В мои неполные тридцать я ощущаю то же смятение, что мужчина в сорок. Это вообще узловая точка пересечения мужской и женской судьбы – потом мы непреодолимо разойдемся. Тридцатилетняя женщина наконец понимает, принимает сорокалетнего мужчину (и все еще восхищается им). А мужчина все еще может обойтись без романов с потенциальными дочками. Если любовь не удержит нас вместе, то далее молодые девочки и мальчики с жизненной силой и энергией, которой нам со временем так будет не хватать, возведут между нами железный занавес.
Первые морщины и начинающее угасать тело. Цветок, который вовсю распустился, но еще не завял. Ты убеждена: расцветать больше некуда, красивее уже не стать и можно лишь бережно хранить то, что есть, осознавая: дальше у тебя борьба только за время хранения в большом холодильнике жизни. Год или десять лет? С консервантами или без? Максимум пятнадцать лет, минимум пять – вот рубежи твоей активной, еще далеко не пожилой жизни.
Ты начинаешь хранить и беречь не только тело, но и чувства. Не тратишься на посторонних, не совершаешь дерзких поступков и не готова на безумства. Расставляя в душе все эти барьеры, ты сама впускаешь зрелость в свой дом.
Ты разглядываешь свои руки. Это уже руки молодой женщины, но не девчонки. Ты уже видишь изменения. Маленькие, незаметные, но они начались. Первые звоночки будущих страданий, немощи и того всегда страшного конца жизни, который как бы всегда не про тебя, а про кого-то другого.
Говорят, красивые женщины умирают дважды. Дважды умирают не только красивые, и первая смерть приходится на тридцать и сорок лет – соответственно женской и мужской жизни. Время принятия неизбежного. Время, когда тебе страшно от мысли, что лучшее уже было. Это время страшнее вдвойне потому, что, проживая его в воспоминаниях о прошлом, ты упускаешь последние глотки настоящего, которое на склоне лет тоже покажется тебе прекрасным.
Ты впервые ощущаешь, что есть наша память, хранилище нашей жизни. Память стирает одно и оставляет другое. Встречаешь некогда близкого человека спустя годы и понимаешь, что его воспоминания о вашем счастье, о жизни вместе – это, быть может, совсем другая история любви и дружбы, нежели та, что сохранилась в твоей голове. Не хуже и не лучше, просто другая. Что-то ушло из твоей жизни безвозвратно, и вот ты, как человек после тяжелой контузии, спрашиваешь про какие-то события из общего прошлого: «А что я в этот момент сделала?», «А я расстроилась или нет, когда произошло то, о чем ты рассказываешь?»
Говоришь о себе как о герое чужого романа, написанного за тебя. Так и есть. В умах и головах других людей ты остаешься иногда таким, каким сам себя не помнишь. А потом вдруг раз! – яркая вспышка на солнце, день, который в памяти и чувствах застыл навсегда, в мельчайших деталях. И ты вдруг с ужасом понимаешь, что это было пять или десять лет назад. А ты живешь с этим днем и носишь его под сердцем так бережно, что он не выцветает все эти годы.
«Ничего-ничего, я еще поживу, я еще почувствую, я куплю новый суперкрем и замажу первую морщинку. Никто ничего не заметит!» – лживо успокаивает тебя мозг. Но ты уже заметила. И ты знаешь, что безвозвратное началось. Больше нельзя жить без оглядки. Время удобного и безопасного черновика давно закончилось, а ты не заметил. Это и есть твоя жизнь. То, что ты делаешь и думаешь сегодня.
Поэтому я прощаю мужское смятение. Прощаю сорокалетним мужчинам крик души в виде малолетней любовницы или яркой иномарки. Прощаю тридцатилетним женщинам всхлип в виде слишком короткой юбки и излишнего кокетства. Это наш страх. Страх бедных, несчастных людей, которые чувствуют всю свою беспомощность перед глобальным и всесильным законом под названием «жизнь».
Если вы когда-нибудь были на встрече одноклассников или сокурсников, вы знаете главные магические слова всех этих сборищ: «Боже, ты прекрасно выглядишь! Совсем не изменился/изменилась!» Вдумайтесь: человечество восхищается отсутствием изменений, боится этих изменений – физических и ментальных – и делает все, чтобы их предотвратить. Но вся наша жизнь – череда этих самых изменений. Вечная трагедия неприятия главного факта жизни.
Мы выбираем удобный для себя панцирь и, даже когда вырастаем из него, продолжаем по наитию держаться за него и больше всего на свете боимся другой жизни. Других себя. Именно поэтому тридцать и сорок – последний рубеж правды, последняя возможность в муках переродиться, а не остаться навсегда в скорлупе своих прежних представлений о жизни.
Можно начать жить с девочкой, которую легче, чем зрелую женщину, обмануть – какой ты на самом деле. Можно завести себе мальчика из эгоистических соображений и представлять себя с ним молодой развратной красоткой. Но это все неправда. Все это – шоу масок, ни одна из которых не несет в себе заветного символа счастья.
Что с нами случилось? Ведь мы собирались покорить весь мир, и нам ничего не было страшно. Мы и стали, в общем-то, теми, кем стали, только благодаря этой дерзости и смелости мечтаний. Почему же мы так цепляемся за уютный для нас мирок привычных людей вокруг, привычных мыслей и привычных дел?
Каждое такое мгновение, когда страхи одерживают над нами победу, когда так называемый здравый смысл руководит нашими поступками, мы микродозами предаем сами себя. Оставляя все меньше шансов тому, настоящему человеку в нас вырваться наружу. И тогда происходит самое страшное: на место реальных ценностей приходят мнимые и такие удобные – машина-кабриолет, девочка-длинноножка или платье Haute Couture. Я не хочу такой сублимации. Я хочу вырваться. Я хочу научиться принимать себя и мир. Я постараюсь. Постарайся и ты.
Ксения Собчак
