Нина Юрьевна занимала целый этаж старого сталинского дома. Там на этаже было по две квартиры – пятикомнатная и четырехкомнатная. Так вот, они обе были ее. На площадке были две двери, но внутри все было соединено.
- А вот так! – говорила Нина Юрьевна молодому архивисту по имени Дима Круст. Этот Дима приходил к ней разбирать нотные рукописи из домашней коллекции: отец Нины Юрьевны был знаменитый музыковед, академик, лауреат Сталинской премии.
- А вот так! – рассказывала Нина Юрьевна. – А мама была народная артистка СССР и лауреат ажно трех Сталинских премий. Но они с папой не были расписаны. А когда построили этот дом для работников науки и искусства – то папа и мама получили каждый по квартире! Ну, а потом уже расписались, проделали дверь и все такое… Это я, Димочка, к тому, что люди искусства не только в облаках витали…
Нине Юрьевне было за шестьдесят: худая, с короткой стрижкой, в огромных дымчатых очках и с двумя кольцами на левой руке – большой бриллиант и пятицветная камея.
Иногда Нина Юрьевна говорила: «минуточку» - и скрывалась за дверью, которая вела вглубь квартиры.
Когда она выходила, Дима смотрел на фотографию на стене.
Там была обнаженная молодая женщина. Дочка Нины Юрьевны. Хотела стать художницей, потом – фотомоделью, Нина Юрьевна рассказывала. А потом заболела. Потеряла речь. Не выносит света. Не читает, не слушает радио. Третий год сидит в темной комнате. Почти ничего не ест. Нина Юрьевна горестно промокала глаза, чуть приподняв свои громадные непрозрачные очки.
Однажды Нина Юрьевна сказала:
- Дима, отпустите меня часика на два? А потом я привезу чего-нибудь вкусного, и будем пировать! Идет?
- Идет, - сказал Дима, не поднимая головы от старинной тетради.
- Если там будет шум или стук, - Нина Юрьевна показала на дальнюю дверь, - не обращайте внимания. С ней ничего не случится.
- Да, да! – кивнул Дима, погруженный в выцветшие строки.
Хлопнула дверь. В квартире была мертвая тишина. Но вдруг, через полчаса примерно, он почувствовал в глубине квартиры какое-то движение. Встал, приложил к двери ухо. Явственно услышал легкие шаги – взад-вперед. Он обернулся, посмотрел на фотографию. Какая она красивая! Он взялся за ручку двери. Там был темный коридор. Дальше – почти совсем темная комната, с плотными гардинами. И еще одна дверь. Приоткрыл. Темнота, едва освещенная зеленой лампочкой, как в радиоприемнике. Расстеленная кровать. На кровати – тощая голая девушка, стриженая почти наголо.
Она протянула к нему руки.
- Как тебя зовут? – спросил Дима и вспомнил, что она немая.
Она вскочила, обняла его и стала расстегивать все его пуговицы.
Он понимал, что не надо этого, но ничего с собой не мог поделать. Она была худая, гладкая, сильная и горячая. Когда все кончилось, она вдруг стала хихикать и пальцами делать козу. Он встал. Обтерся уголком простыни. Оделся. Вышел, не оглядываясь.
Сел за стол. Достал из пиджака сигареты, закурил.
Минут через сорок вошла Нина Юрьевна.
- Здесь нельзя курить! – сказала она. – У нас курят на кухне, - всмотрелась в него и вдруг провела рукой по его встрепанным волосам. – В чем дело?! – заорала она. – Ты был там? Ты… ты изнасиловал больную? Ты изнасиловал слабоумную, подлец, подонок, мразь!
Она схватила его за руку и потащила туда.
Распахнула портьеру. Зажгла свет.
Он увидел пустую смятую постель.
Нина Юрьевна взяла с туалетного столика свои кольца – бриллиант и камею – и надела на левую руку.
Он и не заметил, что она вернулась без колец.
- Я пойду, ладно? – сказал он.
- А как же пировать? – засмеялась Нина Юрьевна. – Там в холодильнике торт, я утром купила. Так что пойдите на кухню. Или – пойди?
© clear-text
