…А иногда это и вовсе странно происходит.
Ну как странно? Такие случаи всегда удивительны, непонятны, непредсказуемы. Можно сказать — чертовщиной отдают.
Пугающе странны, если коротко.
Но одно дело, когда явно.
Вон, как у Николая Васильевича, — черти, ведьмы, вурдалаки. Гроб летающий.
Вий, понимаешь ли, монстр эдакий, мохнатый весь из себя, с тяжелой поступью Командора и его знаменитым загробным – или утробным, Бог его знает, как правильно — «поднимите мне веки…».
И совсем другое, когда все обычно, обыденно, буднично. Все, как всегда.
И вдруг – одна деталь, будто зазубринка, или заусеница какая, а сразу тебя как обухом по голове – как?
Как такое может быть?
Вот вы говорите – мистика.
А что это слово обозначает? Ну, придумали слово, ярлык, будто булавкой прицепили и теперь радуются – вот, мол, это что такое.
А на самом-то деле – всего лишь слово. Несколько слогов. Семь букв. И что?
Ни черта оно не объясняет.
Бегать по утрам Комов начал так давно, что сейчас и не вспомнишь, когда именно.
Помнит, что сначала тяжело давалось. А потом пристрастился, и глядишь — пошло и пошло.
Сейчас, если утром вдруг не побегал, то в течение дня обязательно несколько раз об этом с сожалением вспоминал. Да и чувствовал потом себя будто не в своей тарелке. Чувство вины появлялось. Перед собой же.
Утро сегодня выдалось расчудесным. Его не портили даже клубы рассветного тумана, перекатывающиеся на еще сонный спальный массив с вершин сосен лесопарка, в котором бегал Комов.
Свежий, с ночи прохладный воздух бодрил, что, в общем-то, было даже хорошо – бежалось лучше.
В кустах вдоль тропинки, по которой пролегал обычный маршрут Комова, о чем-то своем шебуршали уже проснувшиеся ранние птахи. Иногда ярким рыжим хвостатым колобком тропинку перебегала разыгравшаяся белка. Тут же запрыгивала на ствол ближайшего дерева и быстро исчезала в ветвях.
- Эх! Хороший денек будет! – получив заряд бодрости, подумал Комов, выходя из парка.
Как писали в школьных учебниках его детства – усталый, но довольный.
Уже подошел к своему подъезду, предвкушая, как сейчас залезет под душ. Но вдруг остановился.
Перед подъездом сидела собака.
Обычная дворняга средних размеров. Черный верх, палевый низ. Видно, что в роду и овчарка была. Что ее выделяло из сотен таких же собратьев – ненормальный живот. Толстый очень.
Но самое главное – она таким взглядом смотрела на дверь подъезда, что казалось, кого-то ждет.
Типа – хозяина.
Когда Комов остановился возле собаки, она спокойно так посмотрела на него, а затем легла.
Мордой к подъезду.
Причем морду свою остроносую положила прямо на асфальт. Между передних лап.
Взгляд не отводя от двери подъезда – чтобы не пропустить того, кого она ждала.
Она не была беременной.
Она по жизни была такой.
Комов сразу узнал ее, почему и встал, как вкопаный.
Это была Джулька.
Если бы Лариса не была одинокой, наверняка судьба у этой собаки была бы другой.
Но где-то там, вверху, есть тот, кто плетет свою паутину, и сводит, и разводит человеков, да и вообще всех порожденных им тварей.
Есть ли в этом какой-то глубинный смысл?
Вряд ли.
Комову всегда казалось, что в этом процессе соединения и разъединения жизней и судеб на вопрос – почему? правильный и исчерпывающий ответ может быть только – потому-что.
Будущая Джулька «пристала» к их дому лет восемь назад.
Знаете как бывает – кто-то раз-второй бросил кусочек бутерброда или колбасы, и вот собака уже целый день сидит, лежит или бродит возле подъезда в ожидании следующей подачки.
Вот так и прижилась.
Сначала думали, что она беременна. Но потом поняли, что это у нее просто такой большой живот. Что-то не в порядке, видно, было с обменом веществ.
А через некоторое время как-то само-собой образовалось, что главным человеком из всех живущих в доме для собаки стала Лариса.
Соседка Комова по этажу.
Пятьдесят два. Без мужа. Без детей.
Куда себя, а главное — свое, внутри которое, неистраченное, девать?
А тут – живое существо. Всем своим ластящимся видом, помахивающим хвостом, подобострастным скулежом и повизгиванием, а иногда даже звонким лаем показывающее, как оно тебе радо.
Не кому-то, а конкретно — тебе.
Значит выделила животинка тебя среди прочих, значит, чем-то ты их лучше.
Может, дрогнуло что-то в Ларисе, может…Бог его знает.
Скоро весь дом знал, что эта собака – как-бы Ларисина.
Утренняя и вечерняя кормежка, по выходным – совместные прогулки вокруг дома.
И кличку Лариса ей дала.
Джулька.
- От Джульетты, что-ли? – ухмыльнулся еще тогда Комов, — Толстопузая Джульетта?
А потом наступили осенние холода и, как это обычно бывает, неожиданно нагрянула и зима.
А с ней – и холода, и морозы.
И взяла Лариса эту дворнягу в свою однокомнатную.
И зажили они вдвоем.
Идиллия продолжалась лет пять. А может, и шесть.
А потом Джулька сильно захворала. С почками вроде, что-то. Задние лапы у нее отнялись. Лариса долго еще носила ее на руках в ветлечебницу…
…Вдруг Комова как током дернуло – а ведь сейчас Лариса может выйти!
Часто, возвращаясь с пробежки, он сталкивался с ней возле подъезда. На работу ей ехать было очень далеко, вот и выходила она раньше, чем он.
Комов представил, что сейчас будет, когда Лариса увидит собаку.
Быстрым шагом забежав в подъезд, заскочил в лифт.
С облегчением нажал кнопку своего этажа.
Ну не выносил он женских слез.
Два года уже прошло.
Как нету Джульки.
© Шева
