Давайте для начала разберемся с моей фамилией. Вообще-то сам я говорю Бусеми. Но правильное итальянское произношение — Бушеми. Правда, чтобы понять это, мне пришлось слетать на Сицилию.
Из всех статей о себе, что я когда-либо читал, мне больше всего нравится та, где меня называют кинематографическим эквивалентом спама. Не знаю, что они имели в виду, но звучит ништяк.
Больше всего, как мне кажется, я похож на дерево.
Мне нравятся люди, раздираемые изнутри. Но не страстями — борьбой. Мне нравятся те люди, которым неуютно в обществе. Которые чувствуют свою чужеродность. Вот каких людей я хочу видеть в подсовываемых мне сценариях. Потому что я сам такой.
Каждый раз, когда мне предлагают новый сценарий, я сразу заглядываю в конец, чтобы понять — будут ли моего героя унижать или просто по-быстрому прикончат.
Больше всего мне нравится, как меня убивают в «Большом Лебовски», — очень неожиданно.
Даже после того как я уже сыграл пару ролей в кино, моей основной работой оставалась пожарная часть. Я работал в пожарной бригаде, и это означало, что по прибытии на место именно мне приходилось разматывать шланг.
«Под сенью крон» (режиссерский дебют Бушеми. — Esquire) — это фильм про мою жизнь. Моей матери, к примеру, он просто понравился. А отец сказал, что это шедевр.
Если ты снял хотя бы один фильм — этого уже достаточно, чтобы, умирая, улыбаться. Но, я, умирая, хочу смеяться во весь голос.
Я теряюсь, когда захожу в монтажную и слышу, как художник и монтажер говорят об оттенках зеленого в новом фильме.
Я всегда уважал режиссеров, которые умеют зарабатывать на жизнь одной лишь режиссерской работой.
Я могу лишь повторить слова Хичкока: чтобы снять хороший фильм, тебе нужны три вещи: сценарий, сценарий и сценарий.
Неважно, откуда берется вдохновение. По крайней мере до тех пор, пока тебя устраивают его плоды.
Я всегда хотел, чтобы меня усыновил Роберт Олтмен. Помню, когда я снимался у него в «Канзас-Сити», он сказал: «Знаешь, а ведь мне плевать, если фильм не заработает в прокате и десяти центов, ведь успех — это то, что ты сам понимаешь под этим словом».
Хороший зритель — это всегда хороший зритель. Даже если у тебя их всего шестеро.
Тарантино и Коэны очень похожи. Они охотно выслушают вас, кивнут и сделают так, что каждому на площадке будет казаться, что он тоже принимает участие в создании фильма. Но потом они все равно сделают все по-своему.
Мир несправедлив. В тюрьмах, например, практически не показывают фильмы о тюрьмах. Особенно если там есть сцена побега.
Мне всегда нравилось, что я родился в пятницу тринадцатого.
Как-то раз я встретил Микки Рурка. Мы пожали друг другу руки, и тут вдруг он говорит: «Знаешь что? Никогда не одевайся как пидор, если едешь в лос-анджелесский аэропорт». Я говорю: «Хорошо, Микки, я тебя понял». А он говорит: «Да не, чувак, это я себе».
Не люблю, когда актеры говорят, что их работа — это не просто умение выучить и разыграть роль. И что тогда, черт возьми, это такое?
В деньгах мне не нравится только одно — то, как они меняют людей. Более эффективно, чем рак, как мне кажется.
Я не так уж и часто пел для кого-то. По правде говоря, вообще никогда.
Всегда хотел узнать, что видят во снах слепые.
Что я еще могу сказать? Всем привет. Это Стив.
