В апреле 1990 года у моего папы был юбилей. Ему исполнялось 80 лет и по этому случаю я, естественно, примчался из Москвы, где к тому времени жил уже второй год, в родной Саратов. В тот период по талонам было все, вплоть до соли и спичек, поэтому я постарался привезти к столу столько, сколько вошло в купе. На вокзале меня встречали друзья, все баулы быстро раскидали по машинам и (о, счастье, пробок тогда ещё не было) через 20 мин. были уже у нас дома. На предложение юбиляра выпить за мой приезд, встречавшие деликатно отказались, поезд все-таки был утренним, а вот зайти с поздравлениями часика в три, за некоторое время до начала «официальных торжеств» пообещали, так как всех их мой папа знал очень хорошо. Кого со школы, еще лопоухими и не видными из-за парт, а кого-то с моей университетской поры, долговязыми разгильдяями в джинсах.
К назначенному часу депутация из порядка десяти человек уже стояла у наших дверей. К трём встречавшим меня на вокзале присоединились и другие, кто часто бывал у нас дома или на даче в последние 10-15 лет. Немного потолкались в коридоре, произнесли соответствующие моменту слова и через пару-тройку минут расселись в гостиной за столом, который мама и сестра быстро снабдили всем необходимым (уму непостижимо, как они тогда справлялись без посудомоечных машин, кухонных комбайнов, готовых нарезок и салатов в контейнерах???)
Первые две стопки коньяка юбиляр так ловко хлопнул с «молодёжью», что некоторые, понимающие в этом толк, даже немного сконфузились. После третьей, которая пошла после того, когда все немного перекусили, папа сказал:
«Дальше пока без меня. Мне ещё день простоять и ночь продержаться. Да ещё и завтра, похоже, кто-нибудь зайдёт»
Мы выпили ещё, завязался разговор вокруг какой-то общей темы, многие давно не виделись…И тут папа задал нам вопрос:
-Вот вам сейчас по тридцать лет, кому чуть больше, кому чуть меньше.. Мне пятьдесят лет назад тоже было столько, в сорок первом. Тогда война была, авианалёты.. Но ведь даже когда нам весь завод немцы бомбами разнесли (он на авиационном тогда работал), мы под открытым небом, в цехах стен не было, продолжали самолёты выпускать. Ни на день не остановились. Сейчас войны нет, вроде не бомбят, но всё по карточкам, пенсию я уже четыре месяца не видел, заводы стоят, страна разваливается. Вам тридцатилетним не стыдно?
Мы ошарашено молчали. Как то неожиданно и не к месту что ли прозвучал вопрос. Ситуацию разрядил очень кстати раздавшийся звонок в дверь. Ещё двое задержавшихся моих товарищей шумно, не понимая, чего это все сидят, как линейку проглотившие, вручили отцу бутылку коньяка и здоровую хрустальную байду в виде рога (ещё один парадокс того времени, хрусталь до этого тотально дефицитный появился, чуть ли не в булочных). За столом началась суета, двигались стулья, расчищали место на столе для новых гостей. Кто-то из них произнёс расхожую фразу : «Не графья, постоим..» Тут папа опять заставил всех нас притихнуть.
-А я был знаком с графом,- сказал он.
И рассказал нам следующую историю.
Незадолго до войны он получил назначение на Саратовский авиационный завод. Комплектующие и целые блоки самолетов, такие как двигатели, авиапушки и ещё куча всего – всего поставлялась, чуть ли не со всех союзных республик. К сентябрю уже Белоруссия и Украина были под немцами. Десятки заводов, если наши успевали раньше немцев, перебазировались вглубь страны, какие-то производства разворачивались в новых местах, зачастую чуть ли не в чистом поле. Конструкции самолётов постоянно, исходя из фронтовой практики, модифицировались. Задачей отца было обеспечение производственной кооперации. Потому как умри, но определённое ЦК Партии количество боевых машин в день завод фронту выдать должен. Мобильной связи тогда не было. Защищенная телефонная связь была не везде, да и обсуждать производственные вопросы было небезопасно. Могли прослушать и немцы и наши особисты. И то и другое ничего хорошего не сулило.
По этой причине в октябре 1941 он оказался в г.Куйбышеве (кто не знает, теперь это Самара). Туда его добросили с заводского аэродрома на попутном военно-транспортном самолёте. За один день решив все вопросы на местном оборонном заводе, он связался с руководством, и получил разрешение возвращаться домой. У него на руках был документ Государственного Комитета Обороны, обязывающий представителей власти оказывать всяческое содействие. Пассажирские поезда тогда практически не ходили, и с этим мандатом его сумели отправить грузопассажирской баржой, уходящей вниз по Волге с эвакуируемыми детьми, женщинами и какими-то грузами. Максимум через пару дней она должна была быть в Саратове, но на следующее утро ударил такой мороз, что баржа намертво встала во льду посреди реки. Отец спал на палубе, меж каких-то тюков, когда его позвали к капитану. Тот кратко обрисовал ситуацию, на барже около сотни детей и женщин, плюс груз, который в военное время тоже не просто так отправили. Ближайший населенный пункт, откуда может прийти помощь приблизительно в 15 км, с учётом трёх километров до дороги, которая туда ведёт. Капитан был мудрым человеком, понимал ситуацию, и доходчиво объяснил, что на судне есть только два человека, которые могут привести помощь. Это отец, с его мандатом Государственного Комитета Обороны и депутат Верховного Совета СССР, писатель, граф Алексей Николаевич Толстой, который уже дал согласие и пошел в свою каюту собираться.
Через какое-то время, появился Алексей Николаевич. Он был в шубе и зимней шапке, так как вёз с собой основательный багаж. На отце были «кирзачи» и парусиновое пальто.
Шли они больше шести часов, пока их не подобрала попутка. Помощь они организовали довольно быстро, их появление произвело фурор среди местного начальства. Толстой отправился назад к барже, у него там остался багаж, самую ценную часть которого, по его признанию, составляли рукописи и личные бумаги, а отец на попутках в Саратов. За шесть часов пути успели по-человечески близко сойтись. Толстому было уже под шестьдесят, и дорога давалась ему очень нелегко. Договорились встретиться после Победы. Граф А.Н. Толстой не дожил до неё несколько месяцев.
© uzila
