Меня родители в школьные годы в деревню ссылали на лето к бабушке. За плохое поведение. Нет, я там не еблась с трактористами на сеновале. Я маленькая была. Лет 11.
Деревня совсем как деревня. 20 бабушек доживают свой век. Зайцы по полям прыгают. Мужики самогонки понапиваются, да рубят друг друга топорами. Магазин один на краю деревни, но там, кроме хлеба и прошлогоднего печенья нет ничего.
С молодёжью бабушка мне общаться не разрешала. Я должна была дома сидеть, да колорадских жуков с картошки метлой смахивать. Ну с ней ходила ещё по молоко к другим бабкам, так как корова наша Вишенка померла уже тогда.
Ну и в каждой деревне, по традиции, есть поехавшая бабка какая–нибудь. По секрету сказать, они все там поехавшие, но всегда и на фоне поехавших одна ультрапоехавшая найдётся.
Так вот жила там бабка Маруська. Ей уже 83. А она до сих пор девственница. Никогда у ней хлопца не было. Всё сама. Но не о ней речь.
Была ещё одна. Ганулька её звали.
Ганулька была сумасшедшей. Зимой ходила босиком, пока пальцы не омертвели, да не отвалились сами по себе. Пенсию в трусы себе прятала на протяжении лет десяти. Не мылась никогда. Самогонку не варила. Вообще, странной была.
Я её редко видела. Когда она приходила, я обычно пряталась. Хотя я ото всех бабушкиных гостей пряталась. То страшные рожи за самогонкой придут, то старуха какая–нибудь милостыни попросит, то дед Лапкин придет, добрый дед такой, но как начнет рассказывать свои истории, так спасу от него никакого нет.
В общем, тяжело мне там приходилось. По подвалу крысы ползали, на чердаки у шершней гнездо было, внутри бабки эти непонятные.
Вот тогда я и стала нервной. То гроза какая–нибудь начнётся, то шершень в комнату залетит, то ночью в туалет идёшь километр, а там змеи в кустах ползают или животные какие бегают. Я к бабушке от страха, а она всё своё — Помолись, внученька, Господь прогонит страх из твоей души. Не хотела я тогда молиться. Вот и страхов было всё больше и больше.
Спала я в маленькой комнате, где всего лишь 3 кровати помещались, рядом друг с другом. Это даже не комната, не знаю как объяснить, хуйня какая–то деревянная. Спала около окна, прислушивалась к ночным деревенским слухам, боялась и засыпала.
Ко всему этому добавился ещё один страх. Казалось мне, что наблюдает за мной кто–то, следит. Но молиться не хотела, лишь в подушку плакала и скучала по маме с папой. А до конца лета еще вечность.
И вот что–то этой ночью меня совсем стало крыть. На улице ливень льёт. Чувствую я на себе взгляд чей–то, слышу звуки странные и не могу никак страхи свои унять. Поднимаю глаза в окно — и вижу странные глаза, которые на меня смотрят. Я побелела, крикнуть даже не смогла, просто слезы покатились. И тут уже совсем ясно вижу лицо чьё–то. Глаза эти злые и губы, которые слова произносят. Вот тогда–то я и начала молиться.
Это потом, когда пелена ужаса с меня упала, я завизжала и была отругана бабушкой, что реагирую свинским образом на какую–то Ганульку, которая самогонки купить хотела, мало ли, кто по ночам куда смотрит, мне–то какое дело должно быть, я малая, мол спать должна.
А я до сих пор вспоминаю эти глаза, которые на меня смотрели посреди ночи. Вспоминаю и такой же ужас меня охватывает, как тогда. И уснуть не могу, чего теперь и вам желаю.
