Я человек очень занятой, и когда меня начинают на улице дёргать за рукав и зазывать в светлую даль, я могу и в рыло дать. Стремительно и без сожаления.
А тут, как на грех, важное и срочное дело. Ну, и представьте ситуацию: меня нервно ждут, перезванивают и намекают; машину я бросил чёрт знает где, потому как понял – не успеваю. А без машины я всегда себя чувствую неуютно. Сам на Тургеневской, в переходе… лечу, спотыкаюсь… и тут эта гнида.
- Милейший!
И за рукав меня – дёрг! Ну, сука, – думаю, - тебя мне только не хватало. И разворачиваюсь, чтобы в пятак ему сунуть. И вдруг вижу – стоит передо мной старик. Башка белая как выпотрошенная подушка, глаза белёсые, словно зимнее небо и улыбается зубастым ртом. И что поразительно – толпа несётся, меня толкают, а ему хоть бы хны. Будто специально народ его обходит, как валун на стремнине. Ну, и благодать присутствовала. Про благодать чуть не забыл, это важно. Если бы не было благодати, я дедушку не раздумывая, по кафелю разложил.
Так вот. Навалилась она на меня глыбой, и рука сама собой опустилась на замахе. Стою, смотрю, и произнести ничего не могу, только вякаю невнятно.
- Ты… вы чо? Вы это…
А дед опять за своё:
- Милейший, не побрезгуйте.
Я набрал в лёгкие побольше столичной мути и рыкнул ему в лицо:
- Чо надо, блять!?
- Всего лишь вашего внимания.
Не знаю почему, но я смягчился.
- Нашел время, я спешу, - отвечаю.
- Житие твое горько, аки емшан. Зазря суетишься. Дело твоё скаредное.
- Чо, чо? Ты по-русски можешь?
- Суета всё, - махнул рукой дед. Давайте встретимся в восемь вечера на Лубянке. Уговорились?
Я вздрогнул, но подумал, – Быть не может, чтобы дед на Лубянке хороводил.
- Буду вас ждать, - сказал старик.
- Ага, жди.
Я махнул рукой, мысленно послал назойливого старика в жопу и побежал по эскалатору, торопясь на встречу, которую, как потом оказалось, давно уже проебал.
А вот на Лубянку я тогда всё-таки поехал. Но не на встречу с дедом, а по очень нехорошему стечению обстоятельств.
Я сидел в кабинете на четвертом этаже и печально потел. Напротив меня восседал мужчина, облаченный в дешевый костюм и мелкие бегающие глазки.
- Алексей Пашечкин?
- Так точно.
- Насколько я знаю, именно вы курируете Алёну Запяткину.
Чтобы немного успокоиться, я решил потянуть время.
- Из Могилёва? – спрашиваю.
- Недавно у неё появился новый знакомый из городской администрации города Дубны, – не давая мне возможности прийти в себя, молвил собеседник. – Это так?
- Допустим.
- Отлично.
Конечно, отлично, – подумал я, - полгода её портфолио валялось у меня на столе, как говно на блюде. Вроде есть на что посмотреть, но хавать никто не хочет. Я единственный усмотрел в Алёнке божью искру. Наш имиджмейкер выкроил ей новый образ, я нанял приличного фотографа и на свой страх и риск вывез Запяткину в Дубну. Она произвела в области такой же фурор, как в своё время нижегородский князь Всеволод.
Глава администрации запал на прелести, и уже около года из городского бюджета нам ежемесячно отчисляется около пятнашки зелени. А теперь случился какой-то залёт, и Запяткина тянет меня в гнилое лубянское болото.
- Вот что, любезный. Вы же любезный? – пошутил дешевый пиджак.
Милейший, любезный… черт знает что, а не день. Я киваю, типа да, я любезный и полон внимания. Один хрен, про меня тут всё известно и отнекиваться глупо. Да и опасно.
- Мы заинтересованы в сотрудничестве, - в голосе пиджака застрекотали таинственные нотки, - нам нужна полная информация обо всех без исключения встречах нашего подопечного, которые пройдут в июне этого года. Поработайте с девушкой. Вы же умеете, ну.
Лесть я любил больше всего на свете и на Лубянке тоже об этом знали. В общем, я согласился.
На прощание быстроглазый даже пожал мне руку.
Пока меня вели коридорами и лестницами, я не переставал думать о том, что вся эта история дурно пахнет, и скорей всего, моя карьера скоро закончится. А если дубнинские дела, не дай бог, связаны с ВПК или шпионажем, могут и башку отстрелить. Не свои, так чужие.
Я представил, как мой лубянский агент достает из кармана дешевого пиджака волыну и печально навинчивает глушитель. Мне хочется принять смерть лицом, но обладатель бегающих глазок неумолим. При этом он как бы скорбит вместе со мной. Однозначно давая понять, что мы задействованы в одной постановке, просто сегодня у нас соответственные роли. Так получилось.
- Повернитесь спиной, любезный. Вы же любезный? – шутит он и вздыхает, – нам нужно хорошее выходное отверстие.
***
На улицу я вышел совершенно раздавленным. Прошел мимо входа в метро и, повернув на Мясницкую, лицом к лицу столкнулся с дедом.
- Что, мыто за деяния требуют, корысть им в душу!
- Старик, уймись уже… - отвечаю, – не до тебя мне.
- Да ты послушай, что я говорю, милейший… не одну пару лычевиц сносишь, а всё одно стезя ко мне приведёт, да ужо поздно будет. А без меня либо в порубе сгниёшь, либо под холм сляжешь.
Мне не понравилось про холм, и я остановился. А ведь и правда - знал старый, что я на Лубянке сегодня окажусь, поэтому и встречу здесь назначил. Странный пассажир. Внезапно возникло подозрение, что дедок в соседнем кабинете штаны протирает, и я сделал шаг в его сторону, попытался схватить крысу за воротник, но старик проворно увернулся и теперь стоял сбоку от меня. Тут я вспомнил, каким неуязвимым он был для толпы, там в метро. Точно, агент, - мелькнула мысль, - но нахера меня пасти, если я вроде как уже и согласие дал сотрудничать?
- Ты что, сука старая, решил в оборот меня взять! Какого хрена тебе надо?
- Давай отойдём, милейший. Того и гляди с неба польёт. Вот сюда, под крыльцо.
Я посмотрел наверх и решил, что дед спятил. На небе ни облачка, ветер только верхушки деревьев слегка массирует. Черт знает почему, но я его послушал, мы сделали пару шагов, и встали под навесом.
В ту же секунду набежали тучи, стало совсем темно и с неба обрушились потоки воды. Я разглядывал пузырьки на асфальте и внезапно почувствовал облегчение, как будто меня лишили воли и разума.
- Так что тебе надо? – спрашиваю, и совсем не узнаю собственный голос.
- Хочу, чтобы ты со мной поехал.
- Куда ещё?
- В Старый Острог.
- Что это за хуйня, острог?
- Елизово теперь. Это на Камчатке.
- Ну и хуле я там забыл?
Дед хитро прищурился.
- Истинную лепоту тебе показать хочу. Ты, поди, разбираешься в лепоте-то?
Я надолго задумался. В связи с последними событиями, вариантов у меня было не так много. Либо я сотрудничаю и ложусь под холм, либо сваливаю в ебаный Острог в компании умалишенного пенсионера. Там я смогу залечь на дно и переждать. Вероятней всего, искать меня не станут. На Камчатке уж точно. В крайнем случае, напрямую завербуют Запяткину.
Ко мне возвращается решимость, я ещё минуту другую прикидываю, каким образом завершить незавершенные дела в столице и уверенно говорю:
- Лепота, это моя профессия, дед. Я согласен.
- Вот и чудненько.
***
Всё, что мне нужно для жизни, умещается в небольшую дорожную сумку. Я всегда так жил, и мне нравится такой уклад. Я даже не имею собственного жилья, и снимаю трёшку в Китай-городе. Жены у меня тоже нет, и надеюсь, никогда не будет, ибо насмотрелся. Единственное – машину жалко, которую я бросил в районе Таганки ещё днём. Нужно будет попросить Серегу, чтобы отогнал к себе на стоянку.
Через пару часов мы сидели в одном из баров в аэропорту Шереметьево. Дед пил черный чай и жрал вприкуску сахар. Я заказал себе кофе, вертел в руке мобильник и думал, – звонить или нет по поводу машины.
- Немецкий? – спросил дед, кивая на телефон.
- Финский.
- Я и говорю – немецкий.
Я уже собрался набрать номер, но старик меня остановил.
- Не надо. Аже какой тать на твоё добро соберётся налести, то это его беда, не твоя.
- Какой к хуям тать?
- Твоей ауде красная цена – ломаный грош в базарный день.
- Понимал бы чего в аудях, – передразнил я деда, но звонить передумал.
- Вот когда увидишь своими глазами Лепоту, тогда поймешь, об чём я.
В очередной раз на меня нахлынули подозрения. Откуда знает про ауди этот вяленый селянин из Острога? Что-то здесь не так. С другой стороны, какого хрена он тащит меня на Камчатку? Чем больше я думал, тем яростней шла борьба внутри моего сознания. Куда я еду, зачем? Пиздячить через всю страну, чтобы лепоту посмотреть! Это просто смешно. Я представил, как будут ржать знакомые, если узнают. Не проще ли было посотрудничать? Может, ничего там страшного с этой Запяткиной.
Несколько раз я порывался подняться из-за стола, послать старого хрыча и вернуться в Москву. Когда я уже начал нетерпеливо ёрзать на стуле, на меня снова снизошла необъяснимая легкость, разум уснул, уступив место чувствам. И когда объявили посадку на рейс в Петропавловск-Камчатский, я уже точно знал – Лепота, это то, что мне нужно.
В самолёте я почти всё время спал. Просыпался только тогда, когда дед пихал меня локтем в бок и шептал:
- А глаза синие-синие… ловитва там у нас знатная… и перси ея…
Я слышал только обрывки фраз, которые накладываясь на обрывки сна, и рисовали странные, будоражащие воображение картинки.
Хвойный лес, под ногами зеленая трава, ядрено-кислотного цвета, тут и там из неё торчат головки мультяшных грибов. Поют птицы, где-то вдалеке слышен шум водопада. Благодать.
Внезапно всё меняется.
- Понаихалы… - ворчат грибы.
Птицы начинают неистово срать мне на голову.
- Тать! Тать хочет налести на наше добро! – слышу я мерзкий визгливый голос за спиной.
Поворачиваюсь и вижу агента госбезопасности. В руках у него двустволка.
- Продал ты нас, Лёша.
- За горло его, и об дерево! – не унимаются грибы.
- Нет, нам нужно хорошее выходное отверстие, – отвечает пиджак и вскидывает ружьё.
Вздрагиваю и просыпаюсь, так и не дождавшись выстрела.
Самолет наполнен еле слышным гулом, старик спит, шамкая губами. Я тоже засыпаю, помимо своей воли погружаясь в нелепый кошмар.
- Подлетаем, - слышу я сквозь сон, протираю глаза и выглядываю в иллюминатор.
Очертаниями Петропавловск-Камчатский похож на человека, который упал на землю и уже не в силах подняться.
Когда мы вышли из самолёта, и добрались до города, всё оказалось намного плачевней. Два десятка обглоданных временем домов, памятники неизвестным мне деятелям и монументальное здание Сбербанка. По периметру несколько унылых сопок и действующих вулканов, готовых сожрать этот город вместе с жителями, машинами и котами. Огромная и пустая как футбольное поле центральная городская площадь. Низкое фанерное небо подпирают портовые краны. И всё это хозяйство ласкают волны серого, как тоска, океана. После Москвы это место показалось мне настоящей жопой.
Я стоял на остановке в ожидании автобуса на Елизово, и мне хотелось выть от тоски. Память вздрогнула, словно проснувшийся вулкан и выдала образ моей первой… нет, пожалуй, единственной любви с красивым именем Виолетта. Вита. Вета. Я привёз её в Париж и бросил в жернова глянца. Какое-то время она была лицом Ив Сен Лоран, а затем пошла по рукам. Гадость какая. Моя Виолетта в потных лапах какого-нибудь Бернара Арно. Зато, это была моя самая удачная сделка.
Тоска прошла, уступив место усталости после перелёта. Теперь я во что бы то ни стало должен, просто обязан увидеть Лепоту. Иначе, какого хера я тут делаю?
После того как статус жопы был закреплен за Петропавловском-Камчатским, город Елизово уже не поддавался классификации. Но и он ещё не был последним пределом. Прав был Михайло Ломоносов, Сибирь – бездонная бочка и именно оттуда будет прирастать к России всякая хуйня.
Мы совершили пересадку и на полусгнившем автобусе двинулись в Паратунку.
- Надеюсь, Лепота уже ждёт нас? – спросил я деда.
- Лепота никого не ждёт, - был ответ.
Охуеть, – подумал я. Думу прервал телефонный звонок. Звонил мой шеф.
- Лёша, привет. Ты где?
- В Елизово. Вернее… еду из Елизово в Паратунку.
- Ага, понятно. Где это? Ладно, не важно. Давай, срочно на ближайший рейс и дуй в Москву, ты мне нужен?
- Случилось чего?
- Звонил Бакин. Он сейчас в Барселоне, ему скоренько нужна Влада. Ну, эта, черненькая.
- Она сейчас в Ницце с Прохорчуком.
- Всё, я понял. Москва отменяется, дуешь в Ниццу. Отмажешь там Владу. Ну, придумай что-нибудь, не мне тебя учить. Подсунь ему какую-нибудь молдаванку, он любит. Нам Бакина нельзя терять, иначе он к конкурентам сбежит. Знаешь, как сейчас…
Я нажал на сброс и уткнулся лбом в давно не мытое стекло. Смотрел на тряский пейзаж и думал о том, как будет страдать Бакин без Влады. Хотя, вполне возможно, что он через час уже забудет о ней. А вот Влада точно страданёт, когда узнает. Она девушка амбициозная и всегда идёт до конца. В пошлом году минет в ресторане сделала за норковую шубу. Прохорчук стал последнее время прижимист и Влада наверняка скучает. Не её полёта аллигатор.
- Ну вот, Лёшенька, мы и приехали, - радостно известил ёбнутый старик, - выходим.
Паратунка оказалась довольно милым поселком, не в пример предыдущим, так называемым городам. Крохотный, словно куриный погост центр окружали радушные домики. Ну, опять же вокруг сопки и лес.
- Надеюсь, пешком не надо идти?
- Совсем немного.
- Вёрст десять? – сострил я.
- Не больше, - заверил старик.
- Ну, пошли.
- Нет, иди сам. Лепоте лишний послух не нужен. Да и уклад таков.
- Какой нахуй уклад? Ты в своём уме, старче! Заманил хер знает куда, в ебеня, прости господи. А теперь – иди сам?!
- Тут всё просто. Держись этого залавка, что на Аваче, видишь? Зело по сторонам не зыркай. Идёшь посолонь. Буде какая спона или чего ещё, не останавливайся, дальше иди.
- Нихуя не понял. Ты по-русски можешь?
- Да что ты словно угрин какой!
- Сам ты, блять, чурка не русская!
- Да не матись ты так, сыроядец окаянный! К вечеру одесную увидишь ручей, там и становись лагерем.
- И что?
- И жди.
- Чего ждать-то?
- Рачения, чего же ещё?
- Ты ебнулся, дед? Какого рачения?
- Се бо… - ответил дед.
Я уже хотел съездить ему по кумполу, как давеча в метро, но ловкий пенсионер поднял руку и указал в небо за моей спиной.
- Лико!
Я посмотрел по направлению его руки и ничего особенного не увидел. Ну, облака, верхушки деревьев. Когда обернулся, старика и след простыл.
Вот сука! – подумал я, – куда идти то, блять? Как он сказал, по какому-то залавку. Авача какая-то. Хуй пойми, а не лепота. Идиот я, чистой воды кретин. Сидел бы сейчас в Москве, или нет… летел бы в Ниццу, не важно. У меня дома этой лепоты, хоть жопой жри.
Я немного успокоился, выяснил у аборигенов что Авача, это местная река, а залавка, типа уступа. В этом направлении мне и следовало двигаться. Немного беспокоил тот факт, что в окрестных лесах водится хуева туча бурых медведей. Эту информацию я заполучил, проходя мимо стайки туристов, которую окучивал экскурсовод. Он ещё рассказывал, что район и город названы в честь погибшего на этих сопках партизанского командира Елизова. Уж, не от рук ли бурого мишки, – подумал я и затосковал.
Но какая-то неведомая сила заставила меня идти по берегу реки, и не зыркать по сторонам, как советовал ебаный Сусанин.
Когда мне посчастливилось добраться до уступа, была уже глухая ночь. А ведь мне нужно отыскать ручей, чтобы разбить лагерь. Ну, то есть просто упасть мордой в траву и уснуть.
Бурый мишка и ручей попались мне одновременно. Вероятно, медведь не заметил бы присутствия алчущего лепоты, но в кармане у меня неожиданно зазвонил мобильник. Видать у Бакина взыграло ретивое, и он стал наяривать шефу. А тот мне.
Мишка взвыл и косолапо двинулся в мою сторону. Я метнулся вверх по крутому склону, проклиная шефа, минетчицу Владу и Бакина. В кармане беспрестанно икал телефон, Топтыгин глухо гудел за моей спиной, а я рвал на себя землю, корни растений и торчащие из почвы коряги, пытаясь вскарабкаться наверх.
Когда вершина была совсем близка, и я уже праздновал победу, мне на голову обрушилась неведомая хуйня. Последнее что я помню – сноп радужных искр. После чего горизонт ушел вбок, и я потерял сознание.
***
Очнулся утром, у ручья. Во рту болело и чесалось, как будто я накануне закинулся жменей муравьев. Руки и ноги были истерзаны и покусаны мелкой камчатской сволочью.
Сбоку послышался плеск воды, и я приподнялся на локтях.
- Э…э… - попытался подать голос, но поперхнулся. Выплюнул изо рта куски земли вперемешку с травой и кореньями.
- Людиии! Помогите…
В воде перестали плескаться, видимо прислушиваясь. Ещё подумал, что если это Топтыгин, то мне хана, уже никуда не побегу. Но я был уверен - медведи не прислушиваются. Они сразу начинают отъедать голову или конечности.
- Вы здесь?
Я снова услышал плеск воды и успокоился. Понял, что выходят на берег. Прикрыл глаза и лёг. Теперь меня либо спасут, либо начнут есть.
- Привет, ты кто? – слышу приятный во всех отношениях голос и открываю глаза. Прямо передо мной почти голая девка. Утыканное веснушками круглое лицо, курносый нос, полные губы и мокрые волосы. Заметив, что я разглядываю её сиськи, девка поправила полотенце, которым прикрывалась.
- Чего пялишься?
- Я из Москвы, - говорю.
- Понятно.
- Да я не в этом смысле. Я тут случайно. Шел, шел…
- Куда хоть шел?
Мне было неудобно говорить, что взрослый дядька попёрся за тридевять земель, чтобы посмотреть на лепоту, и я соврал. Сказал, что я турист, заблудился и на меня напал медведь.
- Да ну!
- Так и есть. Тебя как звать?
- Меня, как ни зови, я не приду.
- А меня Лёша. Алексей.
- У тебя голова разбита, ты знаешь?
Девка метнулась к кустам, нарвала какой-то листвы, плюнула, растерла и приложила всю эту ебалу мне на лоб. Пока срывала листья, я успел разглядеть её упругий зад и короткие, сильные ноги.
- Тебе сколько лет? – спрашиваю.
- Восемнадцать, а что?
- А мне тридцатник.
- Да тебе уже на погост пора. А ты всё под юбки заглядываешь.
- Я не заглядывал… да и нет на тебе никакой юбки. И трусов нет.
- Значит заглядывал. Понравилось?
- А то. Попа хорошая.
- У меня ещё кое-что есть, - кокетливо сказала она.
В самый неподходящий момент снова зазвонил телефон.
- Лёша, как это понимать? Ты где?
- Я в Паратунке, на меня медведь напал.
- В какой, нахуй, Паратунке? Где Влада? Мне вчера Бакин черную жизнь устроил. Ты соображаешь, что ты делаешь, козлина!
- Идите нахуй, Владислав Петрович, – сказал я и нажал на сброс.
Я вскрыл телефон, вытащил батарею и зашвырнул всю эту ёбань в ручей.
***
Скоро полгода, как мы живём в деревянном срубе посреди леса. Здесь пахнет солнцем и сеном. Мы вместе ходим по грибы и ягоды, я ловлю рыбу и охочусь. Вокруг и внутри меня самая настоящая лепота.
Моя ненаглядная оказалась довольно весёлой девчонкой, и мы прекрасно ладим. Правда, я до сих пор не знаю, как её зовут, да это и не важно.
Вчера она научилась сосать хуй.
— vpr
