Юлькин день рождения отмечали с размахом. Четвертак – это вам не в тапки ссать. Накануне были слышны слабые голоса Юлькиного супруга, носящего погоняло Бумбастик, и Юлиной мамы, что, быть может, сие празднество лучше отметить в ресторации, неподалёку от дома, потому что дешевле заплатить за разбитую посуду, перевернутые столы, выебанных в жопу официанток и побитых певунов с летней эстрады, чем потом год ремонтировать квартиры? Свою, и соседские…
Но голоса вопиющих не были услышаны.
«Бухаем дома!» - отрезала без пяти минут именинница, и добавила: «Бумба, а давай ещё Лысого с Пашей-Пиццей позовём?»
Бумбастик трогательно зашлёпал губой, открыл рот, намереваясь наговорить Юле много обидных слов про нетрадиционную ориентацию Лысого и Пиццы, но потом махнул рукой, и удалился с горизонта, прихватив с собой враз постаревшую лет на десять тёщу.
Седьмого января, ровно в шесть часов вечера двери Юлькиной квартиры распахнулись, и туда ворвался разномастный табун.
Табун снёс в прихожей вешалку, Юлину бабушку, которая в недобрый час решила высунуть нос из своей комнаты, и почти затоптал маленького и не очень физически развитого Бумбастика.
Юлька, сияя свежезакрашенным фингалом, коим она обзавелась 2 дня назад, когда нетрезвый Бумбастик пришёл домой, застал свою супругу приблизительно в таком же состоянии, лежащей в ванной, и которая на нехитрый вопрос: «Ты где так нажралась, паскуда?» - ответила: «Да уж не с тобой, пидр молдавский!» - встречала гостей, стоя на накрытом столе. Гости скидывали Юльке пакеты с подарками, очень интенсивно тыкали пальцами в салаты, и воровали с тарелок нарезанную колбасу.
Наконец, Юлька дала отмашку:
- Жрите, господа!
И все стали жрать.
Именинница тем временем постепенно нажирала сливу, и почти подошла к той кондиции, которая условно называется: «А в детстве я занималась спортивной гимнастикой»
На деле это обозначало следующее: достигнув определённой степени алкогольного отравления, Юлия вставала на стул, хватала рукой свою правую пятку, и, со скрипом начинала задирать её к уху. Упражнение всегда заканчивалось одинаково: у Юли рвались по швам брюки (джинсы, колготки, шорты – нужное подчеркнуть), и она, потеряв равновесие, падала на пол. Но, тем не менее, шквал аплодисментов она всё равно срывала потрясающий.
Так что день рождения катился по накатанному сценарию: бухара, спортивная гимнастика, бухара, стриптиз.
Стриптиз обычно исполняла одна Юля. Но этот день рождения был особым. Поэтому именинница выкрикнула в массы клич:
- Девки, даю 20 баксов той, которая потрётся сиськами об Бумбастика!
Бумбастик незаметно перекрестился, и махнул ещё сотку водки.
Прибывшие позднее всех, друзья светло-синей окраски Лысый и Пицца – тут же оживились, и предложили свои услуги. Забесплатно.
Бумбастик накатил ещё соточку, и начал тихо сползать под стол.
Но молодая кровь, разгорячённая зелёным змием, жаждала хлеба и зрелищ.
Гости кричали: «Даёшь голые сиськи!» - и кровожадно косились на Бумбу.
Под столом Бумбастик жадно выпил ещё полбутылки пива, и был извлечён на свет Божий могучими руками Гены-Геморройщика, получившего столь красноречивое погоняло за пагубное пристрастие к спиртному и к молдавским продажным женщинам, коих Гена не просто любил, а ещё и ебал. Регулярно, и с особым цинизмом. Весу в Гене было под двести кило, и Бумбастик не сопротивлялся.
И был стриптиз.
И на старую кровать, накрытую флагом Ямайки, с размаху швырнули маленького, беззащитного Бумбу.
И две девки, отрабатывая полученные от Юлии 20 баксов, интенсивно тёрлись грудями о волосатую грудь Бумбастика под доносящуюся из динамиков песню: «Солнце ярко светит, луч играет по еблу, обоссанная девушка сосёт свою губу… Наверное, ей сниться отсосник до колен, но тут её пинает очень грубый мент..» Это была любимая песня Бумбастика. При жизни.
Потому что муж именинницы перестал дышать тогда, когда заметил, что груди, приятно касавшиеся его тела, вдруг стали плоскими и колючими. Он на секунду открыл глаза, увидел лежавших рядом с ним Пашу-Пиццу, и Лысого, и впал в летаргическую кому.
…А день рождения продолжался.
На кухне завязалась драка.
В правом углу ринга, в красных трусах, была Юля, в левом углу, в белых штанах – Витя-Бинокль.
Замес произошёл по вине Бинокля, который, застав Юлию за реставрацией вечернего макияжа, имел неосторожность сказать:
- Сколько «Запорожец» не крась – всё равно он Мерином не станет. Гы.
И получил в ответ острый укол кисточкой для теней в промежность, сопровождаемый словами:
- Зато твоим крючком только варежки вязать, обсос унылый!
…Биноклю потом промыли рану на голове, Юлька переоделась в джинсы, с сожалением засунув в мусорное ведро рваное праздничное платье, и празднество возобновилось.
Ровно в полночь гости, во главе с Юлией, торжественно пошли курить план.
Бинокль потрусил за ними, рассчитывая на Юлину патологическую незлопамятность. И зря, как оказалось. Потому что попытка выклянчить паровозик вновь закончилась трагично.
Патологически незлопамятная Юлия, заметив вытянутые дудой губы Бинокля, смачно треснула по ним лейкой в виде петушка, и припечатала:
- А ты покури трубу от Запорожца, клизма очкастая!
Всё как обычно…
Я сидела возле бездыханного тела Бумбастика, и с горечью думала о том, что расчленять его труп, и развозить в метро его останки в разные концы Москвы придётся мне. Как лучшей Юлиной подруге. Перспектива не радовала.
Более того, я услышала, как скрипнула дверь, кто-то шагнул в тёмную комнату, где лежал непогребённый Бумба, и рядом раздался голос:
- Есть тут кто?
Я вздохнула. Причём, громко. Но ничего не ответила.
Голос молчал полминуты, а потом сказал:
- Давай, что ли, потрахаемся, как там тебя зовут? Я потом тебе на гитаре сыграю…
Я снова вздохнула, и нежным сопрано ответила:
- Иди нахуй, гитарист. Рождество сегодня, урод. О душЕ подумай. И вали с Богом, по тихой грусти.
Удаляющиеся шаги. Сработало.
В комнате кто-то надрывно орал:
- Чёрррные глаза! Умираю! Умираю!
И слышался треск разрываемых одежд, и аплодисменты.
«А в детстве я занималась бальными танцами и спортивной гимнастикой» дубль два.
Скрип двери. Шёпот: «Есть тут кто?» Молчу. И тишина.
Вдруг, где-то сбоку послышалась возня, и хихиканье: «Ой, ты ЕГО побрил? Такой смешной…»
Стало интересно. Очень интересно. Я тоже люблю смеяться. Так посмешите же меня! И включила свет.
Рядом с телом Бумбастика скрючились Пицца и Лысый.
Пицца лежал, отвернувшись к стене, и его тошнило за кровать.
Лысый лежал на Бумбастике, и мастурбировал ему член.
Через пять секунд я поняла, что расчленять мне ничего не придётся, потому что Бумба вышел из комы, и принялся бить Лысого, Пиццу, и лягнул меня в бок.
В распахнувшиеся двери ввалились гости, неся на руках Юлю с гитарой, Бинокля в салате, а позади всех напирал мощным телом Гена-Геморройщих, утробно рыча:
- Умиррраю! Умиррраю! Черные глаза!
На часах было два часа ночи.
Дважды приезжавшие на вызов соседей милиционеры, танцевали с грудастыми гостьями финскую польку, мама и бабушка именинницы совместными усилиями забаррикадировали изнутри дверь, да так, что на следующий день пришлось вызывать МЧС, в салатах лежали несколько гостей и Юлькины колготки, а я шла по хрустящему снегу домой.
В соседний подъезд.
В больших меховых тапочках, угнанных из Юлькиной квартиры и в чьём-то красном пуховике.
Из Юлькиных окон вылетал фейерверк и китайские петарды, с балкона валил душистый дым, а на московском небе сияла рождественская звезда.
С днём рождения тебя, Юлька!
Мама Стифлера
