Дима Гордеев, замредактора газеты «Гордость Придвинья» сидел в летнем сортире тракториста Сени и мучился диареей, в простонаречии, банальным поносом. Сей недуг был вызван жестоким похмельем после вчерашнего «корпоратива» в честь дня рождения главного редактора Ильича, прозванного жителями райцентра Двинск Вождем за полное совпадение имени-отчества с Лениным. Пили самогон от тети Фроси, тещи главреда. Закусывали салом от хряка Маркеса, названного Ильичом в память о великом писателе, чьи «Сто лет одиночества» Ильич часто перечитывал.
Дима Гордеев вообще хотел отлежаться, но Ильич взял отпуск, и пришлось отдуваться за всех. Гордеев прибыл к трактористу Сене писать о рождении седьмого по счету отпрыска тракториста и скотницы. Скотнице обещали вручить орден матери-героини, и в райцентр приехала какая-то шишка из области, которая вместе с Димой тупо смотрела на хату-развалюшку, в которой ютились тракторята, и вздыхала. Сеня и его жена почти постоянно находились под градусом, поэтому не всегда понимали, что, вернее кого, творят в очередной раз, и к детям своим относились как к сорнякам, что росли на огороде: есть и ладно, абы не мешали жрать самогон и трахаться. Дима мучительно соображал, как из этого сделать красивую статью о демографическом росте, и привезли ли в сельпо свежее пиво.
Рука Димы потянулась за туалетной бумагой, но наткнулась лишь на клочки газеты, в которой он был великим начальством. Дима повертел в руках обрывок с собственной статьей о ремонте школы в деревне Париж (да, была такая пафосная деревенька неподалеку, куда некоторые алкаши из Двинска бегали на танцы и мордобитие), подумал:
«Да уж, этим творчеством только жопу и вытирать», и тоскливо завершил акт очищения желудка от продуктов самогонного распада.
На душе было гадко. О такой ли карьере он мечтал на пятом курсе журфака? Работал два года внештатником в одном столичном журнале, думал, возьмут. Не взяли. Отправили в Двинск писать убогие совковые опусы о подъеме сельского хозяйства. Мечтал снова – вот пройдет два года, вернусь в столицу в журнал. Два года прошли — Ильич предложил место заместителя. Прежний от цирроза тихо умер.
- Тебе в твоей столице хрен такое предложат, — сказал Ильич веско, — а со временем до моего кресла дорастешь, – сооблазнял, — тогда и о серьезном месте подумать можно.
И Димке двадцать шесть, а он уже имеет собственный кабинет и даже секретаршу, дочку главного бухгалтера колхоза, которая периодически приходит к нему на послеобеденный секс. Замуж хочет, а кого в Двинске можно найти? Клонов тракториста Сени, потомственных алкашей, которые кроме самогонки и прогулки до Парижского клуба ничего не предложат. Вот и повелась Дуня Иванова, девка со спелым телом размера 48-го, на Димины очки и интеллигентное обращение.
От тракториста Сени Дима приехал мрачный и злой. Ему предстояло в этот день быть выпускающим редактором и к вечеру подписать в свет номер, где на первой странице красовалась статья Вовы Жигулева «Колхозу Кирова – хорошую землю, а колхозу Луначарского – плохую», где этот несостоявшийся детективщик, мучивший читателей описаниями бытовух с расчлененками, на этот раз просто сокрушался о неплодородных землях колхоза Луначарского, в состав которого и входила деревня Париж.
Дима вычитывал гранки и хотел домой. В кабинет впорхнула Дуня с литром разливного пива. Она очень хотела замуж за Диму, поэтому ежедневно совершала в честь любимого маленькие подвиги.
Пиво Дима выпил в один присест, номер подписал («А, все равно там одна и та же скукотища!») и ушел домой в обнимку с Дуней.
Утро встретило его смехом коллег, сующих прямо под нос номер «Гордости Придвинья», где в заголовке про неплодородные почвы колхоза Луначарского исчезла буква «Л». На первой странице большими буквами красовалось правдивое заявление:
«КОЛХОЗУ КИРОВА – ХОРОШУЮ ЗЕМЛЮ, А КОЛХОЗУ ЛУНАЧАРСКОГО – ПО ХУЮ».
Несмотря на то, что газету выписывали принудительно из-под палки, а в киосках она лежала тяжелым грузом, в тот день весь тираж «Гордости Придвинья» был раскуплен колхозниками влет. Мрачный Вождь, главред Ильич, сказал Диме:
- Работал в одной витебской газете редактор, который тоже «Л» потерял в слове Главнокомандующий. Получилось – Сталин Верховный Гавнокомандующий. Он под поезд в тот же день бросился. А ты не бросайся, увольняйся сегодняшним числом и вали, куда хочешь.
Дима уехал в неизвестном направлении, оставив о себе долгую память и беременную Дуньку. Кто-то утверждал, что он стал журналюгой в оппозиционной брехаловке, кто-то – что видел его на столичном вокзале спившимся бродягой. Но под поезд он не бросился точно.
И дай ему Бог удачи.
© Fairy-tale
