Кого не кидало от её неожиданных ударов на стену отчаяния, кого не смывала она огромной волной с берега здравомыслия, кто не падал с замиранием сердца в пропасть разочарований (бля, всегда хотел напустить пафоса, как в старом романе) — тот меня не поймёт… Все у кого первое чувство было взаимным, никогда не поймут, что значит это путешествие внутрь себя… Они не смогут вспомнить мига, начиная с которого, во вселенной остаются лишь два человека – она и ты, а всё остальное, что тебя окружает –друзья, стипендия, болезни, кактусы, книги, полуночные крики под окнами, мировой империализм – всё переходит в разряд декораций… мига, после которого, тебя ежесекундно грызёт знание того, что ты ей безразличен, но при этом она полна любви к остальному миру… мига, начиная с которого ты будешь мечтать только о том, чтобы она тебя полюбила… мига, начиная с которого ты будешь знать, что мир несовершенен… ты несовершенен… а она – совершенна… и это ёбаный пиздец и небывалое счастье…
- Что ты застыл, пошли, на лекцию опоздаем, — Серёга тянет меня за рукав далее, в глубь полутемного корридора учебного корпуса, но я его не слышу. Я стою как вкопанный, в каком-то саду, солнце обильно льёт свои лучи, и это делает всё необычайно ярким и иллюзорным. Поют птицы. Ветер доносит запахи цветущих белыми гирляндами деревьев. Всё это причудливый сон, но самое фантастичное в нём — ОНА. В зеленом платье, с облаком золотистых волос, с лицом кинозвезды, она проходит мимо застывшего каменного истукана, едва меня не касаясь. Вдруг поворот головы, скользящий взгляд голубых глаз, мимолетная улыбка – и меня как сорванный ветром лист, уносит прочь из прошлой жизни.
- Да что с тобой? – толчок в плечо, возвращает серые стены корридора.
- Кто это был?
- Где был?
- Кто это прошёл, придурок?
- А эта! Новенькая у ТМ – щиков...
- А почему я её раньше никогда не видел?
- Из декрета только вышла ...
- Из декрета?… Вот бля ...
***
Александр Иванович Кролл, заслуженный преподователь сопромата, заходя в аудиторию, всегда с громким стуком закрывает за собою дверь. Этот грохот возвещает бегущим по корридору, что они могут больше не торопиться. Ведь ещё никому не удавалось зайти в аудиторию после него.
Шаркающей походкой, в поношенном черном костюме он неторопясь взбирается на кафедру, и подходит к трибуне. Затем дважды громко кашляет в кулак. Этот означает, что у всех нас есть всего пара минут, чтобы заткнуться и достать ручки с конспектами. Те кто думают, что седина, согбённая спина и иногда озаряющая его усталое лицо детская улыбка говорят о его безобидности — очень ошибаются. На своих лекциях он как коршун ловит каждый отсутствующий взгляд, каждый приоткрытый для зевка рот. Если он замечает, что кто-то перестал водить ручкой, то мигом подлетает к жертве, с немыслимой для его возраста стремительностью, и ехидным голосом, просит её подняться. Затем он методично, вопрос за вопросом начинает отрывать лоскутки самоуважения от сникшего на глазах у веселящейся аудитории студента. Он клюёт его до тех пор, пока полностью истерзанная тушка не признает себя никчемным болваном, и не выдавит из себя голосом провинившегося школьника: «Александр Иванович, я больше не буду». Тогда он великодушно выпускает несчастного из своих когтей, и с триумфом летит назад к кафедре. Лекция продолжается, а обглоданный скелет с мрачным лицом начинает фиксировать буквами скрипящую речь преподавателя. В общем кличка «Коршун» была дана ему заслуженно.
В таких условиях начать пялиться на новенькую, означало быть освежёванным, и униженным у неё на глазах. После этого надеяться на отношения было бы нереально. И я выработал «секретную тактику»: взгляд на лектора, длинная каракулеобразная запись в конспект, рассеянный короткий взгяд в окно, и чуть позже — на неё, затем снова на лектора, в тетрадь и далее по кругу...
Любуясь в эти доступные секунды её профилем, я думал о том, что никогда ранее не встречал такой гармонии. Обычно что-нибудь, да портит впечатление. Длинный нос, бесцветные губы, низко посаженное ухо или неаккуратно уложенные завитки волос, в общем какая-нибудь мелочь всегда показывает, что перед тобой обычный человек. А тут… Я любовался ею как какой-нибудь картиной или скульптурой. Каждый брошенный взляд был как глоток воды в жаркий день. Меня вдохновлял её профиль, вдохновлял этот день, вдохновлял даже Кролл ...
Оторвав глаза от тетради, и глянув в окно на проезжающую перекресток скорую, повернувшись я наткнулся на её вопросительные глаза. Это было и приятно и тревожно одновременно. Я с радостью нырнул в их синеву, надеясь отыскать где-то там, далеко в глубине ответное чувство, но секунды пульсировали в висках, а её глаза оставались такими же холодными. Выныривать пришлось ни с чем. Она отвернулась. У меня заныло под ложечкой.
Похоже наверху решили что болеть буду только я.
Ну это мы ещё поглядим ...
***
Когда кого-то любишь, то хочешь защитить свою любовь от проблем, непогоды, людей, даже от чужих мыслей, защитить от всего мира, от всех, кроме самого себя.
- Да вбрасывай ты уже мяч ...
На футбольном поле заминка. Колян стоит, держит в своих медвежьих лапах мяч и не торопится ввести его в игру. Колян –вратарь команды противников и староста нашей группы. Восстановившись на второй курс института после армии, где он был сержантом, ввиду полученного большого жизненного опыта, ему регулярно надо демонстрировать как ему плевать на наше мнение. Все уже вымотаны, пара подходит к концу, а счёт равный. Обе команды настроены поскорее забить решающий мяч, и свалить в раздевалку, чтобы всласть поиздеваться над проигравшими. Солнце безразлично выжимает из нас остатки сил, а мы растянувшись по облысевшему от игр полю, мы не движемся, мы застыли как манекены, мы бережем силы и ждём пока Колян введет мяч в игру.
- Колян, да вбрасывай ты уже – я подхожу поближе.
- Смотри, — говорит он и кивает головой на фигурки семенящих вдоль поля девчёнок. Физра у них уже закончилась, и они щебечущей стайкой торопятся в корпус чтобы опять нарисовать себе образ. В желтом спортивном костюме идёт ОНА. Фигура, волосы, улыбка — всё вызывает во мне лёгкую дрожь. Я не могу оторвать глаз. В груди начинаются качели.
- Я б ей вдул – мечтательно говорит Колян, провожая её взглядом, и я вижу как язык плотоядно облизывает пересохшие губы.
- Не Колян, не вдул бы, –стараясь быть спокойным говорю я, — максимум кому бы ты вдул – это своей правой руке.
- Это почему? – спрашивает он заинтригован такой наглостью.
- Потому что она не для таких как ты!
- А для таких как ты, что ли, болван?
- Точно – гогочу я и отбегаю в сторону. Колян пытается с силой припечатать меня мячом, но промахивается и игра продолжается.
Остаются секунды до звонка, а счет ничейный. Мяч попадает ко мне меня, и обыграв толстого Вовку, бессильно провожающего меня глазами загнанной лошади, я выхожу один на один с вратарём. Колян чуть присел и готов к дуэли. Мне видится средневековый турнир, я на белом коне, с копьем наперевес мчусь навстречу презрительно улыбающемуся Коляну. Земля летит из под копыт. Слышен их глухой перестук. Замах ноги. Это тебе за — «Я б ей вдул,». Удар. Колян с какой-то небрежной легкостью, правым рукой отбивает мяч за пределы поля и тут же раздается свисток. Игра закончена. Никто не побежден. А я разочарован.
- Хорошо отбил, — примирительно говорю я, подходя к Коляну и мы вместе идём в раздевалку.
- Это потому, что я таких салаг как ты в армиии валил одной правой, — смеётся он, и громко сморкается в траву, зажав ноздрю перебитого в армии носа чудо-рукой.
- Не-а, просто у тебя правая кисть больше левой ?
- Почему это? – изумляется староста.
Нда, видимо армия не добавляет людям сообразительности.
- Потому что ты её любишь чаще, чем левую, — говорю я и сматываюсь.
Что поделаешь, после дембеля часть шуток стала для него недоступной ...
***
Любовь и равнодушие, эгоизм и самоотверженность. Смесью из этих ингридиентов можно описать любые любовные отношения. Самое невыносимое — это безответная и самоотверженная любовь к равнодушному эгоисту или эгоистке. Но это к счастью был не мой случай. Она была добрым, открытым и искренним человеком. Вот только к счастью ли…
Мне никогда не не хотелось быть безнадежно влюбленным. А кому захочется? Это ужасно глупо, одиноко и смешно. К тому же если кто-то узнает, из-за чего ты мучаешься — то ты потонешь в море советов и насмешек. Каждый из друзей будет говорить тебе – «Ну что ты в ней нашел, старик, она такая же как все, только волосы чуть светлее! », или — « У меня таких как она — было с десяток, хочешь познакомлю ?». Девченки будут тыкать за спиною в тебя пальцем как в прокажённого, и шептаться, вот дурак, влюбиться в такую, мы же намного лучше.
Такие перспективы меня не радовали, поэтому о том что я влюблен — знали только она и я. И ещё, мне нужна была её любовь. Ни секс, ни дружба, а именно любвь. На меньшее я был не согласен.
Я стал частым гостем в её группе, благо приятелей хватало. Выучив её расписание, я всегда знал, когда и где в институте она может появиться, и часто оказывался там же. При этом я не не таскался за нею по пятам, как Пьеро за Мальвиной, а жил своей обычной жизнь, просто иногда недалеко от неё.
Когда стайка идущих пешком домой студентов редела, и мы оказывались одни, мы много разговаривали. Во время этих прогулок я узнал, что она переехала из другого города в результате скорого и романтического замужества. У неё есть маленький сын, увлеченный работой больше чем ею муж, и свекровь – деспотичный цербер на страже устоев семейного уклада прошлого века.
- А почему ты его не бросишь ?
- Я не могу, к тому же у нас маленький ребенок. Я же ещё учусь. Да и ради кого?
- Ради мужчины которого полюбишь…
- Но я никакого мужчину не люблю, — тут она смутилась, поняв что ненароком засадила мне под дых.
У меня во рту образовалась горечь...
***
Однажды, проводив её до угла дома, я не пошёл домой, а сел на лавку у её подъезда. Небо было затянуто серыми тучами, но ветер был слаб. Я сидел под большой цветущей вишней и думал о ней.
Тут из подъезда выпрыгнула, семеня короткими ножками, затянутая в панцирь чёрного костюма её свекровь. Жонглируя на голове сложносочиненной причёской, она покатила вдоль палисадника к воткнутой за домом остановке. И сразу же хлынул дождь. Он был на удивление теплым. Пахнуло свежестью и цветущей вишней.
Я сидел под долетающими до меня сквозь листву метеоритами капель и поглядывал на её окно. Было хорошо от сознания того, что она рядом. Когда я поднял глаза, то увидел что она тоже смотрит на меня, через окно. Я вышел из-под дерева, и под обнявшим меня дождём улыбнулся. Она тоже улыбнулась и махнула чтобы я поднимался.
Я позвонил в дверь.
- Проходи – она открыла дверь в скромном домашнем халате, и пошла на кухню. Я следом.
- Садись.
Я сел за стол. Она принесла полотенце и вытерла мне волосы.
Я был в оцепенении, не зная что делать и как себя вести.
Она налила мне тарелку куриного супа, пододвинула ложку и села напротив.
-Ешь.
Я съел всю тарелку.
Затем она налила мне чашку горячего чая с лимоном.
- Пей.
Я послушно выпил.
Она встала, я автоматически тоже.
- Что-то ещё?
Она подошла вплотную ко мне глядя в глаза. Я тоже смотрю в её глаза, но как и раньше, вижу в них только участие, заботу, дружбу и всякую другую хрень, которая любовью не является.
Торчащие сквозь халат соски почти касаются моего дрожащего под футболкой сердца. Часть меня кричит: протяни руку, обхвати её талию, впейся губами в её приоткрытый рот, заройся лицом в золотистое облако её волос, схвати руками её за задницу и разложи на столе. Делай это!.. Не медли!…
- Нет спасибо, ничего ...
- Уверен ?
- Да, — обуваю промокшие сандалии, и выскакиваю в подъезд.
Прохожие шарахаются от меня в стороны, а я почти бегу к Серёге и меня распирает от злости на самого себя. Ну на хера мне её любовь, что я с ней буду делать? Я мог получить всё что жаждет получить любой казанова, так нет ему любовь подавай. Ебучий юношеский идеализм. Я наверное ненормальный.
- Ты ненормальный, и у тебя ебучий юношеский идеализм, — сказал мне Серега.
Но я думаю что дело было в другом. Глупо было в 17 лет быть ещё девственником.
© Припадок спокойствия
