1.
Помню, лет до тринадцати у меня почти не было друзей. По-правде говоря - их не было вовсе. Я не считался изгоем в школе, как к примеру Тоша Сопля - мелкий, тщедушный паренек с гнойными потеками в уголках красных воспаленных глаз и хронически заложенной носопыркой. Тошу шпыняли вплоть до восьмого выпускного, подкладывая ему под задницу водяные бомбы или набивая портфель дохлыми червями, кузнечиками и прочей мерзостью. Я не ссался в штаны, как Тетеря - Ваня Терентьев, забитое, зашуганное существо, которое ежедневно пинала и гнобила банда Гаика Рухадзе и презирала даже самая последняя чмошница в классе. В негласной табели о рангах я находился где-то посередине, механически удерживая равновесие, словно канатоходец, балансирующий на проволоке с длинным шестом в руках.
Также я долго не мог прибиться к дворовой компании, хотя наравне с остальными принимал участие в пацанских забавах - играх в "патрончики", "пекаря", "ножички" и "сифу". Меня принимали, если так можно выразиться "до кучи", и хотя особым авторитетом я не пользовался, мне удавалось, как и в школе, сохранять статус кво. Как-то раз, правда, один шутник из соседнего двора, наблюдавший за игрой в пекаря (я как раз стоял "на банке") решил проверить меня на вшивость и принялся сбивать банку, бросая в нее обломки кирпичей. В какой-то момент мне надоело бегать за ней по всему двору и раз-за-разом водворять на законное место, я просто взял в руку один из рыжих, шершавых обломков и зарядил обидчику прямо в лоб. Я не целился специально, так вышло и вышло крайне неприятно - и для него и для меня. Шутника увезли в больницу с рваной раной на голове, а меня ждала дома хорошая порка. Тогда-то и прилепилась ко мне кличка "Кирпиченок". Лишних баллов к авторитету мне эта история не прибавила, я их набрал немногим позже.
###
Джонни появился в нашем дворе в июне 1990 года. Его семья переехала к нам на Юго-Запад с Сортировки, так называется район, севером примыкающий к станции Свердловск-Сортировочная.
На самом деле звали его Женя Амосов, но по имени или фамилии во дворе его никто не называл - он уже был Джонни с того самого дня, как впервые вышел из подъезда одной из длинных типовых девятиэтажек и развязной походочкой направился к теплицам, за которыми курили одну сигарету на троих старшие пацаны, перебрасываясь шуточками вроде: "Оставляют только хуй в жопе, и то - ненадолго". Пацанята помладше уже начертили на влажной земле большой круг и тянули спички, кому первым бросать выкидуху. Джонни прошел мимо, не обращая на нас ни малейшего внимания, подошел к старшакам и вынул из кармана потертых слаксов пачку "Стюардессы".
- Угощайтесь, парни.
Серега "ЧП" выудил из мятой пачки пару сигарет, вопросительно посмотрел на Джонни, и получив в ответ утвердительный кивок взял еще пару.
- Джонни, - Джонни протянул руку Сереге и я увидел, как сверкнула на солнце заводская печатка.
- Серый. Это Кора, это Чирок.
- Ты тут вроде недавно, - не спрашивая, а скорее утверждая сказал Кора, пуская в небо дымные кольца.
- Родаки купили кооператив в 18-м.
- Сам с какого района? - поинтересовался Серый ЧП, не выпуская сигарету изо рта. Дым щипал ему глаза и он морщился, но глаз от печатки не отводил секунд десять.
- С Сортировки. Уральских рабочих улица, - Джонни смотрел на него в упор, глаза-в-глаза, заложив большие пальцы рук за кожаный ремень с гравировкой "Montana" на металлической бляхе.
- Пох. Мы сегодня на РТИ едем, там Чирку в пятницу пиздюлей выписали.. Чирок, вот нахуй ты воообще туда сунулся? Нам теперь за твою пизду впрягаться, - Серый явно играл на публику и неважно, что публика состояла лишь из трех зрителей, он ставил на Джонни. Так бывает, когда достаточно взглянуть на человека, задать ему пару вопросов и понять, что он - свой.
- Таку меня с этим крестом уговор был через Ленку? - один на один. Этот пидор зассал и на стрелу притащился с кентами. Пидор, бля, - Чирок сплюнул длинной цевкой себе под ноги.
- А ты - лошарик, на такую дешевку купился, - Серый сложил большой и средний пальцы в букву "О" и метнул бычок в сторону. - Ленке звонил?
- Заходил.
- И што?
- Да ничтяк.
- Кароч, Джонни, слы, - Серега повернулся к Джонни, оценивающе посмотрел на ремень и продолжил. - Расклад такой. Мы вечером едем на стрелу, их будет двадцать, нам двоих не хватает. Лена - двоюродная Чирка. В техникуме учится. На РТИ. Местные ее пытаются чморить, что с чужого района. На прошлой неделе один пидор с нее туфли снял и с собой унес - чиксе пришлось босиком шкавылять до дому, прикинь? А сестра кента - моя сестра. Ты - новенький, тебе, если откажешься, никто слова не припрет. Но нам двоих не хватает.. Серый помолчал пару секунд. - Будешь вписываться?
Прежде, чем Джонни ответил, в моей голове щелкнуло какое-то реле, и я услышал собственный голос: "Я. Вписываюсь".
Лена Типтиева, двоюродная сестра Чирка, была моей детской мечтой, когда дрочишь не хуй, представляя себе как суешь своего дракона в жаркую и влажную тесноту влагалища, а мозг, подмечая такие детали, как непослушная челка, которую ТВОЯ ДЕВЧОНКА все время поправляет, но волосы обратно укладываются неровно на вспотевший от слишком быстрого шага лоб, или стекающие с уголков чуть раскосых глаз слезинки - это ветер, что же еще?, или волнующая линия слегка подкрашенных розовой помадой губ, или ее загорелые икры, бог мой, их изгиб сводил меня с ума, или лишь самую чуточку выпирающие косточки запястий и ровные стрелки ключиц - мы жили в одном доме, и часто встречались во дворе или по дороге в магазин, и каждый раз я успевал подметить пару таких деталек.. И что я слышу? За мою любовь собираются мстить восемнадцать гопников, которые даже мизинца Ее не стоят, заради понтов, заради куража, накурившись шмали перед стрелой, с яростным воплем перед началом драки: "Южак-и-ии!!! Мочи гандонов!!!!!!!!" (РТИ называли гандонной фабрикой, погуглите абвеатуру и догадайтесь почему).
Серега ЧП медленно обернулся в сторону круга, в центре которого торчала металлическая рукоятка выкидухи.
- Кирпичонок, тебе слово давали?
- Слово - не воробей, вылетет - не поймаешь, - Кора придавил носком скороходовского ботинка жука "пожарника", пытающегося зацепиться за кончик травинки. - А гандонам так и так давно пора вломить.
- Так ты с нами? - Серый повернулся к Джонни.
- С вами. И с ним. Двадцать, так?
###
Так получилось, что в той драке мы с Джонни прошли дворовую прописку. Джонни бился как очумелый, метеля гандонов с обеих рук. В какой-то момент он сорвал с себя ремень Монтана и бросил его мне, я схватил его на лету и, не прерывая траекторию полета, въебал массивной бляхой в лицо подскочившего ко мне "резинового" кадра. Это была финальная точка потому, что большинство "резиновых" валялись на траве, а те, кто смог удержаться на ногах, уже не подавали признаков решимости меситься дальше.
- А девятнадцатый - пацан не промах, - набирая в ладонь кровяную капель, ухмыльнулся Серый. Мы уже ехали на трамвайчике до автовокзала, чтобы пересесть там на 23-й маршрут. - Молодец, Кирпиченок. - Что скажешь, Джонни?
Джонни снял с себя порванную в драке футболку и кинул ее Серому. - Прижми к носу, пол грязнишь.
2.
Джонни позвонил мне в начале сентября (мы тогда, после знаменитой июньской драки, обменялись номерами телефонов) и предложил встретиться у гаражей после уроков. Я помню, как это было. Утро пятницы, бабушка допекает сырники. Запах такой, что свихнуться можно, сметана и варенье из крыжовника в пиалках, чай с домашней мятой в заварнике уже стоят на столе, я иду по коридору и слышу звонок.
- Але.
- Кирпиченок? Привет. Это Джонни. У меня к тебе дельце. В два, у гаражей. Придешь?
- Хорошо, Джонни. Я буду.
Мы не виделись с ним около месяца. Я только приехал. Мои родители укатили в ГДР, бабулю поставили на огород, а меня заперли на месяц в гастроэнтэрологический санаторий, вот уж лагерь, не хватало только колючей проволоки и электричества по периметру. Воспитатели - надзиратели пиздили у нас кислород из коктейлей, лупили мокрыми полотенцами тех, кто разговаривал в мертвый час, заставляли делать ёбаные наклоны, от которых кровь приливала к вискам и ты шатался по коридору до полдника, как припизднутый лунатик, да много чего было. И дедовщина процветала, я тогда чуть не попал под замес, если бы не Ильнур, татарчонок из первой смены за меня не вписался. Верховодили всеми братья погодки Ильдар и Ильнур. На третий или четвертый день пребывания в этом гадюшнике, мы, группа из восьми детей, уселись за стол, в ожидании обеда.
Ильдар, жилистый, скуластый олигофрен с раскосыми глазами, буравил меня взглядом, полным презрения и ненависти к новичку, который подминал его авторитет умением ярко и образно пересказывать истории, написанные Джеком Лондоном и Фенимором Купером. Принесли первое - щи. Зеленая жижа с белесыми листьями капусты, картошка, порубленная пьяным поваром на разномастные куски, какие-то вечно застревающие в зубах жилы и ..всё. Я выловил картошку, запил ее зеленым, листья жрать не стал. Подали второе - пюре с морковной подливкой, больше похожее на засохшую блевотину и рыбу. Рыба, если это была рыба, с первого взгляда вызывала омерзение. Неочищенная, склизкая кожа с ошметками белой костлявой плоти. И кисель. Мутный, как молофья. Ильдар, поковыряв вилкой в миске, подцепил кусок рыбьей дряни и положил его в мою тарелку.
- Жри, чмо.
Я не знаю, как звери-дети делятся на альфа и дельта, наверное, кому-то подсказывает врожденный инстинкт или еще что-то, кто-то боится, кто-то нет, а кто-то боится повести себя не так и этот страх подстегивает его, заставляя силу отступить. Так поступал я. Молча поднял тарелку и впечатал эту сраную рыбу с морковным пюре прямо в пышущую злобой харю. Только теперь я понимаю, что всеми моими борзыми и безумными поступками двигал лишь страх быть униженным.
Тарелка отлепилась от его скуластой рожи и плюхнулась на клеенку. Ильдар тер глаза, ошалело повторяя, как заевший грамофон: "Убъю ссука, убъю ссука, убъю ссука.."
Может быть и убил бы, или покалечил, если бы его брат Ильнур вовремя не перехватил руку, в которой он сжимал вилку, уже нацеленную в мое лицо.
- Айда, Ильдарка. Хватит.
Через 15 минут, когда закончился обед и нас, как стадо, загнали в спальную палату, Ильдар присел на краешек моей койки и протянул книжку (не помню какую) и спросил: "Почитаешь?"
###
Мы встретились у гаражей, как и договаривались. Это был третий день, как меня выписали из санатория с диагнозом что-то вроде "хронический гастрит - ремиссия". Предки привезли мне настоящий адидасовский костюм - ярко голубые спортивные штаны и куртку с тремя белыми полосками во всю длину рукавов и штанин и таким же белым трилистником на груди и правом кармане штанов. Красные с черными шнурками кеды. Пару футболок и поло с заветной эмблемой.
Джонни сидел на корточках перед затухающим костром и шурудил палкой в углях, поднимая снопы искр и серого пепла.
- Жрать хочешь? - мельком взглянув на моднющие обновки спросил он.
- Я дома поел, а что?
- Ничего. Зырь сюда.
Джонни поднялся, раздербанил костер носком уралобувской пласстмассовой кроссовки, внизу была яма как тандыр.
- Смотри.
Я заглянул в яму.
"Вешали мальчишки кошку в подвале".
На дне ямы, оскалив мелкозубую пасть, лежал обгорелый труп кошки. Лапы от жара вздернулись вверх, плоть выгорела и обуглилась. Я знал эту кошку.
- Ты будешь ЭТО жрать? Если откажешься, тебе никто слова не припрет. Но мне.. одного не хватает.
- Я знаю, это Муля, Лидии Васильевны, нашей математички кошка. Кора мне говорил. Они ее сняли с подоконника и повесили на леске. Потом закинули на провода, она там неделю висела. Ты её снял что ли? (на самом деле, я собственными глазами видел, как Кора затягивал на Мулиной шее проволоку. При этом он громко мяукал, чтобы не слышать её предсмертные крики).
- Ничего я .. никого я не снимал. Ладно, Кирпичонок, забыли. Джонни начал руками сгребать землю, заваливая ею яму. - Ну что встал, как обосратый? Помоги. Меньше чем за минуту мы забросали импровизированную могилу землей.
- Все. Гитлер капут. Уходим.
###
Я видел много дохлятины на своем 13-ти летнем веку. Видел, как грязные голуби и воробьи выковыривали из воняющих трупов собак и кошек копошащиеся в гнилом нутре личинки. Видел дохлых ворон, которых терзали безродные шарики и мурзики. Мы регулярно ходили на свалку стрелять по голубям и крысам из Серегиной помпухи.
Когда я видел кровь животных, то словно переносился на кладбище, где из могилы восставал некий человек. Он хватал меня своими когтистыми пальцами и прижимал мою голову к своим полуистлевшим губам. Он шептал мне в ухо поэму ненависти. Там корова тащит по заснеженному полю большой воз мертвых телят. Там звери ходят на рынок и берут за деньги человеческое мясо, как люди покупают убоину. Я задаю себе вопрос - почему человеки убивают такое множество животных? Может быть потому, что думают, будто сами произошли от Бога, а не от четвероногих предков? Или же наоборот, уничтожают их, видя в животном своего прародителя?
В саду мне попадались лягушки с белыми шариками резонаторов по бокам. Я садился на корточки прямо перед ними и смотрел в бугорки глаз, лягушки квакали и поднимали головы и смотрели на меня. Создавлось впечатление, что мы понимаем друг друга. Мы глядели так, пока у них и у меня не выступали слезы. Я совершал резкий рывок и хватал одну из них.
Вернуть бы это ощущение - тогдашней гладкой детской ладони, которую щекочет беспокойный холодный комочек плоти...
Когда мне было девять, я присутствовал на похоронах своей бабушки и до сих пор отчетливо помню ее заострившееся, мертвое лицо с ввалившимися щеками и как она лежала в гробу посреди комнаты в окружении белых хризантем - величественная и отталкивающая в своей смерти. Я помню ее морщинки на захлопнувшихся навсегда веках и аккуратно причесанные волосы - совсем еще не седые. Я тогда подумал - ведь я знал, что они будут расти и после ее смерти (и ногти тоже) - что это какой-то чудовищный сбой в программе, которая по-идее уже выполнила свое предназначение и должна была самоуничтожиться с последним глотком этой вонючей азотно-кислородной смеси, которой мы, живые, все еще дышим, или с последним оборотом одряхлевшего, ни к чему не годного мотора, гоняющего протухшую кровь по склизкому трубопроводу вен и артерий, или с последней нейронной вспышкой в прогнившем от рака мозгу, но вместо этого все продолжала и продолжала свою тупую бессмысленную работу. Я вижу, как шевелятся ее волосы и чтобы преодолеть рождающийся в нутре кишок колючий, проникающий до печенок ужас, я говорю ей, который сейчас час, хотя она и не спрашивает. Я рассказываю ей про дождь и ветер, и хотя она уже давно не дышит и знать не знает, что это - метеорологические гадания с точки зрения ее лягушонка-внучека, которые он позаимствовал из ежедневных радиосообщений, маленькое зеленое существо с ращепом во все рыльце продолжает карабкаться по стремянке внутри стеклянной реторты, и голосом радиодиктора вещать о том, что сегодня кончилось ква-ква-ква, уха-ха, мва-ха-ха, квабанутое детство. Потом лягушонок срывается, падает на дно сосуда и ломает себе крестец.
"Вот я и поскользнулся, бабуля", - говорит лягушонок ей в гроб.
"А если ты, бабуля, поскользнешься на пути в Чистилище и нечаянно выронишь потемневшую икону из своих костлявых одеревеневших граблей, Там тебя за это точно не похвалят".
3.
Близился конец осени, вторая четверть близилась к своей второй половине. Гаика Рухадзе и еще двоих ребят из его шайки приняли на неудачной попытке обнести квартиру другого моего одноклассника - Лехи Мурыгина. Им казалось, что они все просчитали. Все знали, что ключ от квартиры Леха, боясь потерять, носил на веревочке, которую вешал себе на шею, а перед уроком физкультуры, если тот шел в зале, переодевшись и дождавшись, пока все выйдут из раздевалки, вешал на гвоздик, прибитый за задней стенкой своего шкафчика. То ли не хотел позориться, то ли из-за неудобств, которые тот вполне мог доставить, неожиданно выскочив из-под майки во время прыжка через какого-нибудь "козла" и ёбнув своего владельца по глазенапам. Там они его и нашли, и, пока жирный Леха, пердя и обливаясь вонючим потом, сдавал подтягивания под общий смех и улюлюканье однокашников, пробрались в его квартиру на предмет поживиться кой-каким барахлом, что контейнерами тащил посещая многочисленные заграничные симпозиумы его папахен-академик. Да не успели. За каким-то хуем причалившая домой раньше времени жена академика и Лехина матушка, застав троих ушлепков с видаком и стереосистемой под мышками, да килограммом нажитого непосильным трудом рыжья в оттопыренных карманах, подняла такой вой, что сбежалась добрая половина нашего многоквартирного дома.
Когда я рассказал эту историю Джонни, он лишь презрительно усмехнулся.
- Мудаки. Они же спалились уже в самом начале. Ключ попиздили во время урока, на который сами не пошли. Даже если бы их тогда мамаша не застукала, все-равно бы не отмазались. И сказал как-то не совсем в тему:
- Нам надо замутить свою Банду. Но чтобы о ней только ты и я знали. Я уже и название придумал: "НОХи".
- И што это значит?
- племя Наглых Отмороженных Хуёв. Я буду БЗ НОХ - Большая Залупа НОХ. Ты - БС НОХ - Быстрый Стручок НОХ. А то "Кирпичонок" достал уже.
- И што мы будем делать? Квадраты обносить?! - я попытался засмеяться, но смех застрял где-то между желудком и диафрагмой и вместо него наружу вышла лишь жалкая пародия - смесь мышиного писка и курячьего квохтанья.
- Неа. Мы ж не мудаки, - затягиваясь неизменной "стюардессой" ответил Джонни. Мы в индейцев будем играть. И для начала найдем того ковбоя, который у тебя коня увел.
###
Джонни знал куда и главное - когда - надо надавить. Три дня назад у меня действительно угнали велик. Почти новая "Кама" была предметом зависти многих "безлошадных" пацанов с нашего, да и не только нашего двора. И я не зажимал, как Валя "Жид" с шестого дома. Когда Вале кричали дать прокатиться, он заливался злорадным смехом: "Жопа не годится!" и сверкая катафотами уябывал за горизонт. Давал, потому что понимал, что от меня не убудет, да и рожи все знакомые, а вот обидное погоняло может приклеиться и очень даже крепко.
Наш дом, наша длинная сороконожка, буквой ПЭ закольцовывала собой пространство гектара в четыре, оставляя запасный выход в сторону шестьдесят пятой и сто шестьдесят первой школы и продуктового магазина №3. С внешней стороны перекладины, его окна выходили на оживленную улицу Амундсена и, если ее пересечь, ты почти сразу упирался в узкие улочки цыганского поселка. Пройдя его сквозняком, можно было попасть на Посад - дружественный ЮЗам район, куда мы ходили в кинотеатр "Буревестник" на кина типа "Пиратов ХХ века" и "Миллион лет до нашей эры". Летом и осенью мы ездили на 46 или 16-м автобусе пять остановок до Бардина и дальше в парк с фонтаном, прокутить карманные деньги на игровые автоматы вроде "Морского боя", лимонад с эклерами и прочую хуйню. В то воскресенье была теплая, солнечная погода, но Юрца за какой-то косяк посадили под домашний арест, Пашка болел уже неделю, а к Джонни с такими "детскими" предложениями я даже подкатывать не стал. Короче, поехал туда один. Взял свою Каму и попиздохал навстречу успеху, блять.
... Смеркалось, я начал собираться домой. Доев полурастаявшее мороженое из бумажного (вафельные кончились) стаканчика я направился к урне (воспитание, хули) выбросить мерзкую, отсыревшую картонку и, возвращаясь назад, увидел долговязого гавнюка, бросавшего быстрые оценивающие взгляды на мой велик.
- Клевый, - сказал он, - твой? Дашь прокатиться? При этом он омерзительно шмыгал простуженным носом, с шумом втягивая сопли в рот и сплевывая зеленую жижу на асфальт.
- Я вообще-то домой уже еду, - буркнул я, поднимая свой агрегат с дорожки.
- Да я всего кру-у-уг, - принялся канючить долговязый, не переставая шмыгать и харкать.
"Бля, привязался" - подумал я про себя, "щас сяду и уеду. Пашол нахуй", но неожиданно произнес вслух:
- На. Один круг.
Чем-то он мне показался. Как выяснилось впоследствии - полным дерьмом.
Долговязый вскочил в седло как тушканчик на пригорок и даже не сказав "Спасибо" начал быстро разгоняться. Я, совершенно охуев от такого сука демарша, еще пару секунд смотрел вслед удаляющемуся от меня на приличной скорости гавнюка, а потом с бешеным криком: "Стоять!!!! Стоять!!!!!" бросился за ним в погоню. Куда там. Мелькнув пару раз между деревьев, предательница вместе со своим новым ездоком исчезла из моего поля видимости.
Домой я вернулся в подавленном состоянии. Было безумно жаль велик, я до усрачки боялся реакции отца, но больше всего я злился на себя и вместе с тем лихорадочно соображал, что я скажу пацанам во дворе и главное - что я скажу Джонни.
Отец догадался обо всем, едва взглянув на меня. Надо сказать, что я часто одалживал свою Каму на час полтора Пашке или Юрцу - младшим братьям Коры и Серого, и, с условием никому больше не давать, шел к себе доделывать "домашку". Так что мое появление без велосипеда обычно воспринималось спокойно. Сейчас же мой "припорошенный" вид места для сомнений не оставлял.
- Джонни был с тобой? - единственный вопрос, который задал мне в тот вечер отец.
###
Каждый день, после уроков, мы ездили с Джонни в тот злополучный парк, в надежде выцепить долговязого говнюка. И с каждым днем наши надежды таяли, поскольку несмотря на необычно теплый и бесснежный ноябрь 1990 года (ноль - плюс два по Реомюру), в декабре-то то уж точно по всем жестким среднеуральским понятиям должен был ебануть настоящий колотун с пургой, метелями и температурой за минус двадцать пять. Тут уж не покатаешься, на лисапеде-то, по сугробам.
Мы обошли все близлежащие дворы и гаражные кооперативы, Джонни даже подвизал Серого и Кору смотаться на Посад и поспрашивать у местных старшаков, не понтовался ли кто на их районе, как у "лошка" велик свистнул, но все было напрасно. Ебила как в воду канул.
Нам повезло случайно. Мы с Джонни ехали на 23-м в центр. Там, рядом с ЦУМом, только-только открылся полулегальный рынок видео и аудио продукции плюс до кучи всякого барахла, вроде турецких слаксов, джинсЫ, пуховиков и тому подобного ширпотреба. Денег у нас с собой было немного, мы рассчитывали купить лишь несколько постеров с изображением Шварца, Сталлоне и сисястой Си-Си-Кетч, а также прочих героев, добивавших и без того подыхающий совок тугой струей халливудской блевотины.
И тут я увидел его, катящего по тротуару параллельно нашему курсу на перекрашенной в уродливый оранжевый цвет МОЕЙ КАМЕ. Я молча дернул Джонни за рукав и глазами показал на окно.
- На выход, - почему-то шопотом сказал Джонни. - Мы его подождем.
Мы вышли на следующей остановке и спрятались за толстым стволом старого тополя, метрах в двустах от катящего в нашу сторону ебилы. Тропинка была узкая и места для маневра не оставляла. Разве что под колеса проезжавших изредка жиг и москвичей. Место было идеальное - остановка "по-требованию", полузаброшенный частный сектор, почти всегда безлюдно. Я подобрал полутораметровый штакетник, вывалившийся из полусгнившего забора и приготовился. Сердце гулко ухало, то проваливаясь в желудок, то прыгая почти под самое горло. Когда говнюк поравнялся с нами, я выскочил из укрытия и засадил сраному мудаку по ребрам. Взвыв от боли, тот потерял управление и ебнулся с велика на асфальт.
Джонни стоял неподалеку и смотрел, как я метелю ублюдка ногами. Я вбивал в его ебаную тушку все то, что он заставил меня пережить, этот гандон даже не кричал - только громко икал и хрюкал, как свинья, когда я попадал ему по печени или под дыхалку.
Следущая неделя, точнее - свободное от школы время, было потрачено на приведение Камы в ее первозданный вид.
###
1991 год. Если бы я рассказал вам, как засыпал те дни, вы вряд ли одобрили бы мой метод. Но я все же расскажу. Сначала я вижу в темноте себя в своей постели, распятым на собственном позвоночнике под первой кожей, при этом я такой же как всегда, только поменьше. Вижу, как лежу под второй кожей, в кровавом месиве из печени, почек, легких, сердца, желудка, кишок, мышц и костей - тут я еще меньше. А под третьей кожей я совсем маленький, как зародыш в материнской утробе. Таким образом я продолжаю мельчать и упрощаться, натягивая на себя все новые и новые слои, и каждый последущий становится все тоньше и прозрачнее, пока моя самость не загоняет себя в Отцовский Член и, мельтеша и подергиваясь, словно бактерия под микроскопом, растворяется в луже спермы, плескающейся в его мошонке. Смех Протоплазменного Папаши убаюкивает меня. Вчувствовавшись в эту картину, и звуки, сопровождающие ее, я надеюсь, что сон хотя бы на несколько часов завладеет мной. Мне не всегда удается дойти до финала в своем воображении. Иногда я застреваю в своей второй коже, и шум, который производит ток крови, мешает мне продвинуться дальше. Тогда мне приходится часами наблюдать свои увеличенные в два-три раза внутренние органы. Мне грезится мое выпотрошенное нутро и обнаженный остов, я мечтаю освободиться от плоти и уже в виде голого скелета зарыться в мягкое шерстяное одеяло, чтобы укрыться от холода. Если бы я рассказал вам, что мне после этого ПО-НАСТОЯЩЕМУ снится, вы в лучшем случае повертели бы пальцем у виска, в худшем же - попытались бы немедленно запереть меня под максимальный надзор, сбросить в параллельный мир, сдуть с лица Земли антигравитацией, сжечь в доменной печи или растворить в серной кислоте - без разницы, лишь бы избавиться, как избавились бы от раковой опухоли вы, мои добрые доктора в запятнанных кровью резиновых фартуках..
Поэтому я расскажу вам не сон, а всего лишь безобидную галлюцинацию, что я словил, впервые отведав Волшебных Грибов, которые Джонни нахнокал на мое четырнадцатилетие. Родители мои тогда отправились в свой первый круиз по Средиземному морю, оставив меня на вторую (и кстати до сих пор здравствующую, хоть и безумную) бабулю.
безопорная кривая над безопорной точкой.
парит.
не давит.
портрет Незнакомки на фиолетовой стене стекает, как часы Дали по ярко оранжевым облакам, обнажая истинную фиолетовость оранжевой Незнакомки.
другие портреты раскрывают рты.
портрет Барона складывает удивленные губы в букву "О". Сидит там внутри весь в жабо и кружевных панталончиках как ласковый полуразложившийся труп и массирует серебряной ложечкой анус неизвестного мальчика.
С портрета неизвестного мальчика сходит Неизвестный Мальчик. С портрета неизвестной девочки сходит Неизвестная Девочка. Неизвестный Мальчик срывает с Неизвестной Девочки розовое платьице и засовывает его целиком прямо ей пасть, раздирая маленький розовый ротик до розовых маленьких ушек. Его кукла-гуинплен неестественно улыбается и совершает попытку избавиться от кляпа. Неизвестный Мальчик, свирепо рыча и плюясь как кобра ядовитой слюной хватает Неизвестную Девочку-с-милым-разорванным-до-ушек-розовым-ротиком И ШВЫРЯЕТ ЕЁ ПОД КОЛЁСА ПРОНОСЯЩЕГОСЯ ПО СТЕНЕ ТОВАРНЯКА. Ее кишки лопаются и их содержимое смешивается с неизвестной субстанцией ядовито зеленого цвета, которую Неизвестный Мальчик слизывает со вздувшейся гигантскими гнойными пузырями стены своим длинным вараньим языком. Насосавшись Зеленого Лака, Неизвестный мальчик лезет на портрет Незнакомки и медленно выворачивает его наизнанку вместе с плотью самой Незнакомки. Она кричит так, будто ее сжигают заживо. Неизвестный Мальчик приклеивает ее вывернутое тело к одному из кипящих пузырей, его член угрожающе поднимается и начинает остервенело трахать мокрое, сочащееся алым мясо. Он высасывает ее через выпростанную наружу трахейную трубку попутно вырывая зубами из окровавленной щеки огромный шмат плоти. Незнакомка корчится под ним в текучем танце оголенных мышц и нервных переплетений, постанывая и визжа от удовольствия… потовые железы бесперерывно вырабатывают пахучую жидкость, которая ручьями стекает по ее телу, смешиваясь с мочой и кровью, волосы свисают на лицо мокрыми прядями. Барон спускает свои кружевные с рюшечками панталоны до колен и начинает дрочить на них сверху. Он может дрочить практически вечно, потому что его хуй превратился в гигантского морского червя с бесконечным множеством сочленений, и когда он в очередной раз кончает, выдроченная часть множества отрывается и ей на смену приходит новая. Та, что падает вниз, немедленно пожирается Неизвестным Мальчиком, трапеза прибавляет ему сил и он продолжает возвратно-поступательные движения в ебаную мокроту, хотя мы с Бароном видим, что то, что он ебёт - уже лет сто как гнилой труп.
Я бесконечно медленно ползу на карачках к стене, на которой невидимый мне Овальный Наркоман прокручивает свое кошмарное видео, с яростью бросая в спятившие портреты попадающийся на пути хлам. Мне не удается приблизиться к ним даже на сантиметр, с каждым моим мучительным рывком ёбаная стена медленно отъезжает назад на расстояние пропорциональное моему рывку, предметы ударяются в нее и поглощаются хищными пузырями..
Когда я пришел в себя (может быть через два часа, может через двадцать), Джонни уже колдовал на кухне над новой порцией Волшебных Грибов. Покачиваясь, будто с тяжелого похмелья, я вышел из квартиры, впервые не попрощавшись.
4.
Мы с Джонни сидели, прислонившись спинами к нагретым майским солнцем окнам теплиц, и лениво потягивали косяк, время от времени передавая его друг другу.
- Слушай, НОХ Быстрый Стручок, а тебе еще не надоело мучить дуньку кулакову?
- Што сказал?
- Я говорю, тебе лысово гонять не впадлу? - Джонни с интересом смотрел на меня свозь ароматное облачко отработанной шалы. - Одноглазую змею душить не заебался? Алё! Пора оправдывать боевое прозвище последнего из могикан.
- Пошел ты, НОХ Залупа Большая, ыы..
- Я серьезно. Тут на днях такую биксу на Посаде зацепил, слышь.. закачаешься. И подруга у нее имеется, ничо такая.. с буферами. Да, ты на свою Ленку Типтиеву можешь дрочить до кровавых мозолей и вообще, пока грабли до локтей не сточишь - она тебе все-равно не даст. А я предлагаю почти стопроцентный варианс. И договорился уже, что в следующий раз с кентом приеду..
- Как зовут-то, биксу твою?
- Вика. Твою, кстате, Настя. Ну как-с, поедем послезавтра девственность твою терять? ыгыгыг.. Только шмали надо с собой. И бухла. У тебя бабки есть?
- Нет.
- А у предков стрельнуть можешь?
- Неа, в этом месяце я уже выработал свою норму.
- Мда.. Слушай, а давай твои кроссы барыге скинем. У тебя ведь сорок второй?
- Блять, Джонни, а ты не охуел часом?
- Ну а што? Тебе все-равно предки две пары шуз с круиза притаранили. А эти - скажешь, что в школе посеял, ты их все равно как сменку носишь. Смотри, за них стопудов три, а то все четыре корабля можно вымутить, а бухло я так и быть, беру на себя.
Джонни знал, что я у него на крючке. Последние пару месяцев грев был с его стороны, хоть и ходил за драпом я в одиночку, а поход в цыганский поселок с конкретной целью - тот ещо выброс адреналина.. Брать с собой кого-то еще - значит делиться, а этого не хотелось. Разумный риск, одним словом. Нет, Джонни не трусил, я не знаю, ссал ли он вообще чего-нибудь или кого-нибудь по настоящему, если и ссал - то никогда этого не показывал. Опасность представляли не одинокие торчки, шныряющие по поселку, как тени, большей частью на кумарах да на изменах, в поисках ханки и герыча. От этих хануриков всегда можно было или убежать, или накрайняк отмахаться выкидухой, которую я всегда брал в такие походы. Опасаться нужно было ментовских засад, но и о них предупреждали известные только нам знаки, как-то: три висушки на бельевой веревке перед домом барыги - порядок, две - шухер, тоже с кирпичухой на дорожке. Но и на старуху бывает проруха, поскольку неединожды экпедиции веселых туристов там все же накалывались.
- Ладно, Джонни, но за шмалью идем вместе, - это мое условие.
- Ясен-красен, НОХ Быстрый Стручок! - обрадовался Джонни и несильно ширнув меня локтем в ребра, закончил:
- Все-равно Посад по дороге, да и барыгу того ты не знаешь.
###
Джонни не обманул, Настя и вправду оказалась довольно привлекательной шатенкой моего возраста с соблазнительно выпирающими из-под ярко-желтого топика грудками. Ее подруга Вика, на год старше нас и на год младше Джонни, была вообще мулаткой, что в нашем, далеко не столичном городе, было прямо скажем большой редкостью.
Первые два часа мы просто "висели" на крыше Викиного дома, пили портвейн "Три Семерки" прямо из горлышка, курили Марльборо, пачку которого я нахнокал из отцовских запасов, смеялись над разными байками и анекдотами, по которым наш Джонни был спец, в общем легко и непринужденно оттягивались часов до восьми, пока Настя не сообщила, что ее матушка уже свалила в ночную смену и теперь можно перебираться к ней на квадрат. Она жила неподалеку, от Белореченской до Ясной, до красно-белой двенадцатиэтажки было минут десять хотьбы. На улице заметно посвежело и я набросил на Настины плечи свою куртку. Она взяла меня под руку, словно мы не пару часов назад познакомились, а ходили уже как минимум месяц. А может ее просто слегка штормило от выпитого, вот и..взяла, думал я про себя.
Настина квартира была не вполне себе типовой двушкой на одиннадцатом этаже, с длинным балконом-лоджией на который можно было зайти из любой комнаты, десятиметровой кухней и раздельным санузлом.
Мы разместились в просторной гостиной прямо на пушистом ковре, а Джонни, пододвинув поближе сервировочный столик, мигом забил два косяка, предварительно стравив в пепельницу табак из беломора, пачку которого мы купили по дороге на квадрат.
- Взрывай, товарищ НОХ БээС.. - он протянул мне коробок спичек и туго забитый косяк.
- Слушаюсь, товарищ НОХ БэЗэ! - приложил ладонь к воображаемому козырьку и подпалил...
- А что такое НОХ Бээс? - дернув плана, хохотали наши девчушки-лямпапушки. - Это ОБХСС? ой, Нася, не могу.. щас они нам проверку устраивать будут, гыгыгы, на чистоту помыслов и невинность телес, гагага, ну ты Вика прямо Пушкин, бугггага, аха-ха.. Мы лежали прямо на ковре, голова к голове, пуская ароматный дым в потолок смеялись, и я готов был дать руку на отсечение - никого в тот момент не было счасливее, беспечнее, радостнее нас четверых в этом огромном, тонущем в прохладной майской ночи городе.
- Хочешь паравоза? - услышал я тихий шопот возле своего уха. Джонни с Викой давно уже ушли, я повернул голову на звук и, не открывая глаз, кивнул. Спустя мгновение я почувствовал, как Настасья, перевернувшись со спины на живот, легла на меня всем телом, вжимая в теплый, пушистый ковер. - Открой рот.. глаза не открывай.. - снова шепнула она, и в мои легкие медленно потекла густая, дурманящая струя первоклассного драпа.
5.
Виталий Леонтьевич, еще один житель нашего дома, был лилипутом и работал в аварийной службе района. Имел, кстати, вполне рослую жену, которую искренне ненавидел, как и весь остальной мир Рослых. Особенно нас, здоровенных оболтусов, младше его раза в три и при этом раза в три же и выше. И было за что. Не проходило и дня, чтобы кто-то из нас, с тех пор как Леонтич переехал в наш кооператив, не швырнул в него камнем, или какой-нибудь гнилью или на крайняк - похабным словом. А еще у него была машина, запорожец с ручным управлением и сигналкой-ревуном. Такой же мелкий и визгливый, как и его владелец. Особое наслаждение нам доставляло раскачать его инвалидку так, чтобы завыла сирена и, затаившись в укрытии, наблюдать, как Леонтич матерясь, по сто раз за вечер выбегает из подъезда в одних трениках и домашних тапках (и пахую марос!) ее выключать. Брелоков-то тогда не было.
По району Леонтич всегда ходил с палкой и не дай бог кому из пацанов было зазеваться - когда тот оказывался в пределах ее досягаемости - синяки и кровопотёки на ногах и спине были обеспечены. По настоящему звереть Леонтич стал после того, как какой-то умник насрал ему под дверь. Спустя пару дней он так отлупил Пашку, брата Коры, что если бы не пехора и шапка ушанка - лежать нашему Пашке в гипсе - с ног до головы. Кстати, как потом выяснилось, Пашка-то и насрал. Сам же и признался, демонстрируя нам почерневшие от синяков бока и плечи.
Как-то раз, слоняясь с Джонни по окрестностям района, мы набрели на открытый канализационный люк. Его крышка была сдвинута на край, но дерьмовый пар, вопреки законам термодинамики шел почему-то вниз. Зато рядом с крышкой валялась брезентовая сумка, из которой торчал набалдашник знаменитой палки Леонтичя. Джонни заглянул в люк и крикнул:
- Эй ты, пидор мелкий, а ну вылазь!
Молчание.
- Слы, уёбище лесное, я с тобой разговариваю! Выплюнь говно изо рта и скажи: Я - пидарас!
В ответ Джонни раздался глухой звук лязгнувшего о металл предмета.
Пауза. Ппппааааууузаааааааааааааааааааааааааа.
Приближаются шаги. Я почти вижу, как Леонтич пробирается сквозь дерьмо и как оно горами налипает на его резиновые сапоги, делая их пудовыми. Но Леонтич слишком силен, он быстр, как кобра, готовая нанести удар, капюшон его синей рабзащиты вздут и напряжен.
- Щас я тебе покажу - "пидораса", я тебе покажу - "мелкий".. ты у меня гноем захлебнешься сука, ты у меня ссать и срать сука кровью будешь, ты - черная пройма люка изблевывала из себя ругань, и это так смешно звучало, словно перематываешь кассету с нажатой кнопкой "play".
Все то, что произошло дальше, наоборот, запечатлелось в моем мозгу медленно и покадрово, и сейчас, выуживая из своей памяти мотки битой годами кинохроники, я вижу как
Кадр N1. Джонни поворочивается
N23 В его руках палка с хрустальным набалдашником, в центр которого вмурована ярко-красная роза.
33. Его перекошенное от ярости лицо дрожит, я не могу удержать его в фокусе, Я не могу его удержать, Я Не Могу..
298 Джонни заводит руку за спину
313 Тяжелый набалдашник с размаха опускается на показавшееся в проёме лицо
345 Чавкающий звук
772 Набалдашник трескается, и хрупкий цветок внутри его взрывается миллионами алых брызг
1001 Лицо исчезает в темноте канализационной пропасти
3544 Я пригибаюсь к земле и протыкаю указательными пальцами барабанные перепонки чтобы больше никогда не слышать как в сантиметре от моей головы проносится, проделывая рваные дыры в сгустившемся воздухе, серебристый корпус сверхзвукового МиГа
9810 Палка летит вслед за исчезнувшим лицом
10000 Громадная тень Джонни нависает над люком, его высоко задратые руки лепят из превратившегося в свинцово серый пластилин неба титановый камень и.. обрушивают его на
небо обрушивается на мое лицо, я падаю, но чья то рука подхватывает меня, прежде чем я успеваю потерять сознание, ставит на ноги и бьет по щекам, заставляя кровь приливать к сосудам и двигаться дальше, вверх, к ёбаным долям головного мозга.
###
Да, чуть не забыл рассказать вам ту историю, что поведал мне Джонни, пока мы не набрели на Леонтича.
- Как у вас с Настей? - спрашивает Джонни, прерывая паузу, наметившуюся в нашем разговоре, в ту паузу, когда вся районная ботва уже перетерта в силос и сделаны выводы и намечены ходы, в ту грёбаную паузу, когда - молчание - золото, а моя бесба с меховыми ушами у него на затылке, а я играю его печаткой между пальцев, и мы оба сидим на нашей скамеечке и слушаем, как громко хекает ломом дворник, сбивая с дорожки грязно-серый лед.
- Нормально. Они с Викой што-то полаялись, Настя говорит, что из-за тебя.
- Ты. Помнишь. Как. Я. Тебя. С. Ними. Познакомил.
- ну..
- Да ты блять не мычи, ты помнишь или нет?! Ты помнишь НОХ БээС, ты помнишь НОХ БэЗэ?! Суукиии, да загребитесь вы конём, я тебе, как другу, я тебе, сука, как другу.. - Джонни хватает меня за капюшон пуховика, тянет к себе мою голову и ебашит коленом точно в переносицу. Потом помогает подняться, но поскальзывается и падает, подползает ко мне и наконец прижимает мое ухо к своим губам. Он шепчет в него поэму ненависти. В ней - три испуганные кобылы и три осатаневших от безделья и похоти коня тащат по заснеженной плотинке возы своих нерожденных кобелят. В ней Джонни, Боцман и Длинный цепляют троих подружек и предлагают гульнуть на свободном квадрате. В ней любимая кобыла моего деда взрывает копытом мерзлый навоз, и, пока дерьмо не развеется, я могу рассказать вам о том, что произошло с ними.
Пакет шмали, баттл "Рояля", "два ящика Сангрии", "Наполеон". Девки кирнув Сангрии, забалдели, Джонни забил косяк, курнули, танцнули..потом.. произошло то, что Джонни описал неизвестным мне доселе выражением: "выставить кобыл на хоровой пистон".
Он рассказывал подробно, смакуя каждую деталь.
- Мы поили их спиртом, разведенным один к трем с Сангрией. Часа за три влили в них канистру Рояля и две по нольсемь вина, прикинь? Время от времени одна из них бегала рыгать в туалет, и тогда мы делали перерыв на план. Потом пошли на балкон и бросили кости, кому какую драть. Эти дурочки будто не понимали, чем все должно было закончиться. Им было лет по 16, и по идее должны были бы вчухивать..
Толстая орала так, словно пыталась разбудить уснувший вулкан. Я думаю, что звуковая волна, рожденная ее криком, вполне могла пойти вниз через двадцатиметровый слой нарощенного бетона, а потом, пронзив земную кору, вызвать землятресение где-нибудь на Гаваях.
А в соседских квартирах даже таракан не пёрнул.
Двух других мокрощелок словно парализовало и все, что они могли, это лишь таращиться на шкафы, или в потолок, или на еще какой-нибудь предмет обстановки, изо-всех сил стараясь не смотреть, как двое детин ебут дуплетом ее подругу, а третий кончает ей на лицо. Они мотали из стороны в сторону своими ангельскими головенками, словно заводные куклы, и все никак не могли поверить в творящийся прямо в метре от них ад.
- Потом дошла очередь и до этих сопливых ссыкух. Так мы развлекались часа два, а потом все шестеро вырубились прямо на полу.
- Утром все повторилось - кир, шмаль, ебилово. Боцман придумал такой прикол - засовывать девицам в пизду лампочки ха-ха, а потом мы по-очереди отодрали их в жопу. Это был адский трешак - через полчаса следы крови, дерьма, молофьи и блевотины были везде, разве что с потолка не стекало. Ёбаный стос.. и все это под "КарМэн" и "Мальчишник", гыгыгы.
Музыка орала так, что их визги бы никогда не услышали. Потом Длинный принес откуда-то димедрол и они скормили им целую пачку. Пока телки валялись в отрубе, Длинный ебал их ракеткой для бадминтона, фотографировал, складывая в разные извращенские позы и ржал, как сумасшедший. Под конец его вырвало прямо на одну из них. Боцман, совершенно окосевший от вина и шмали, ползал среди обнаженных тел и вещал что-то на счет того, что он не трупоёб сраный. Безуспешно пытаясь разбудить хоть одну из них, он жег им бедра дымящейся сигаретой и кусал за груди.
###
Я открыл глаза и увидел, как с ослепительно белого потолка таращится на меня мертвое око с воткнутым в центр черного зрачка острием сгоревшей спички. Запах кошачей мочи не оставлял сомнений в том, что очнулся я в чьем-то вонючем подъезде, лежащим у мусоропровода, у мусоропровода, у мусоро.. Я попытался подняться, но в мое горло уперлось холодное лезвие выкидного ножа.
- Зачем.. ты.. сбросил.. камень..
- Если ты.. хоть...
- Я знаю, Джонни, я знаю, Джонни, я знаю, Джонни, я знаю, Джонни..
Он рывком поднял меня на ноги и потрепал по-щеке.
- А ты пацан не промах.. Помнишь?
...Когда, на третие сутки, телки очухались, они дали им принять душ, снова накурили и выбросили нахуй квартиры. Перед этим Джонни на прощание сфоткал их еще раз и сказал, что у них есть целая пленка самых смачных подробностей той вечерины и что если они кому хоть слово припрут - весь город будет в курсе, какие они грязные шлюхи.
Так и съехали.
- Твоя Ленка, кстати, не девочкой была, я отвечаю. - Джонни очень серьезен, словно преподователь физики, объясняющий мне роль энтропии в общей теории хаоса. Это он продолжает одну из своих ёбаных баек, но я то знаю, что это не просто байка, я знаю, что эта долбанная байка - его последняя. И терпеливо дожидаюсь, пока он не скажет:
- А ты чо думал, Вику мою выебать, и другу ни слова? и я не узнаю? и Наська не узнает? Ты в каком мире живешь, Кирпичонок ёбаный? Ты походу нихуя не вчухиваешь, что мы с тобой живем и Наська твоя, и Викуля сука, и Кора, и Серега ЧП, и Боцман, и Длинный,и остальные на районе? Почему ты ко мне тогда не подошел, не сказал, что Вика к тебе клеется? Почему? Скажи мне, а? Ну! Нохнем? А? Быстрый Стручок?
- А у Ленки отличная дырка.. совсем чутка разъебанная. Я так думаю, Чирок, братишка ее, к целке приложился. Не смотри ты так - ей меньше всех досталось - после первого круга только я один с ней и был.
- Когда это произошло? - глухим голосом спрашиваю я Джонни. - Когда вы это сделали?
- А? Што? А, в прошлую пятницу.
- Лена повесилась, ты знаешь? Вчера. Чирок все-никак не мог до нее дозвониться и пошел на квартиру. Она висела на кухне, она висела там как долбанная кукла, понимаешь, ты, сволочь?
Когда не думаешь, как ударить - твое тело само подсказывает наиболее уязвимую в данный момент точку на теле противника. На самом деле их у людей дахуя и даже с прицепом. Но бить, если хочешь убить, надо точно. Моя рука скользнула в карман брюк. На дне его тихо звякнул о металлический брелок массивный ключ от железной двери.
В том подъезде Джонни и лег. Я подхватил его обмякшее тело, но не смог удержать его и оно стукнулось головой о бетонный край ступеньки..
Да, я кажется упустил небольшую деталь в описании истории Джонни. У него на левом виске было маленькое родимое пятно. Такое незаметное, что о нем, кроме меня и моих отца с матерью больше никто и не знал.
6.
Я наговариваю эти строки на диктофон, всматриваясь в свое отражение на запотевшем зеркале, и не могу узнать себя. Я слышу, как под моим ногами что-то ревет в трубах, я не могу понять - то ли это потоки воды, которую засасывает в себя сливное отверстие, то ли шум крови в моих сосудах так резонирует по слуховому нерву. Я слышу скрежет грязных, ободранных ногтей лилипута и как он пытается продрать ими кафель, и сколько бы раз я не дергал кнопку смыва, когда-нибудь он проберется, протечет зловонной трупной жижей в мой дом. Я вижу раскачивающуюся на телефонном проводе, перекинутым через крепление хрустальной люстры, 16-ти летнюю девушку со сломанными шейными позвонками и как она тянет ко мне свои тощие, окоченевшие руки.
Я вытираю полотенцем зеркало и со страхом замечаю, как в нем на мгновение отражается ухмыляющееся лицо Джонни.
Он зовет меня. Он дышит мне в бритый затылок, когда я сижу за компьютером, набивая на клавиатуре Его историю. Я резко поворачиваюсь и все тоже лицо мелькает в отражении окна моей спальни. Но только на миг. Потом оно исчезает.
Джонни, понимаешь ли ты, что все кончено? Понимаешь ли ты, что умер навсегда? Тогда за каким скажи чертом ты смотришь на меня вот уже двадцать с лишним лет из этих гребанных отражающих поверхностей?
© KNUT
