Как говорится, время лечит, и оно же и калечит. Особенно страшно этот феномен проявляется в глухой тайге, где человеческая жизнь практически ничего не стоит. В нашем случае Время не только покалечило, но и убило людей, оказавшихся в опасной близости друг от друга.
Тяжелый гусеничный лесовоз «МТБ-500», который должен был забрать вагончик с окончившими вахту лесорубами, проехал километров на двести севернее по причине ошибки водителя. Следующий должен был появиться не ранее чем через месяц. Люди были покинуты на произвол судьбы и времени.
До большой земли были сотни километров непроходимой и опасной тайги. Связи не было по причине поломки рации, которую неудачно чинил бригадир лесорубов Остапчук.
Провианта в вагончике было вдоволь, месяца на три, имелся приличный запас махорки и канистра с техническим спиртом. Голодная и холодная смерть, забытым в тайге лесорубам, никоим образом не грозила. Однако люди были брошены лицом к лицу с медленно текущим временем, имелась опасность столкновения непростых характеров. Суровые мужчины, не отягощенные бременем интеллекта, умели с детства только рубить пилить и калечить деревья. Развлекали и тешили же они себя с помощью водки, рыбалки и сибирских женщин.
Когда лесорубы поняли, что их оставили, то они не упали духом потому что просто не знали как им падать. Первые дни они пили спирт, играли в домино и калечили деревья пилой «Husqwarna».
Потом стало до боли в скулах муторно и скучно, игра начала раздражать, костяшки домино полетели друг другу в морды.
В вагончике было много книг отечественных и зарубежных писателей , шахматы и нерабочий телевизор «Шилялис». Книг лесорубы читать не умели по причине незнания грамоты, а шахматная наука была неподвластна медленному таежному мозгу. Книги пускали на самокрутки, а шахматами играли в «Чапаева». Потом «Чапаев» надоел и шахматами поддерживали костер. Бригадир лесорубов Остапчук попробовал чинить «Шилялис» отверткой и молотком, но потом его полностью доломал и бросил это занятие.
— Чем дальше будем убивать время?— спросил у всех бригадир и сурово нахмурил косматые брови.
Где-то притаившееся и за сосной Время внезапно встрепенулось, услышало Остапчука, хохотнуло себе в ладошку: «Убить? Это мы еще поглядим, кто кого».
Мужчины развели костер для согрева и стимуляции рассказа историй и анекдотов.
— Значит так…первым начал самый молодой из лесорубов Андрюха Колесов — Было дело…
Его тут же наперебой поддержали другие мужики.
Наперебой зачастили лживые истории про рыбалку и половые победы над женщинами. Однако позорно быстро запас историй и неприличных анекдотов был исчерпан. Некоторое время всех развлекали издевательства и подшучивания и над худым и щуплым Гришкой Шпильманом, который числился в учениках лесорубов. Шутки были жестокие, тюремного характера, в результате Гришки сломали два пальца на ногах, потом парня стало жалко, да и фантазия поистощилась.
Несколько дней подряд время убивали прибаутками, скороговорками и игрою в города. Все это, однако, хорошо шло только под махорку и спирт. Махорка вскоре закончилась, да и спирт болтался на дне канистры. Все понимали, что неубитого времени еще слишком много, понимало это и время, втайне злорадствуя и предчувствуя скорую расправу. Надо было что-то делать.
Подобно электрической искре, на один короткий миг, между мужчинами что-то проскочило. Лесорубы странно переглянулись между собой. Каждый подумал то, что подумал другой. Однако, содрогнувшись от ужаса сокровенных фантазий, мужики тут же затаили друг на друга злобу. Вспыхнул общий конфликт.
— Ты че пялишся?— коротко бросил Андрюха Колесов напуганному Шпильману . На самом деле, на большежопого Колесова пялился двухметровый верзила Федя Криворотов, но его Колесов боялся
Феде же показалось, что на него сально посмотрел бригадир. Почуяв что в данной обстановке авторитет бригадира ничего не стоит, Федя большим кулаком врезал Михалычу по грудине и сбил ему дыхалку. Остапчук присел, хукнул и ударил по железным яйцам Криворотова.
Кулачные бои вошли в общее правило — били друг друга сочно и в полный контакт. Стало теплее и веселее на душе.
Пробуждаясь в очередное утро от тяжелого сна, мужчины обильно оправлялись и сразу затеивали драку по любому удобному случаю. Время, незримо парящее над лесом, призадумалось даже: а не победят ли они его? Однако, вскоре, задубевшая на пронизывающих таежных ветрах, плоть перестала ощущать боль, переломы и вывихи даже не ныли. Драки быстро закончились.
И вот настал тот роковой вечер, лесорубы расселись у костра, докурили остатки махорки, допили последние литры спирта. Нехорошо морщились щетинистые лица в отблесках жаркого пламени, предчувствуя скорую неотвратимую развязку. Дело в том, что два предыдущих дня у костра прошли в глубоком молчании и ненависти друг к другу. Также почуяв неладное, заволновался и Шпильман, ему подвело живот, и он тихо пошел на оправку под дальние деревья.
На траве, в бликах догорающего костра, тускло блеснул оранжевый бок забытой бензопилы.
Лицо, самого борзого из всех, Колесова, враз стало страшным.
— Вон оно как, — быстро сказал он и показал всем свою правую руку. На кисти не хватало трех пальцев — следы первого знакомства с «Husqwarna».
— Ну и шо с того?
— Не нужна она мне, обойдусь!
— Не смогешь, Андрюха, — презрительно бросил кто-то из мужиков.
— На слабо береш, сцука, — процедил сквозь желтые клыки Колесов и легко подхватил пилу как любимую женщину.
Не успели лесорубы ахнуть, как взвыла пила страшно и отхватила кисть как лишнюю, больную ветку дерева. Обрубок Андрюха тут же сунул в костер, зашипело мужицкое мясо, свернулась черная кровь. Невероятный суровый шик происшедшего не оставлял никаких сомнений, что Андрей Колесов резко поднялся в глазах своих товарищей.
Двухметровому великану Криворотову стало обидно, ибо он всегда держал мазу в коллективе. Схватив брошенную бензопилу, он шустро дернул стартером и глубоко внедрился по несколько раз пилой выше колена левой ноги. Взвизгнула «Husqwarna», забуксовала в мясистой конечности. Федор поднажал сильнее, полетела костяная крошка. Нога, вдруг надломилась, и тяжелый Федор грузно завалился на бок. С чувством выполненного долга, он бросил отхваченную ногу в сторону и стал боком ползти к костру, чтобы остановить кровотечение.
Ошарашенный тем, что его подчиненные не оставили ему никакого выхода и надо быть впереди всех, бригадир Остапчук метался мыслями в переполненном спиртом мозгу.
— Нахуй нужно! — вдруг вскрикнул Михалыч и тут же приставил полотно к шее. Натужно взвыла, зарычала беспощадно пила, сухо, как орех, треснул твердый кадык бригадира. Шея у Остапчука была очень жилистой и пила увязла, не дойдя до завершения процесса — голова завалилась и повисла у него на спине, вроде капюшона. Потешно дергаясь обезглавленным телом, Михалыч побежал по кругу как недорезанная курица.
Шпильман из-за дальних деревьев услышал пронзающие душу звуки, не смог закончить оправку и с опущенными штанами живо выскочил на поляну. Его взору предстала леденящая взор картина: Андрей Колесов, сидя на пне, раскачивался из стороны в сторону, находясь в состоянии глубокого болевого шока. Криворотов, зацепившись распоротой штаниной за сучок пня, на котором сидел Колесов, пульсируя плевками крови из обрубка, упрямо пытался ползти к костру, чтобы прижечь ногу. Потеряв почти всю кровь, он еще отчаянно пытался жить.
Тело бригадира, лежащее на животе, совершало остаточные конвульсивные подергивания, а его голова укоризненным остекленевшим взором уставилось на подошедшего Шпильмана. Криворотову все же удалось оторвать промасленную штанину, он, хрипя, дополз до костра, сунул в него ногу и тут же загорелся целиком. Крик Федора, умоляющего о помощи, долго еще потом стоял в ушах Павла Шпильмана.
Чтобы уберечь свою психику от разрушения увиденным, Шпильман завершил оправку, аккуратно снял изгаженные брюки, а после и телогрейку. Оставшись без ничего, он надел теплые портянки, тяжелые сапоги и побрел вглубь леса. Время тут же, на цырлах, побежало следом, надеясь добить несчастного в пути. Но оно просчиталось. Паша разговаривал с кореньями, ягодами, грибами, мелкими животными. Речь из него лилась легко и непринужденно, как горный ручей. Взял в руки дохлого ежика, гладил и беседовал с ним. Шел Пашка день за днем, в одних сапогах, питаясь травой и ягодами.
Так и вышел Шпильман к людям через десять суток — ободранным, с дурно пахнущим ежиком в руках, беспрерывно беседуя. Люди в белых халатах отобрали трупик животного, а Пашку привезли в район и поместили в психический изолятор, где лежали еще двое, привязанные кожаными ремнями.
Теперь Паша беседовал с ними, рассказывая им свою жизнь и, бессильное перед ним Время, отступило и постыдно спряталось.
Двое с ремнями молчаливо внимали Шпильману. Они, накачанные сильными медикаментами, уже давно победили Время и лишь сумрачно бороздили просторы своего сознания.
Когда «МТБ-500» забирал зловещий вагончик, люди поговаривали, что Колесов был жив, так и сидел на пне, был погрызен волками и много крови потерял. Однако не довезли его, помер, по причине отсутствия необходимых медикаментов.
С тех пор учили грамоте людей по всем окрестным селам, так как общая мораль была такова: умей читать лесорубы, не покрутили бы книги на самокрутки и дотянули бы до прибытия помощи…
© TNT
