В декабре 98-го внимание оперов – "тихарей" трудившихся на Сенной площади привлекла очень характерная старушка. Небольшого роста, худенькая, с огромными очками в роговой оправе на узком лице, в теплом пуховом платке и куртке-пропитке яркого рыжего цвета. Шустрая бабушка, шныряющая между покупателями, стоявшими в очереди у ларьков, подковой располагавшихся тогда напротив станции метро "Сенная", на первый взгляд не отличалась от других петербургских старушек закупающих на Сенной продукты, а вот на второй взгляд выяснилось, что обладательница апельсиновой пропитки – карманница.
Ясно это стало, когда узкая кисть сначала, будто ненароком, снаружи пробила-ощупала карман пальто стоявшей у ларька женщины, а потом нырнула в него. С этого момента за бабкой пристроился хвост. В первый день бабульке не повезло (или повезло, это уж как посмотреть) задерживать ее было не на чем, поэтому, когда под вечер старушка нырнула в метро, оперативники вздохнули и, пристроившись бойкой пенсионерке в фарватер, "потащили" ее в адрес.
В метро бабка с разбегу втиснулась в вагон, попутно лихо расколов подвернувшуюся под руку молнию на чье-то сумке, а потом ей уступили место и все дружно поехали в сторону проспекта Просвещения. Выйдя на Удельной, старушка в ближайшем продуктовом магазине закупила сыр и полпалки копченой колбасы, а потом, отстояв небольшую очередь в винный отдел, убрала в пакет коньячную поллитровку. У нежравших с утра оперов резко возросло слюноотделение и желание плюнуть на бабку и дезертировать в сторону ларька с пирожками, но старший группы был непреклонен. Поэтому, стараясь не вспоминать о содержимом бабкиного пакета, группа погрузилась вслед за ней в автобус. Вышла бабулька недалеко от дома ветеранов на Поклонной и через пять минут исчезла за дверями этого богоугодного заведения.
Следующая встреча с оранжевой пропиткой состоялась уже после Нового года. На этот раз старушка не заставила оперов долго топтать ноги. Уже минут через десять, пристроившись справа к задумчивой студентке у ларька, бабушка аккуратно избавила карман ее пуховика от содержимого, то есть кошелька. Выудив лопатник бабка сделала один шаг назад, после чего кинула похищенное чужое имущество себе под ноги и, наступив на него носком дутика, стала ждать. Через пару минут, ничего так и не заметившая барышня оторвалась, наконец, от процесса созерцания выставленных в витрине консервов и, повернувшись к старой злодейке спиной, начала уходить.
Постояв еще немного, карманница подняла кошелек с утоптанного снега и, отойдя с ним метров на десять-пятнадцать, пристроилась между двух ларьков и приступила к детальному изучению содержимого. От этого увлекательнейшего занятия пенсионерку оторвали нежные и сильные мужские руки. Оторвали в буквальном смысле этого слова: тихонько подошедший сзади опер приподнял бабку над землей и вместе с зажатым в руках кошельком понес обратно к месту совершения кражи. С другой стороны его напарник вел растерянную студентку, нервно ощупывающую карман.
По дороге к отделению бабка, на которую в силу ее негеройского телосложения и почтенного возраста даже не стали надевать браслеты, возмущалась и даже слегка сквернословила в адрес оперов, но делала она это, судя по всему, для виду. В ленинской комнате "двойки" (или если говорить официально 2-го гвардейского отделения милиции Адмиралтейского РУВД), которую "тихари" уже давно переоборудовали под свои нужды, бабка отогрелась и разулыбалась. На вежливую просьбу предъявить документы, старушка порылась в сумочке, и перед остолбеневшими операми появилась на свет длинная справка характерного розового цвета. Такие справки об освобождении давали только тем, кто уходил на волю с особого режима, то есть обладателям волшебного статуса ООР (особо опасного рецидивиста)…
Старший группы держал в руках распечатку информационного центра, в которой была по статьям и срокам расписана вся нехитрая жизнь Полины Иосифовны …..го 1927 года рождения, уроженки Ленинграда. Пять фамилий, дактоформула, десять судимостей: 1943 год…Ждановским нарсудом Ленинграда по Указу от… условный срок, 1944-й…по Указу от…. 10 лет лишения свободы, 1953 год…лагерным судом осуждена по ст. 58 УК РСФСР, 10 лет лишения свободы. Поражение в правах, запрет на проживание в городах республиканского значения… Опер никак не мог вспомнить, что это за 58-я статья УК, вроде бы что-то знакомое, но вот что? "А за что у Вас третья судимость, Полина Иосифовна?" Бабка хитро сверкнула глазами из под очков и усмехнулась: "Так я ведь враг народа, сынок, ты то этого помнить не можешь…" Опер с недоумением уставился на сидящую перед ним старушку и она начала рассказывать:
В 43-м Полина Иосифовна, которая тогда еще была просто Полей, в очереди у булочной попалась на краже хлебных карточек. Если бы ее поймали в 42-м, в самую страшную блокадную зиму, то шестнадцатилетнюю Полю возможно не спасли бы ни нежный возраст, ни принадлежность ее к слабому полу. А в 43-м ей дали год условно. Меньше, чем через год она попалась опять, и народный суд отмерял ей то, что было положено, то есть на всю катушку. В марте 53-го Поля, которая из-за строптивого характера и звучной фамилии уже получила кличку "Шпага", в очередной раз из-за какой-то провинности сидела в БУРе. "Зашел кум с вертухаями, мол, так и так, граждане зеки, умер Вождь, Отец и все такое прочее, всем встать… Я и ляпнула: "Чтоб вы там все сдохли" — и десять лет за антисоветскую агитацию…" Холодное лето 53-го с его амнистией прошло мимо карманницы — антисоветчицы, хотя на волю уходили такие статьи, что икалось потом всем очень и очень долго.
Освободилась "Шпага" в 63-м, вернулась в Ленинград, а через полгода задержание в "Гостином дворе", новый суд и статус ООР. Так и жила она, больше в лагере, чем на свободе. Из своих 72-х в колониях бабка-рецидивистка провела около 45 лет. Вся родня ее умерла еще в первую блокадную зиму, своя семья у Полины так и не появилась, да и откуда было ей взяться? Ни одного условно-досрочного, все свои судимости Поля отсидела от звонка до звонка и в последний раз освободилась в 96-м, когда ей было 69 лет. Ярая отрицала, во всех колониях Поля не вылезала из штрафных изоляторов. Она была единственной из женщин-воровок, которую по слухам, приглашали на воровские сходки — толковища, где старые авторитеты и законники к ней прислушивались, как к равной…
И вот теперь она сидела перед страшим группы, который прожил на белом свете чуть ли не вполовину меньше, чем Полина Иосифовна успела отсидеть. И в глазах ее, сначала дерзких и нахальных, плескалась теперь тоска. Глаза эти сразу как-то постарели и стали по-стариковски беззащитными за выпуклыми стеклами очков. "Поймал бабушку? Лучше бы ты молодых беспредельщиков ловил. А не меня…" — обиженно обронила "Шпага" и отвернулась, надувшись на опера, на себя и вообще на весь белый свет. В кресле напротив опера — старлея теперь сидела не воинственная Поля "Шпага", особо — опасная и жутко авторитетная, а просто Баба Поля, как звали ее еще три года назад более молодые товарки в зоне, где отбывала она свой последний срок.
У всего следствия чуть не заклинило мозг от процессуальных потуг: по закону особо -опасную рецидивистку надо было арестовывать, даже не раздумывая. Но бабку, на которой негде было ставить пробы, было по-человечески жалко всем, хотя даже очень большим оптимистам было понятно, что Поля не завяжет ни при каком раскладе. В конце концов, учитывая преклонный возраст и кучу болячек, "Шпагу" выпустили под подписку о невыезде. Она исправно являлась к следователю и с первого раза пришла в суд. Октябрьский суд во главе с председательствующим вспотел в полном составе и, почти с ненавистью глядя на мнущихся в зале оперов, поймавших эту престарелую головную боль, дал Полине Иосифовне условный срок, второй раз за всю ее обширную биографию.
Остается только добавить, что больше Баба Поля в поле зрение оперов не попадала, а в начале 2000-х тихо умерла от старости в том же Доме Ветеранов на Поклонке…
