Потерять работу всегда страшно. Особенно, когда нет ни папы, ни мамы, ни дедушек, ни бабушек, ни каких бы то ни было богатых родственников за границей.
Сообщение о предстоящем сокращении Антонина Бенедиктовна Гольштейн приняла стойко, руки заламывать не стала, охать и ахать -тоже. Жизненные передряги, которых на её незавидную долю хватило с лихвой - закалили её и помогали принимать удары судьбы с гордо поднятой головой. Это на людях. Дома она , конечно же , поплакала от души, дав волю своим чувствам, с подвываниями и расстановкой. Никто ведь не видит, а значит - можно.
К своим сорока годам, так уж получилось, у Антонины Бенедиктовны не было ни мужа, ни детей. Вообще никого не было. При таком отчестве и фамилии - это было более, чем странно. Но, тем не менее. Сорок лет назад её подбросили неизвестные, в дорогой плетеной корзинке, на крыльцо женского монастыря. В корзинке нашли записку. На листе формата А4 ровным, красивым женским почерком было написано следующее:
"Девочку зовут Антонина Бенедиктовна Гольштейн. Она рождена в любви. Не отдавайте её в детский дом. Воспитайте в смирении, любви и всепрощении. И воздастся вам!"
На Антонинину беду, монастырь этот претерпевал кардинальные изменения, возглавила его суровая, и жестокая игуменья Калина, которую за глаза все монашки называли Салтычихой.
В 16 лет Антонину поставили перед выбором - остаться в монастыре или уйти в мирскую жизнь. Антонина выбрала мирскую жизнь. Если бы не "Салтычиха", которая у всех стояла в печенках, то жизнь свою Антонина благополучно провела бы в монастырских стенах.
А так...Жила она в общаге при элеваторе. Работала, естественно , на этом же элеваторе на погрузке зерна. Совковой лопатой кидала зерно на транспортерную ленту. Как ни странно, эта работа хорошо оплачивалась и Антонина жила довольно-таки достойно. Мужа и детей, как говорилось выше, не было.
С мужчинами отношения складывались непрочные. Антонина была красива, пышногруда, приятна в общении, желанна, но...фригидна. Тут и не поймешь - что послужило причиной такого расклада? Суровое ли монастырское воспитание и ячневая каша на воде по утрам, или, может, встреча с онанистом, который выпрыгнул неожиданно из под мостков, когда Антонина спускалась к речке прополоскать монашеские пожитки. "Инструмент" онаниста её сильно напугал. Синий, очень длинный, причудливо изгибающийся. Он часто потом ей снился в кошмарных снах.
Ещё одно потрясение, которое произошло в семилетнем возрасте, -это встреча "лицом к лицу" с женским половым органом. Обронив карандашик на уроке рисования, Антонина полезла под парту и застыла от ужаса. Монашка, ведущая урок, задрала под партой рясу и расставила ноги, видимо, для вентиляции,- в тот год стояло жаркое, засушливое лето. Для неискушенного детского глаза, и непрочной психики - явление жуткое и страшное, надо сказать. Антонина завороженно лицезрела это мохнатое, отвратительное чудище и потом долго ещё не могла связно говорить. Заикалась и плакала. Где-то с месяц.
Так вот. Кто теперь разберет- что явилось причиной? Но Антонина с мужчинами была зажатой до невозможности. А такой мужчина, который мог бы её раскрепостить и разбудить в ней страстную женщину, увы, такой на её пути не попадался. Надо ли говорить, что ни минеты , ни какие другие приятные апгрейды к классической миссионерской позе, Антониной категорически не принимались. Возможно и поэтому, - ребенка она зачать не могла.
И вот, Антонина осталась без работы. За годы, проведённые на элеваторе, она дослужилась до лаборанта, окончила техникум и работала уже в белом халатике в стерильном помещении с колбочками и пробирками.
И вот так, нелепым образом попала под сокращение. Ну, бывает. Жизнь непредсказуема. И не одна в общем-то попала. На дворе стояли лютые 90-ые годы.
А деньги-то нужны? Нужны! Поплакав и немного успокоившись, женщина стала искать работу. Но не тут-то было. На бирже предлагали только рабочие специальности с копеечной зарплатой, а деньги Антонина привыкла получать приличные. Она обращалась не только на биржу, но и обходила все известные предприятия в городе сама.
И вот, однажды, в погожий, летний денек, она набрела на какую-то контору без вывески, в глухом и непрезентабельном переулке. Везде требовались женщины до 35 лет, а тут как-то сразу ухватились за неё, взяли в оборот, обласкали, наговорили всяких приятных слов и Антонина решила здесь и остаться. В чём заключалась новая работа -толком не объяснили, но как она приблизительно поняла - это был городской архив. И почему-то без вывески над входом. Старое, кирпичное здание, в хорошем, ухоженном состоянии.
Ей выдали черный халат, серые байковые нарукавники и объяснили, что и как она должна делать. Зарплату пообещали хорошую. Поменьше, чем была на элеваторе, но не намного.
В принципе, работа оказалась - "не бей лежачего." Утром пришла, записала "входящие", "исходящие" в толстый журнал, рассортировала письма, почему-то всегда в жолтых, доисторических конвертах с причудливыми несовременными марками, по размеру конвертов. Потом, большие конверты отнесла в кабинет № 8, маленькие в кабинет № 6 , и средние в кабинет № 4. Потом пробежалась с тряпочкой по поверхностям полок, обновила картотеку ( как именно обновлять, - объяснила старая, шамкающая губами работница со стекляным, неподвижным глазом), полила цветочки , составила реестр и всё. Вот и все премудрости.
Рай, а не работа. Раз в неделю выпадали ночные дежурства. Вооружившись книжкой и вязанием, одинокая Антонина, коротала эти ночи с превеликой радостью.
***
Этой ночью, с которой и начинаются собственно события, перевернувшие жизнь Антонины, в архиве было непривычно холодно. На это Антонина сразу обратила внимание, как только заступила на смену. Холод был жуткий, хотя, на улице стояло жаркое лето. В принципе, это нормально и естественно. На улице жарко, а внутри кирпичного дома - прохладно. Это же не бетон и всё, как-бы, по законам физики. Но холод был такой, что казалось, проникал до костей.
Где-то в районе полуночи, Антонина ощутила лёгкую тревогу. Решила обойти здание и поняла, что в помещениии есть кто-то посторонний. Поняла и всё. Каким-то седьмым чувством.
Городской архив - это сплошные полки, заваленные бумагой, до потолка. Папки, папки, папки, папки. Много-много-много. Нет им числа и края.
Вдруг, отчетливо и громко, как в спортивный репродуктор, прозвучал мужской голос. Левитан курил в сторонке. Только один раз Антонина слышала подобный голос. В городе, где она жила, на левом берегу возвышался памятник солдату победителю, огромный "колосс", с поднятыми вверх руками , держащими автомат. Приближаясь к памятнику, люди наступали ненароком на плиту , которая электронным способом была связана с записью этого голоса и динамиками. И тут, неожиданно раздавался такой мощный глас, что люди, со слабой психикой испытывали неимоверные нервные перегрузки. "Это нужно не мертвым, это нужно живым...". Вот, примерно так же произошло и в архиве. Будто бы Антонина наступила ногой на невидимую плиту и голос зловеще произнес : " Антонина Бенедиктовна Гольштейн. Подойдите в седьмую секцию. Ничего не бойтесь. Вам не причинят вреда. Мы - ваши друзья".
Антонина любила читать книжки про инопланетян и первым делом подумала, что это они, пришельцы с далёких галактик, вышли с ней на связь. Страх, невероятным образом, улетучился, и Антонина быстрым шагом продвигалась к седьмой секции огромного архива, предвкушая долгожданную встречу с внеземным разумом. В седьмой секции никого не было. Но голос продолшал чеканить.
"Антонина Бенедиктовна Гольштейн. Снимите с себя всю одежду и аккуратно повесьте на стул. Ничего не бойтесь. Вам не причинят вреда. "
Антонина подчинилась, и в костюме Евы , обхватив себя руками за плечи, встала посреди седьмой секции с секретными документами, трясясь как осиновый лист.
"Антонина Бенедиктовна Гольштейн. Ничего не бойтесь. Лягте на пол. Разведите ноги. Не бойтесь. Вам не причинят вреда."
Выполнив указания, Антонина приняла , на первый взгляд, обычную миссионерскую позу для совокупления, ничего другого на ум не приходило.
Вдруг, она ощутила нежные прикосновения к телу, как-будто сразу несколько тёплых и мягких рук как по команде начали массировать его, буквально каждую клеточку.
Антонина закрыла глаза и впала в безпамятство. Такого с ней никогда не случалось. Очнулась она от собственного крика. Страстного и дикого. Её качественно и вдохновенно трахал кто-то невидимый. Истома разлилась по всем закоулкам красивого и пышного тела, к сороколетнему возрасту, не испытавшего хоть какого-то мало мальски сытного оргазма.
" Меня используют как человеческую самку" - промелькнула мысль в голове Антонины. "Инопланетяне проводят эксперимент. Ну что-же. Возможно именно для этого я и была рождена"- произнесла Антонина и стала самозабвенно подмахивать тазом навстречу фрикциям невидимомо "насильника".
"Хорошо ли ,вам, Антонина Бенедиктовна Гольштейн? - вкрадчиво спросил эрзац-Левитан откуда-то сверху.
"Хорошо, хорошо, замечательно, ещё, ещё, ещё!" - кричала в экстазе Антонина.
Наконец , всё закончилось.
Изможденная, мокрая и счастливая Антонина медленно поднялась с пола и вдруг разрыдалась. В Антонину будто влили лёгкость и невесомость. Тело словно избавилось от 85 кг и забыло про гравитацию.
***
Так продолжалась теперь почти каждое ночное дежурство. Антонина похудела, постройнела, помолодела. Она и до этого выглядела неплохо, если не считать опущенных уголков губ и складки поперек лба. А тут расцвела и сбросила лет 15.
Ранней весной Антонина родила девочку. Хорошенькую, красивенькую и толстенькую.
Антонина летала на крыльях счастья.
Первое потрясение , связанное с рождением дочери, Антонина испытала, когда дочка заговорила. Она говорила почему-то стихами.
"Мама, я хочу кашку
Сладкую и вкусную
Наклади её в тарелочку
Зелененькую, капустную"
"Включи, мамочка, лампочку
Чтобы спать мне было не страшно
Поставь у кровати тапочки
И посиди с Наташею.
Да, девочку Антонина назвала Наташей. Наталья Бенедиктовна Гольштейн.
Так и говорила дочка стихами. И мать, и окружающие, к этому с трудом , но привыкли. Всё-таки, удивительное явление. Неподготовленный человек долго поражался услышанному.
Второе потрясение. Когда Наташе исполнилось 10 лет, её кожа стала светиться по ночам, фосфорным цветом, а сама Наташа парить над кроватью. Так она спала. Садилась на кровати в позе лотоса и с наступлением темноты начинала светиться и левитировать. Утром Наташа ничего не помнила, и превращалась в обычную девочку, правда, так и продолжающую изъясняться рифмованными фразами.
Ну, и третье потрясение - это вечная молодость самой Антонины. По паспорту ей было уже 50 лет, а на вид с трудом давали 25-30 лет.
Когда Наташе исполнилось 17 , и мама и дочь смотрелись как две подружки. Обе неземной, нереальной красоты.
Мужчинам Антонина отказывала, она так и продолжала трудиться в городском архиве и заниматься любовью с невидимкой в седьмой секции Х-файлов.
***
Любой женщине необходим не только телесный, но и душевный контакт. Антонина несколько раз пыталась заговорить со своим ...а вот с кем со своим, - это трудно сейчас на вскидку и сказать? Муж, любовник, качественный ёбарь? Скорей всего третье. Но, тщетно. Грубый голос из репродуктора её останавливал : "Антонина Бенедиктовна Гольштейн. Не разговаривайте. Расслабьтесь и получайте удовольствие."
Поэтому, счастье Антонины было физическим, но не духовным. А если быть уж совсем точной - не совсем полным. Да, и светящаяся по ночам дочь, честно говоря, пугала и заставляла задуматься. Вот как её выдать замуж и за кого? А парни крутились толпами возле Натальи. Как и у любой матери взрослой дочери, у Антонины все мысли сконцентрировались в одном направлении.
Добавляло беспокойства и отсутствие месячных у Наташи. Зато каждые 28 дней из лона дочери вылуплялся бутон, который распускался на второй день и превращался в прекрасную красную розу с нежными лепестками. На пятый день цветок облетал и по всей квартире, то там, то тут Антонина ходила с веником и заметала подсохшие лепестки. Красиво - ничего не скажешь, но тревожно.
Помня о своей миссии, Антонина всё-равно была горда тем, что именно её выбрали инопланетяне в качестве суррогатной женщины, а в то, что это были именно инопланетяне, она верила безоговорочно.
Любила ли Антонина дочь? Она беспокоилась, переживала за её дальнейшую судьбу, и прекрасно понимала, что рано или поздно за дочкой придут.
И за ней пришли. Вернее, она исчезла. Испарилась.
Антонина плакала, сокрушалась. Только-только успокоится, но наткнувшись на красный лепесток где-нибудь в темном углу - разрыдается вновь. Ночью, вставая в туалет, Антонина могла наблюдать светящиеся волоски с головы дочери, летающие по комнате. Жуткое и завораживающее зрелище. И опять Антонина начинала плакать и обида разрезала её сердце на куски. Как же так? Не простившись, ничего не объяснив?
Но самое обидное и горькое было даже не в этом. Седьмая секция городского архива перестала "работать". В условленный час , а именно в полночь, Антонина не услышала привычный призыв к совокуплению. Как она не просила, как не умоляла, но в архиве царила тишина. Как и не было ничего.
"Сволочи! Сволочи! Сволочи!"- кричала Антонина в гневе. Вы забрали у меня самое дорогое ( тут она кривила душой немного),- " ДОЧЬ!". Так зачем же вы забрали и любимого мужчину? На этих словах Антонина всегда осекалась и думала, что стопроцентно утверждать, что это был мужчина - не могла даже она.
Ну, и в довершении ко всему, женщина стала стареть. Стремительно и беспощадно.
Сначала у неё сморщилась кожа, потом выпали зубы, потускнели глаза и провалился рот. За месяц Антонина из пышной и красивой красотки превратилась в жалкую, сморщенную старуху.
Из архива её уволили за старческий тремор и слабоумие.
Её можно увидеть вечерами на городской окраине, она пристально вглядывается в небо и шепчет : "Наташенька, где ты, моя доченька!? Вернись! Мама тебя так любит!"
Говорят, что бывшие её товарки- монахини, прознав про Наташино бедственное положение, приютили её вторично, благо, "Салтычиха" к тому времени уже померла.
Когда мне рассказали эту историю, я стала обходить стороной конторы без вывесок. Одно из двух, либо там МММ, либо ёбарь - невидимка. И кто-бы знал наверняка, что же для среднестатистической женщины страшнее?
— Лола Пунш
