День Сурка длиною в жизнь

...Я сижу в здании только что отстроенной из удивительных фиолетовых панелек четырёхэтажной новой детской поликлиники на Сущёвке.

В коридоре на третьем этаже.

Разгар лета, жара. Мне только что исполнилось семь лет.

1981 год. Ещё жив Брежнев, но Олимпиада уже в прошлом. Ещё все продукты продаются без карточек, пусть и с очередями, но неограниченно. В Москве ещё достать можно практически всё. Очень помогает широко распространённая тогда система заказов (распределение дефицитных продуктов через профкомы по месту работы). Два раза в месяц я помогаю маме приносить коробку с всякими вкусностями и не очень. Две здоровые сумки с продуктами с той же регулярностью притаскивает домой отец.

Жить в принципе можно.

Я приехал из Мытищ в поликлинику на Сущёвке, к которой приписан по ведомству, для того чтоб пройти медкомиссию перед школой, в первый раз в первый класс. Один, потому что бабушка умерла полтора года назад, родители на работе, а дедушка у нас - птица высокого полёта, его такими глупостями беспокоить нельзя.

Меня, конечно, контролировали, и в поликлинике этой я был сто раз с мамой, и врачиха знакомая немедленно ей позвонила и сообщила, что я нормально добрался, и так далее - но всё равно я чувствовал себя удивительно взрослым и очень самостоятельным: такой трип! Один!

Сейчас я сижу на третьем этаже, в окно коридора бьёт уставшее августовское солнце, в его лучах искрятся пылинки, и я, сидя на стуле достаточно далеко, дую на луч, чтоб увидеть, как через мгновение начинается хаотическое движение почти уже застывших пылинок в луче...

Врачи все пройдены, мне нужно дождаться какой-то последней справки, я здоров, жизнь только начинается, и ощущение тихого, но абсолютного счастья переполняет меня в эти мгновения...

# # #

Потом было много всего. Перестройка, Горбачёв, палатки-ларьки, ваучеры-хуяучеры, смерть мамы, какая-то странная жизнь, похожая на качели: то в болоте, то на самолёте. Мы так в детстве приговаривали, когда на качелях качались, на которых вдвоём качаются.

Бизнес, банк, спецслужба, работа за границей, снова бизнес, женитьба, семья, дочь, работа, дом, работа, дом, недвижимость за границей, какие-то дела, планов громадьё, и...

...и внезапно всё кончилось. Я не очень хорошо помню, как было дело, но по-моему, я просто оказался не в том месте. Ни в чём не повинный просто стал свидетелем чего-то того, чему не нужно было становиться свидетелем. Случайно.

И меня убили. Хлопок, вспышка в лицо, всё.

# # #

- До этих не добивает, точно тебе говорю. Вот этих накрывает, а вот тех - нет. Они в слабой зоне ассимиляции, отрегулируй волну, йоптыть! И скачка медленнее идёт, ты же видишь! - и небрежный ответ в абсолютной темноте: - Да ладно, идёт же... не дёргайся ты...

# # #

Хлопок, вспышка. Я снова сижу на третьем этаже детской поликлиники на Сущёвке, мне семь полных лет, в окно коридора бьёт уставшее августовское солнце, в его лучах искрятся пылинки, и я, сидя на стуле достаточно далеко, дую на луч, чтоб увидеть, как через мгновение начинается хаотическое движение почти уже застывших пылинок в луче...

Но я всё помню. Тот, что в темноте - был прав: до меня не добило, я в слабой зоне. И я всё помню, что было. Почти.

# # #

Потом было много всего. Перестройка, Горбачёв, палатки-ларьки... я, помня всё, что было, решил использовать этот опыт.

Например, я не стал начинать курить, помня о том, как было тяжело бросать. Это сыграло удивительную роль, в корне изменив мою жизнь: во время ваучеризации мне предложили купить очень крупную партию ваучеров. В прошлой жизни я вынужден был отказаться от сделки по банальной причине: мне не хватило кеша, чтоб взять всё и сразу: за час до этого я купил себе в личное пользование блок дорогих сигарет. Смешно, но из-за такой малости сделку у меня увёл тогда другой, более практичный товарищ. В этот раз сигареты мне покупать не пришлось и сделка состоялась.

Продажа ваучеров на «бирже» в Лужниках на следующий день принесла мне примерно четыре суммы сделки (а деньги были большие), и славу крупного игрока этого рынка. Вскоре я уже полностью забыл про палатки и всякое дерьмо. Я играл на ваучерах и валюте, зарабатывая миллионы. Потом дозрел до экспортно-импортных операций. Сделки шли по нарастающей, и миллионы долларов уже не были для меня чем-то недосягаемо притягательным.

Я женился, построил роскошный загородный дом, ездил на «Бентли». Мне было при этом всего двадцать два года, когда в 1996 году меня взорвали. Время молодых, чего уж...

Не в Бентли - в БМВ. Но от этого не легче.

Хлопок, взрыв, мгновение адской боли разрываемого тела - всё.

Вот и не начинай курить после этого! Ничего больше не менял - а чем кончилось, а? Почти в два раза сократил себе жизнь, ну вы видели? Минздрав, иди-ка ты...

# # #

- А я тебе говорю, не правильно работает хреновина! Вот опять этих накрывает, а тех - нет!

- Ты про закон карбюратора слышал? Не трожь, пока работает!

# # #

Хлопок, вспышка. Снова 1981 год. Я снова сижу на третьем этаже детской поликлиники на Сущёвке, мне семь полных лет, в окно коридора бьёт уставшее августовское солнце, в его лучах искрятся пылинки, и я, сидя на стуле достаточно далеко, дую на луч, чтоб увидеть, как через мгновение начинается хаотическое движение почти уже застывших пылинок в луче...

Но, чёрт возьми, кто они такие? Эти голоса во тьме? И кто там «эти» и «те»? Как они выглядят? Почему я всё это помню?

Почему?

# # #

Потом было много всего. Перестройка, Горбачёв... а вот остальное я решил изменить.

Я подумал, что если в обеих предыдущих версиях моей жизни меня убивали - может быть, не стоит заниматься бизнесом и надо что-то исправить в консерватории?

Поход в школу в первый класс - самое подходящее время, чтобы определиться с приоритетами.

Я решил стать учёным. Ну, в самом деле, херли бы нет? Сначала я, конечно, хотел стать физиком (как будто я блин мало прожил жизней и плохо себя знал, лошара!), но это оказалось слишком утомительно даже на школьном уровне. Я в пятом классе занял какое-то оскорбительное третье место на областной Олимпиаде с напутствием больше работать.

Ха-ха! Лошпеды! Да знали бы вы, Эйнштейны хуевы, что мне это-то третье место далось бессонными ночами мордой в учебнике и титаническими усилиями мозга?! Если я ещё буду больше работать - меня в Кащенку свезут нахуй.

Я решил стать историком, чистым гуманитарием. Не, ну два раза уже был технарём - и чем кончилось? Хорош. Гуманитарием вообще быть легче. Не выйдет из тебя толкового историка - состоишься как публицист. Журналист. Колумнист. В общем, какой-нибудь хорошо образованный пиздабол с широким кругозором. Таких и штампуют истфаки и филфаки.

Я прилежно и не без удовольствия нажал класса с пятого на литературу и историю, в отличие от предыдущих версий - наконец-то догадался закончить 10 классов ровно, а не идти после восьмого кроссовками торговать с одновременным обустройством в вечёрке. И спокойненько поступил на истфак МГУ. Бесплатно и по конкурсу.

Господь не обидел меня талантами, а слов и чётких формулировок за две предыдущие жизни у меня накопилось столько, что Сократ с Платоном обзавидовались бы. К тому же меня вела путеводная нить интуиции - так я начал обзывать то, что осталось от памяти от прошлой жизни.

...Всё-таки машинка у этих гадов во тьме, кто бы они не были, - работала. Помнил я многое, но не всё. Например, я лишь примерно помнил, как развивался технический прогресс в прошлой жизни: что будет какая-то большая сеть и беспроводная телефонная связь... но без подробностей. А за большим количеством прожитых лет забывалось и то, что помнил, лишь когда сталкивался вновь с той же сотовой связью - возникало ощущение дежавю...

Я был на хорошем счету на истфаке, подавал надежды, как молодой историк, был душой общества, а уж столько классного секса не было никогда в моих предыдущих жизнях, хотя я всегда был потрахаться не дурак, вроде.

Дело в том, что на истфаке и близком ему филфаке среди нас, студентов, моральное разложение не только достигало невиданных вершин дна, но ещё и выгибало его под себя, словно шайку в бане. Это тот случай, когда продвинутый интеллект, помноженный на молодость, бесшабашность и отсутствие комплексов порождает недюжинную свободу в сексе.

А вот со своей женой, что становилась женой в двух предыдущих жизнях, и во второй мы даже имели двух детей, а не одну дочу, как в первой - в этой жизни мы так и не встретились. Я не помнил её почти.

Женился на пятом курсе на самой нежной и трепетной сокурснице.

С деньгами в этот раз было херово, и это было главной проблемой. Вокруг все чего-то шустрили, мне не раз и не два предлагали вписаться в тот или иной блудняк, какие-то партии товара, чего-то что-то, но я всё время отказывался. И чувствовал себя полным мудаком: всё-таки это очень тяжело, когда в тебе есть к этому какая-то способность, а ты её душишь как можешь.

Зато неожиданно хорошо получилось с мамой: она, оказывается, так мечтала, чтобы я стал «кабинетным учёным», что от радости даже прожила на два года больше, несмотря на то, что рак поразил её и в этой моей жизни...

Неужели её так подкосило то, что я ларьки с пивом ставил? Раньше-то? Вот жеж...

...Меня послали на раскопки под Херсон, на лето. Мечта студента и аспиранта: пусть и бедненько, но всё ж за казённый счёт (очень скудный) и - на море... чего ещё надо? Взял с собой любвеобильную свою нежную трепетную лань - жёнушку-сокурсницу.

Вернулся - один. Ибо там же, на раскопках, присутствовал бородатый, словно моджахед, мачо из Киева, из киевского университета. Был он красавец, накачанный, да ещё и с деньгами: родители владели ночным клубом в Киеве и вообще были какие-то шишаки.

У меня против него не было ни одного шанса, и моя трепетная лань лишь моргнула, извиняясь, и тут же сиганула к нему в койку.

Я как-то не очень расстроился. Смутное воспоминание о прошлых жизнях тяготило меня, как ночной кошмар. И одновременно порождало во мне наплевательство на жизнь текущую.

...В следующем году на раскопках моя трепетная лань тяжело ступала по земле и мало двигалась: она была беременна, на последних месяцах. Красавец-моджахед взял её с собой в командировку, по традиции, но буквально через несколько дней отправил срочным рейсом в Киев - рожать.

Вскоре при свете костра мы пили, много - лань родила двойняшек, двух девочек.

...На следующий день копательные работы были отменены по случаю похмелья и праздника, мы валялись на пляже и тренировались погружаться на глубину без аквалангов, используя апноэ - задержку дыхания.

Я нырнул с грузилом, хорошо так пошёл на дно, отстегнуть груз не смог, запаниковал...

В общем, я утонул. Мне едва исполнилось двадцать шесть в тот момент. Радуга в глазах, вспышка, миг, когда осознаёшь, что дышать ты не можешь, и - всё...

# # #

Тьма. Удивительное ощущение, что ты - ничто. Ни одна физическая субстанция из возможных. Ничто. Не материя. Ничего. Пустота. Тьма.

И голосов никаких нет. Всё? Становится почему-то очень страшно.

Я понимаю, что я - ничто, «то, чего не может быть», но вместе с тем меня не покидает ощущение, что нас тут таких - много, что я словно стою в многомиллиардной неподвижной толпе, совершенно непостижимой умом толпе. Кого? Никого.

Где-то заиграла толи траурная, толи просто грустная музыка, лязгнула будто железная дверь, раздалась командная немецкая речь, очень далеко... Откуда здесь это? Зачем?

# # #

Я сижу и плачу. Плачу от счастья бесконечности жизни, такой бестолковой и ненужной, но каждый раз - такой желанной...

Из двери кабинета выходит молоденькая красивая медсестра, она участливо подходит ко мне, рыдающему, говорит какие-то утешающие глупости, задаёт какие-то вопросы, гладит по голове... А я плачу навзрыд, мне жалко её, мне жалко себя, мне жалко этот зациклившийся в этой точке почему-то мир. А может, и не зациклившийся. Может, зациклившийся только для меня? Может, каждого выпускают только тогда, когда он сможет , наконец, прожить свою жизнь правильно и достойно?

Эх...

Потом будет много всего: перестройка, Горбачёв...

Но вот одно не выходит у меня из головы: почему же у этих чертей так плохо работает зона ассимиляции?!

И скачка медленно идёт. Факт.