавателя. Формально, деньги я зарабатывал и раньше. В восемнадцать лет, будучи студентом первого курса, я получил тысячу рублей – авторский гонорар за принятую к постановке театром пьесу, потом шли небольшие отчисления из трех театров. Сразу после армии я получил рублей пятьсот за публикацию другой пьесы в журнале. Писал рецензии вместо отца по заказу министерства культуры. Все эти деньги, сложенные вместе, значили для меня много меньше этих первых сорока рублей, полученных мною за неожиданно обретенное ремесло. Я нес домой не только деньги. Марк дал мне целую кассу для работы. Касса - это плоская коробка с крышкой из плотного картона, поделенная на десять ячеек. В каждой ячейке лежат часы клиента, завернутые в квитанцию. Марк взял меня на работу мастером по ремонту импортных электронных часов.
Можно смело в этом месте поставить жирную точку, потому что все случайности, совпадения и неожиданные встречи, приведшие меня в сферу услуг, закончились – началась кропотливая и вполне увлекательная работа.
Работы было много. Я два или три раза в неделю ездил в мастерскую к Марку и забирал кассы с клиентскими часами. Мои близкие слабо понимали суть происходящего. К тому, что в жизни повседневной я способен починить многое, они давно привыкли, но коробки с электронными часами на кухонном столе первое время вызывали у жены и тещи здоровое изумление. Впрочем, здоровое изумление вскоре сменилось чувством тихой радости и уверенности, что я приношу домой деньги и деньги при этом не маленькие по советским меркам - 70-90 рублей за одну ночь непыльной работы на кухне без отрыва от лона семьи. Мне и самому казалось, что это большое надувательство с моей стороны, что все мои удачные ремонты – результат везения и череды случайных совпадений. Уверенность в том, что это серьезно и надолго пришла ко мне только после ремонта первой сотни часов. Одновременно с уверенностью пришло и осознание того, что грамотный и системный ремонт предполагает от меня комплекс серьезных усилий по созданию и развитию инструментальной базы, фонда запасных частей, багажа специальных знаний и обретенных умений. Ничего этого у меня не было и взять это в конце 80-х годов было негде. Это сейчас все просто до неприличия – магазины ломятся от обилия специализированного инструмента, закупить фурнитуру и комплектующие к чему угодно – вопрос нескольких часов, а любые знания и инструкции получаются по месту жительства через строку поиска в Яндексе. В моей прошлой жизни было огромной проблемой достать элементарный паяльник на 12 вольт, а мне нужен был не элементарный, а миниатюрный на 6 вольт. В итоге мой первый паяльник на 6 вольт мне достал мой студент на закрытом подмосковном военном заводе. Совсем не помню, где я раздобыл титановые пинцеты, цанги для микросверел, микроскоп. Через единственную рекламную газету того времени я начал скупать сломанные импортные электронные часы и игры. Многое работало и шло на продажу, остальное разбиралось на фурнитуру и запасные части. Знания собирал по крупицам и в обмен на свои у двух московских частников-надомников, с которыми познакомился через ту же газету. Уже через месяц я знал, что маленький конденсатор, это кварцевый резонатор, что обкладочные кирпичики-конденсаторы во многих моделях крепятся не на олово, а на токопроводный клей, потому они и отходят от контактной площадки, что канифоль нужно разводить в спирте и работать с раствором, еще я знал, что совсем скоро мне понадобится лабораторный блок питания и осциллограф...
Иногда было очень много работы, и я работал в мастерской с Марком, но основную работу я делал дома. Впрочем, через полгода Марк отошел от дел, собирая чемоданы на ПМЖ в Америку. Хозяином мастерской стал унылый полковник в отставке, который мало что умел делать с часами, при этом он ввел практику бесплатных ремонтов. Это когда я должен был делать часы директору цеха, главному инженеру завода, его теще, зятю, кому-то еще и все даром, дабы не раздражать арендодателей и крышевателей. Отставной полковник вскоре почувствовал себя настоящим хозяином мастерской, начал пить днем и увеличивать мне объемы бесплатной работы. У Марка за ремонт часов я получал половину от стоимости работы, когда новый хозяин стал поговаривать, что половина это много, я без всяких переживаний ушел из мастерской.
Жадный полковник не предполагал, что я, предвидя его прогрессирующее жлобство, уже нашел две государственные мастерские, которые под меня набирают заказы. Еще жадный полковник не знал, что закон Ломоносова о том, что сколько в одном месте убудет, столько в другом месте присовокупится, работает и в наши дни. К моменту моей работы с двумя мастерскими Мосремчаса у меня дома присовокупилось достаточное количество импортной фурнитуры и часового инструмента. Думаю, нет нужды говорить о том, что у Марка я бы и винтик не взял без разрешения.
С этого периода началась моя самостоятельная работа теневого часовщика-электронщика на государственных точках предприятия Мосремчас. Работы было очень много, но меня это только радовало. Четыре года я обслуживал пять государственных мастерских и три частные точки. Уже через год я с теплом и улыбкой вспоминал свои первые шаги на поприще часового ремонта. Давно был куплен, а затем и продан, громоздкий осциллограф, а его место заменил маленький универсальный прибор, который я собрал сам в корпусе компактного тестера, и этот прибор свечением диодов, движением стрелки и разнотонными звуками рассказывал мне все о батарейках и часах, что попадали на мой рабочий стол. Чем больше я работал, тем меньше времени у меня уходило на ремонт. В конце 80-х рынок был наводнен азиатскими электронными часами. Мужские и женские «7 мелодий», пластиковые аналоги «G-Shock» всевозможных цветов, женские «Крабы» и «Бублики», часы с калькулятором, кулоны с часами, ручки с часами, перстни с часами, ручные часы с радиоприемником - все это вдруг хлынуло в СССР тоннами, радуя неизбалованных жителей огромной страны броским дизайном и функциональностью.
Через год проблем с запасными частями у меня не было. Возникла другая проблема - где все это хранить системно и вместе с тем компактно. Ремонт часов не занимал много времени, так как мне теперь было проще заменять неисправные детали или целые механизмы на рабочие. Паяльник и приборы нужны были в отдельных сложных случаях, когда попадались часы редкой модели. Легкие ремонты-замены развращали меня как специалиста, и я решил не обходить своим вниманием часы кварцевые. Прошло еще немного времени, и я научился разбирать и собирать миниатюрные механические организмы с колесиками. Установку моста на пять осей, когда магнитный ротор шагового двигателя величиной с частичку рисового зернышка так и норовит выскочить и спрятаться на внутренней части пинцета, я проводил без пинцета и часовой лупы только с помощью деревянной зубочистки. Ремонты кварцевых часов стоили дорого, но и удовлетворение я получал от исполненной работы настоящее, оно мне было дороже полученных денег.
Сейчас, по прошествии времени, можно определить несколько причин, приведших к успеху моего индивидуального начинания. Это, конечно уникальный «исторический момент», когда советские люди не только покупали одноразовые часы за большие деньги, но и платили хорошие деньги за их ремонт. Классические часы «7 мелодий» стоили в среднем 60 рублей, это для многих составляло половину зарплаты. Соответственно, граждане охотно платили мастерской 15 рублей за ремонт, из которых половину я забирал себе. Государственные мастерские не брали эти часы в ремонт из-за отсутствия запасных частей, а устранять поломку с паяльником никто из мастеров не мог себе позволить в виду отсутствия такого паяльника или даже представления о нем, нужных знаний и времени. Свои основные деньги мастера собирали на замене батареек. Впрочем, очень многие все же брали часы в ремонт, предварительно загнув второй контакт в паз для батарейки. Они показывали клиенту часы с новой батарейкой и пустым индикатором, клиент, как правило, на ремонт соглашался. Таким образом, ремонт часов заключался в устранении рукотворного короткого замыкания. Клиент гулял двадцать минут на улице, а мастер пинцетом или отверткой возвращал загнутый контакт на место и клал в итоге в карман 15 рублей, украв у благодарного клиента три бутылки водки и сырок или пять килограммов вареной колбасы или батонов хлеба «нарезного» 115 штук и еще горбушку - столько нехитрого товара можно было купить на эти деньги в те годы.
Еще одной причиной моей комфортной работы было полное отсутствие конкурентов. Были два мастера-электронщика, которые выходили с объявлениями о ремонте и покупке импортных электронных часов, но они работали дома и с мастерскими отношений не завязывали. Мы много и продуктивно общались, но для меня до сей поры загадка, отчего они не работали с государственными мастерскими. Впрочем, я сам не сразу нашел мастерскую, где мне предложили работу, но уже потом по их устной рекомендации мне открылись двери часовых мастерских на Соколе, на Парке Культуры, на Войковской. В мастерских мне в день первого визита отдавали кассы с часами клиентов, никогда и нигде не спросив ни паспорта, ни залога – такие вот высокие отношения были приняты у часовщиков на излете социализма.
Основное время и энергия уходили у меня на разъезды по точкам, но я быстро научился ездить на такси, резонно полагая, что мое время теперь действительно стоит денег. Со всеми мастерами я работал на условиях пятидесятипроцентной оплаты – это было правило, которое никто никогда не оспаривал. В средний месяц я зарабатывал тысячу рублей и больше. Деньги я особо не считал, просто складывал лишние стопкой на своей полке в открытом шкафу. Когда стопка разрасталась и красные купюры с Лениным начинали путаться с другими моими вещами, я относил их в сберкассу. Хорошо помню, что ровно через год после моего неожиданного ремесленного старта на моем счету оказалось 16 тысяч рублей. Я пришел домой и рассказал жене, что мы можем теоретически купить Волгу, но «зачем нам Волга с ее пристанями и пароходами». Машину я тогда водить не умел и считал ее ненужной в таком сумасшедшем городе, как Москва, да и купить ее просто так было очень сложно, наличие денег на покупку мало приближало людей к заветной цели, так как автомобили в стране были предметом самого большого дефицита и на них были очереди. Видеомагнитофон удалось достать за 5300 («Жигули» столько стоили). Хорошо помню, что это было Sanyo 4100. Уж очень мне хотелось, чтобы дочь смотрела мультфильмы не по телевизору, а когда ей захочется. Я очень, почти как режиссер Волчек, любил заходить в комиссионные магазины. Я не был вещист или стяжатель, для меня это был созерцательный портал в мир передовых электронных технологий. В то время, как отечественная промышленность покрывалась трупными пятнами, мир окружающий, подсмотренный в комиссионке, восхищал меня всякими диковинками из дня завтрашнего, которые мне очень хотелось потрогать руками. Самой нелепой моей покупкой был беспроводной квартирный телефон с огромной телескопической антенной и временем автономной работы 30 минут – это один раз с мамой поговорить.
До распада СССР оставалось полтора года. Новый круг тематических знакомств и объявления в рекламном приложении газеты «Вечерняя Москва» о скупке неисправных импортных электронных часов иногда приводили меня к исключительно продуктивным сделкам с оптовыми продавцами часов и батареек. Часы я покупал и по 500 штук зараз, грамотно скинув прайс с двадцати пяти рублей за штуку до трех, батарейки мог брать с десяток тысяч в промышленной упаковке. Нередко месячный заработок часовщика я удваивал или утраивал изящной дневной разовой сделкой.
Для полноты изложения нужно сказать, что в течение полутора лет каждую субботу я выезжал работать в палатку у метро Рижская. Это был расцвет площади Рижского рынка, неонепманской московской барахолки. Часовая палатка стояла в двадцати метрах от выхода из метро, была заметна и востребована, с моим приходом клиенты в субботу шли потоком, и я приезжал чинить часы в режиме реального времени. За три-четыре часа работы в сигаретном чаду, под гомон пестрой толпы за окном и непременный скулеж «Ласкового Мая» я обычно делал свою месячную зарплату в училище, иногда и больше.
Там, на ступенях рижского рынка я встретил своего лучшего институтского друга. С большой картонной балалайкой он пел русские песни в составе небольшой фольклорной группы. Через пару лет он уедет в Швейцарию, но об этом мы тогда не знали. Друг не раз приходил в мастерскую после халтуры и долго с удивлением смотрел на мои манипуляции с чужими часами. Глазам своим он верил, но голова его отказывалась понимать увиденное, - делился он со мной своим потрясением от впечатления обретенного, где режиссер чинит электронные часы, в которых шевелятся умные цифры.
Однажды я, устав от духоты и сигаретного дыма решил показать ребятам, что такое правильная реклама. Они в этот день купили у проводников ящик дезодоранта «Нежность» и шумно гадали, кому его перепродать. Я сказал, что такой выразительный товар выгоднее продавать в розницу не выходя из палатки. Высунувшись в окно до середины тела, я воздел над собой обе руки с пестрыми жестяными флаконами, привлекая внимание обывателя нехитрой пластикой тела и веселым зазывным рифмованным экспромтом:
- На подмышку и в промежность брызжем спрей с названьем «Нежность».
В ту же минуту я понял, что меня тут знают.
- Игорь Анатольевич, ай-яй-яй, – у окна стояла преподаватель сценической речи из нашего училища, которая, как потом выяснилось, приехала на барахолку за большой импортной куклой для маленькой племянницы.
- Вот, Регина Валентиновна, на кусок хлебушка себе зарабатываю, – слукавил я расторопно.
- Понимаю, без хлебушка икорка в рот не лезет.
В училище знали, что я занимаюсь чем-то на стороне, да я и не считал нужным это скрывать. Член коллектива, который не приезжает в день зарплаты за деньгами, а в другие дни прибывает на работу на частнике, просто обязан инициировать здоровый социалистический интерес у внимательных коллег. Мне говорили в близком окружении, что в педагогическом коллективе имеют место самые разные слухи и домыслы, но меня это мало занимало. Я не рвал с основным официальным местом работы, так как там лежала моя трудовая книжка, накапливался непрерывный стаж, а я в ту невразумительную пору еще не предполагал ставить крест на преподавательской карьере.
Итак, денег хватало на все с большим избытком, я не разрывался на части, добывая их, при этом мне нравился и процесс и результат, но месяц за месяцем я стал ощущать образование странной тревожной пустоты внутри себя.
Семейные походы в гости стали тяготить меня, так как теперь я на своей шкуре ощутил, что такое «терапевт в обществе». Мало кто теперь интересовался моим внутренним художественным миром, все наперебой задавали вопросы про часы и их ремонт. Сломанные часы совершенно случайно лежали у всех родственников и гостей в карманах, и я в итоге научился носить с собой минимальный набор инструмента и горсть ходовых батареек.
Найти себя посредине себя самого мне помог мой отец. Вся причина в том, сказал он мне, что я могу быть десять раз рукастым и головастым, могу заработать больше денег, при этом быть свободным как сейчас, не строя сложных отношений с людьми и не увязая с головой в достижении новых целей, но не это мое главное дело жизни. В этом причина моего настроения и внутреннего вопроса к самому себе.
Мой папа – мой бескорыстный учитель и друг оказался опять прав. В один из вечеров, дождавшись свободной кухни, я сдвинул все свои коробочки, отвертки и паяльник, положив перед собой стопку чистых листов и ручку.
В итоге все образовалось. Я, как и прежде, занимался ремонтом, но как только я чувствовал, что в голове моей вызревает новая глава романа, я бросал все железки, хватал бумагу и погружался в свой мир чувственных фантазий до самого расцвета. За полтора года я написал замечательный роман.
В начале бурных 90-х мой бизнес начал выразительно угасать. Сначала другими стали деньги, потом страна, потом рынок, а затем люди и их отношение к однодневным вещам. Заниматься ремонтом мне стало экономически невыгодно.
Сегодня мне о том времени напоминает старый титановый пинцет, который упорно преследует меня уже почти двадцать лет.
Пару лет назад я увидел в палатке с прессой знакомые до боли мелодийные часы «Монтана» за 50 сегодняшних рублей. Я купил их, просто чтобы подержать в руках и унестись ненадолго в воспоминаниях в век прошлый, туда, где осталась тень моей поздней задорной молодости...
(c) Onlytext
