Он проснулся поздно. Дивный, морской, солёный воздух, с запахом водорослей и рыбной чешуи благотворно влиял на нервы. Спать хотелось практически всё время. Быть может, приехав сюда, он просто сбросил с себя этот неподъёмный груз забот, проблем, нерешённых задач, которые резиновой жвачкой жевались в голове и не давали ни на минуту о себе забывать. Он вообще удивился, что это ему удалось. Обычно просто так вот взять и выбросить что-либо из головы не так-то просто. Так-то оно так, да не так-то уж это и легко. Как бы не так. Потому что это очень трудно.
Наверное, всё потому, что она тоже здесь. Эта его давняя знакомая. До встречи сегодня утром он жил несколько лет, думая что уже свободен. От всех этих чувств. Он встретил её сразу же, как только приехал в дом отдыха. В этот чёртов юг.
Она, в широкополой шляпе, в лёгком, почти воздушном голубом парео, который был по сути всего лишь куском полупрозрачной ткани, в маленьких, унизанных разноцветными крупными бусинками, шлёпанцах, с вместительной торбой, в которой лежала двухлитровая бутылка «Балтики», пляжная подстилка, книга по домоводству, крем для загара, косметичка, термос, палка колбасы и половина торта «Лучано» – выходила из дверей и столкнулась с ним, который в это время как рас входил навстречу.
Обычные приветствия, дежурные комплименты, сдержанно-радостное удивление.
Он потом ходил гулять, купался в море и дал себе твёрдое слово не искать встречи. И не искал весь день. Постепенно успокоился и даже поздно вечером выпил в баре несколько кружек. Было весело, и её нигде не было видно. Он танцевал и немного перепил.
В небе всё это время была луна.
Наутро он открыл глаза и первая мысль о ней. Снова о ней. У них была когда-то своя личная история. Она из тех, кого называют стервами. Что, на самом деле здесь такого, когда томно, с придыханием она выговаривает твоё имя и при этом глаза сияют, её улыбка адресована только тебе, ты видишь её губы, эти нежные складки у рта, она улыбается, её сияющие почти целые зубы, ты замечаешь как сияет всё её лицо, оно сияет просто нестерпимо, просто режет и слепит глаза, и, уже увязнув в капкане всеми лапами, ты не можешь тут не подумать, что всё это для тебя.
Для тебе это всё.
Эта мысль, как контрольный в голову.
Хуяк.
Ты ловишь будто бы невзначай брошенный, лукавый игривый взгляд из-под полуопущенных ресниц. Пройти мимо, окатить глазами с ног до головы, обернуться, убедиться что ты смотришь и исполнить только для тебя эту древнюю пестню. Для неё это просто. Этот танец бёдер, спины, когда каждый изгиб – секс. Он стоял, открыв рот, смотрел ей вслед. С его губы тянулась слюна. Он был куском глины, весь его мозг стёк вниз, собрался там, и наполнил пещеристое тело. Оно разбухло и доставляло неудобство, выпирая из штанин. Оно путалось между ног, мешало ходить.
Больно било по бёдрам.
Так было в тот раз.
Он был поражён вирусом, о котором до того не имел понятия. И чтобы исцелиться, нужна была она. И он пошёл за ней. Он её догнал. И, уверенный в себе /он был молод и самонадеян /, схватил её рукой за нижнюю выпуклость и грубо разверул. Закрыв глаза и вытянув трубочкой губы, он потянулся к ней своим глупым лицом.
Его отрезвила затрещина.
Его глаза открылись сами и таки широко. Он даже удивился. На него смотрело то же лицо, но в нём уже и близко не было игривой похоти. Теперь там было негодование. Она мерила его взглядом с головы до кончиков ботинок, будто в первый раз. Уже другой человек. Куда всё девалось. Он опешил. Зачем ей это? Ну, типа крутануть перед ним жопой и всё такое? Ведь это было. Ну да, понятно, надо делать всё красиво, ухаживания, вся мишура, цветы-кино-вино… Ну, а если немного ускорить? Кому от этого хуже? Ведь в итоге, всё этим бы и закончилось. Зачем оттягивать?
Короче, тогда не срослось.
И вот эта встреча. Не сказать, чтобы он рад. Но ведь было-то… Всколыхнулось. Сегодня утром под её парео шевелились прелести. Они, сука, снова шевелились. Они шевелились, они подрагивали, подразнивали, она несла их купать на пляж. Все эти ноги, груди, ягоды…
Парео просвечивалось на солнце.
Она шла гордой походкой, независимая женщина, знающая себе точную цену.
До копейки.
Две эти аппетитные булки сзади терлись друг о друга.
На ней не было лифчика.
Полные, налитые жизнью, груди покачивались.
Казалось, они улыбались и говорили «привет, хочешь вставить и подвигать своей штукой между нами?»
Куда она шла в таком виде...
Он встал, прошёлся по комнате. Закрыл глаза, она продолжала идти. Шла, виляя бёдрами. Подъехать снова? Но нет, нет, ничего не будет. На фиг надо. Нет, ну может просто, спросить как дела, то сё, предложить выпить: ну как ты? Да всё нормально, кто-нибудь есть? Да нет, пока никого, а у тебя? А почему ты одна? Да так как-то всё, знаешь, отдыхаю вот, так может ко мне?
Перед глазами стал наклёвываться сочный сценарий. Она улыбчивая, ласковая: что будешь пить? Да вообще-то я только шампанское, о как кстати, а у меня есть! И конфеты даже, прикинь! Ой, что-то темнеет, а у меня всего одна кровать, но посмотри какая широкая! Давай немного развеемся, возьмёмся за руки, да нет, не надо, я не могу так сразу, мне нужно время, может просто надо ещё немного выпить, да не вопрос! На, пей! Вот пей ещё! На, блять! Нет–нет, куда, что ты делаешь, у меня из носа уже бульбы идут, мне капельку, только чуть, нет, шторы лучше задёрнуть, ну подожди, давай я сама расстегну, ой, а если кто-нибудь войдёт? Не войдёт, я запер дверь, только ты отвернись, я стесняюсь, да, да конечно, а кровать не скрипит? нет я её смазал, а чем, чем ты её смазал? Чем? Зачем тебе? Я хочу знать, это важно, да ради бога – вот, крем «оргазм» с молибденовой присадкой, то, что у меня всегда под рукой, ой какая прелесть, я сейчас намажу тебе кое-что… а резинка есть? Что? Ну, гандон, спрашиваю, у тебя есть? Да, «дюрекс» подойдёт? Ну, так себе, давай, подожди, я сама его натяну, вот так, тебе хорошо? Да
дышать
кровать постукивает перекошенной ножкой
стук переходит в дробь, дышать, раствориться в её глазищах, губах
когти – пальцы скользят по спине, вдоль спины, вверх-вниз, ягодицы
мы, задыхаемся
мы, ползём на вершину, мы, на вершине, мы, видим бога
кислорода не хватит назад
пик
пустота
Минута. Две. Три. Он открыл глаза. Он один. Сам с собой. И он кончил. Он густо изрешетил спермой журнальный столик. Никогда ещё не было так хорошо. Настолько реалистично. Он видел её глаза, прямо перед своим лицом. Глаза светло-янтарного цвета, с карими крапинками. Он посидел ещё, от нечего делать теребя рукой усталый писюн. Снова ставший маленьким, член. Подумал о ней. Страсть. Да. Да, конечно. Страсть исчезла. Исчезла. По телу расплылось спокойное равнодушие. Пресыщенность. Даже скорее вот так: лёгкое пресыщенное отвращение. Думать о ней не хотелось. Он поймал себя на мысли, что хочет подняться, сходить в душ и завалиться спать. Он лежал, чувствуя, что начинает дремать.
В дверь постучали. Спрятав в трусы причиндал, он босиком поплёлся открывать. Кто бы это мог быть.
Знакомых у него здесь не было.
Он открыл дверь. За ней стояла она. Живая, из плоти и крови. В том самом голубом парео. Она улыбалась. Она сказала «привет». И она пришла к нему. Немая сцена.
Он забыл, что стоит в одних трусах. На трусах блестели пятна свежей спермы.
- Ну, что? Ты мне не рад? может, пустишь? – она растягивала слова, стреляла глазками. Облизала губы и наклонила голову… Она ждала.
За окном доживал вечер, плавно перетекал в ночь. Море, уставшее за день, лениво плескалось у берега. Воздух шелестел в занавесках и немного бередил душу.
Он перебирал пальцами, ухватившись за дверь.
- Ты знаешь… Ты извини, но… я не один… да и вообще… устал за день. Приходи в другой раз, ладно?
И выдавив подобие улыбки, он захлопнул дверь.
Он стоял и смотрел в закрытую дверь. Он сильно сгрёб в пятерню свой чуб. Почесал ухо. Почесал в паху. Он сполз по стене, сел прямо на пол у двери и улыбался, как дурак. Он думал что сейчас уже вечер, из окна комнаты видно небо.
Небо такое чуть бледно-синее.
Так тихо-тихо. И хочется пить.
© евгений борзенков
