На пляже рядом со мной расположился русский дед с двумя внуками.
Черный весь, сразу видно - не один месяц тут загорает, так и оказалось.
В первые дни мы просто здоровались, потом поменялись зачитанными до дыр, влажными от брызг русскими газетами, а когда больше читать стало нечего, разговорились.
Вначале о черногорской флоре и сербской фауне, потом о моих детях и его внуках, а потом просто - за жизнь.
Его сын, купил тут квартиру, вот дед с внуками и загорает все лето. Хорошо, только иногда поговорить по-русски хочется, да не с кем.
Дед (я как-то даже и не спросил его имени, хоть общались неделю) поведал мне несколько своих семейных историй, вот одна из них:
Мы жили на Украине в маленьком селе. Мой батя, царство ему небесное, всю войну прошел, все четыре года в танке провоевал.
Как уходил, я не помню, маленький был, а как вернулся, помню, как будто вчера. Пацаны мне очень тогда завидовали – папка живой, с немецким аккордеоном, сам весь в медалях, орденах, да еще и с руками и ногами целыми. Тогда это была большая редкость.
Правда, лысый весь и рот стал маленький и круглый - голова в танке малость подгорела, но глаза целые и сам здоров как бык.
Работал наш батя трактористом в колхозе, жили голодно, но дружно, не жаловались. Все было бы хорошо, только в 52-м понаоткрывали вокруг нас угольных шахт и стали на них зазывать добровольцев-комсомольцев. Добровольцы кончились, так и не начавшись, но задание партии выполнять нужно и тогда начали, хочешь - не хочешь, грести всех подряд.
Причем во время работы не забирали, что бы слухов не было, наверное, гребли только по вечерам.
Сидит человек в хате, никого не трогает, а тут раз – здрасте. Явились агитаторы с милицией.
Забирали всех мужиков от восемнадцати до пятидесяти. Пишешь заявление добровольца, котомку в зубы и на шахту в «бой за уголек». Не хочешь писать сразу, так сначала почки отобьют, после тут же напишешь…
Батя наш очень не хотел на те шахты.
В хате под полом выковырял себе место, величиной поменьше гроба, и как только собака вечером залает, быстро хватал документы, надевал пиджак с медалями, крестился и влезал под пол. Сверху закрывался доской и каждый из нас, детей, умел быстро накрывать ковриком отцовский схрон. Даже трехлетняя сестра. Ну, вообще не заметно.
Бывало, ворвутся в дом, и давай папу шукать. Все переворачивали, вначале искали отца, потом уж его документы, награды, костюм.
Мама говорила, что мол, вот только перед вашим приходом муж собрался, взял паспорт, медали и уехал в город, зачем, не знаю.
Товарищи агитаторы ругались, плевались и уходили, может на неделю, может на месяц…
А папа вылезал из своего гроба, все лицо в слезах. И так до следующего лая собаки.
Мама его жалела.
Конечно, обидно – жизни не щадил, четыре года за Родину отвоевал, оставьте уже мужика в покое, пускай в своем колхозе землю пашет, так нет же…
Однажды, все же нашли.
Вытащили, вывели на двор и так отдубасили… до сих пор в ушах стоит его крик.
На шахте отец проработал недолго, пару месяцев всего.
Их бригаду там привалило.
Многих поубивало, а бате ноги отрезали выше колен.
Ничего, он не унывал, по дому все сам делал, прыгал по хате как обезьянка, еще быстрее здорового. Даже в футбол с нами играл, стоял на воротах.
Вообще хороший был мужик, добрый.
Он ведь, слава Богу, до старости дожил, в 80-м схоронили…
…Дед кряхтя поднялся и пошел к морю разнимать дерущихся за матрас внуков, а у меня все никак не шел из головы человек со слезами на обезображенном лице, который лежал в темноте и старался не звякнуть медалями…
