Нина во дворе развешивала только что выстиранное бельё, когда в калитку постучала квартальная Антоновна. То ли запыхавшись, то ли от волнения держась за сердце рукой, тётка быстро выпалила:
- Нинка, солнышко, ай-да сегодня к нам! Андрюшенька, кровинушка моя ненаглядная, с армии вернулся, гулять будем! Дай-ка мне кастрюлю на ведро и кило песку (сахар) на компот, потом сочтёмся. И это…. Егорыча с собой возьмите, пусть пробздится старый, уважьте фронтовика.
Егорыч, Нинкин дед, с середины весны впав в старческую меланхолию, сидел дома и редко выходил за калитку. Временами пытался что-то мастерить в сарае, ковырялся в рыболовных снастях, даже два раза перебрал двигатель от своей любимой «мопедки Рига-7». Был у деда единственный кореш Пал Митрич, рыбалили вместе, кому что починить за бутылку – тоже вместе, ну и нередко выпивали. В конце зимы Митрич занемог и скоропостижно отправился в мир иной. Егорыч, с горя от утраты запил, начал чудить – то в морду даст участковому, то почтальонше, принёсшей пенсию, плюнет в лицо за оставленные копейки, то пионеров, заглянувших поздравить ветерана на День Победы погонит ружьём взашей. С пьянством дед вскоре завязал, но за калитку выходить было стыдно.
Нина вошла в дом, сняла с антресоли кастрюлю, плюхнула в неё бумажный пакет с сахаром, на ходу крикнув: «Дедуль, собирайся! В гости пойдём, Андрюшка с армии вернулся!». Егорыч оживился, пить сам с собой он уже не мог, а тут такой повод. Отпрыска Антоновны он любил как своего, мальцом брал его с собой на рыбалку, вместе возились с мототехникой, копали огород, а когда ему исполнилось двенадцать годков – отвёл его в секцию самбо, мол, в жизни пригодится. Дед снял с вешалки пиджак, смахнул с него пыль и потёр орден рукавом рубахи.
«Надо же, как быстро летит время», подумала Нина, сидя перед зеркалом, «Вот и Толик мой скоро вернётся, через полтора года», слёзы навернулись на глаза, к горлу подкатил ком. Всхлипнув несколько раз, она промокнула глаза и начала готовиться к выходу.
Андрюха, перворазрядник по самбо, подающий надежды спортсмен, благодаря своему тренеру, отставному военкому, попал на службу в ВДВ. Да так попал, что едва приняв присягу, был заявлен на соревнования то ли в округе, то ли между округами, вместо одного прапорщика-инструктора, срочно командированного в Афган. Выиграв соревнования, он был зачислен в группу подготовки инструкторов по боевому самбо и прочих единоборств, где были и срочники, и прапорщики, и молодые офицеры. А через год службы был командирован в среднюю Азию, где подготовил не один десяток бойцов.
Стол накрыли посреди двора, подле навеса, на случай дождя. Лёгкий июньский ветерок нежно трепал края скатерти, послеполуденное солнце припекало, но не так сильно, как это бывает в начале августа. Женщины суетились вокруг стола, а Егорыч, присев с краюшку скамейки, разливал ещё не остывший компот по трёхлитровым банкам. В глубине двора счастливый Андрюха показывал приёмы рукопашного боя соседской детворе, искоса поглядывая на Нину. Ребята то и дело дружно и восторженно вскрикивали после очередного искусно проведенного приёма. Нина давно нравилась Андрюхе, ещё в детстве, приходя к деду Егору, он всегда обращал на неё внимание: то за косу дёрнет, то дурой прыщавой обзовёт, то в заросли крапивы столкнёт. К шестнадцати годам Нина расцвела, и Андрюха уже по-другому глядел на юную красавицу. Егорыч над ним посмеивался: «Испортишь девку раньше срока – убью! Насажу как опарыша на крюк и в воду!» и тут же трепал его по густой копне волос. Андрюха наливался краской и от всего отнекивался.
Егорыч, испытывая стыд и неловкость от своих недавних проделок, о которых шумела вся улица, поскорее хотел выпить. Видя страдания деда, муж Антоновны Борька балагур и весельчак вывалился прямо наземь из летней кухни с длинной скамьёй, и с громким смехом под видом помощи позвал Егорыча. Борька быстро плеснул портвейна в чашки и мужики, молча и жадно, залпом опрокинули, тут же повторили. «Настоящий ты мужик, Борька! И сына хорошего вырастил!» - с душевным облегчением сказал Егорыч, глядя в окно кухни на резвящегося Андрюху с ребятами. «Тебе спасибо, Егорыч, пока я за рублём длинным по северам мотался, ты его жизни учил, приглядывал».
Женщины позвали к столу, гости шумной гурьбой начали рассаживаться. Андрюха уселся рядом с родителями, напротив Егорыча и Нины. На колени к Андрюхе забрался младший братишка. В самом разгаре веселья Борька вскочил на табурет и крикнул: «Минуточку! Оркестр, барабанная дробь!», гости застучали по столу, а Борька спрыгнув с табурета, кинулся к сараю. Через мгновение он выкатил новёхонькую «Яву». «Вот, сынок, катайся! Подарок от нас с матушкой!». Андрюха не веря своим глазам в два прыжка оказался возле сарая, перехватил руль и закричал обнимая за плечо отца: «Дед Егор, завтра с утра махнём на рыбалку, готовь червя!». Егорыч был удивлён не меньше и подумал, что не зря Борька столько лет потроха морозил.
Громко играла музыка, гости выплясывали, а задорней всех танцевала Нина. Повеселевший и захмелевший дед любовался внучкой и, выпив ещё полстакана, сам пустился в пляс. «Поберёг бы себя, дедуль, чай не молодой!» - заволновалась внучка. Дед не унимался и выкидывал коленца: «Я ищё о-го-го! Я ащё вас всех! Я в разведке служил!». Егорыч метнулся к столу, хряпнул пол ста и закричал: «А ну-ка Андрюх, подь сюды! Ща мы им покажем цырк-шопито!" Егорыч сходу сделал кувырок и встал в боевую стойку, сжав кулаки. «Дед Егор, бери нож, шоп по-настоящему!» - решил подыграть Андрюха. Егорыч схватил со стола нож, перекинул несколько раз из одной руки в другую, перехватил лезвием вниз и правой рукой нанёс удар сверху. Музыка оборвалась, гости замерли в ужасе.
Самбист-десантник не ожидал от деда такой прыти. Пьяный Андрюха с трудом успел поставить блок, перехватил руку, рычаг внутрь, раздался хруст и Егорыч, корчась пополам, взвизгнул от боли в плече и локтевом суставе. Дед опустился на колени, теребя вывихнутое плечо, на его глаза навернулись слёзы. Нащупав на земле оторвавшийся орден, сжал его в ладони и беззвучно зарыдал. Нет, не от злости, а от обиды, как плачет обиженный ребёнок. Родственники и гости хором, как один голос, накинулись на деда: «Убийца! Ирод проклятый! Совсем из ума выжил, старый дурак!» Все кричали и толпились вокруг Егорыча и ошеломлённого Андрюхи. И только Нине стало жаль дедушку, она подошла к нему, обняла и помогла подняться с колен. Зная норов деда, Нина решила убрать нож, от греха подальше, выпавший из рук Егорыча. Быстрым движением подняла нож с пола и направилась прочь от деда. В надвигающихся сумерках лезвие ножа блеснуло среди столпившихся людей, и, обезумевший Андрюха инстинктивно, как бык на красную тряпку, не ведая, в чьих руках, бросился на него – прыжок, удар ногой, выбитый нож полетел вверх, следующим ударом руки он приложил Нину. Толпа ахнула, часть бросилась к упавшей без сознания девушки, другая к Егорычу - в здоровой руке деда взметнулась вверх табуретка.
Скорую решили не вызывать, чтоб не портить вконец и так уже испорченный праздник. Борька, выпив стакан, рассудил: «Доктора с ментами нам не к чему, у парня только жизнь начинается». Нашатырь из аптечки привёл девушку в сознание. Нину завели в дом, напоили горячим чаем и уложили в постель. Гости тихонечко расходились. Всю ночь, потрясенный Андрюха, простоял на коленях возле кровати девушки, держа её за руку. Связанный Егорыч провёл ночь в летней кухне.
В конце июля Нина поняла, что беременна. Когда это произошло, она точно не знала – то ли в тот роковой вечер, то ли неделю спустя, когда пришла к Антоновне забирать кастрюлю. В начале сентября сыграли свадьбу. Обиженный на Андрюху Егорыч на свадьбе внучки не присутствовал, да сильно и не звали его. Постоял в сторонке возле районного ЗАГСа, издали поглядел на молодых, всплакнул, да пожелал счастья.
Год спустя, Егорыч, нянча своего правнука Егорку, подумал: «Эх… время-время, год-за два… а ведь не зря ж… всё было ж… а если б иначе…н-е-е-е-е, иначе быть не могло…. подрастай скорее, внучек, на рыбалку вместе пойдём, иль на куропатку…».
© alex alieff
