Слонарь

Всего один экзамен до конца сессии, потом каникулы. Я уже нашёл себе работу на лето, которая без поездок за границу, на что у меня попросту не было денег, позволит мне попрактиковаться в английском и подзаработать в родном Бобруйске. На целый месяц в город моего детства на гастроли приезжает 'ЦИРК СЛОНОВ' из ЮАР.

Военная кафедра это тупизм в любом институте, но в инязе!..
- Уи хэв но амъюнишн лефт! Роджер!
- Давай перевод и съёбывай! Три устроит? - Доцент-подполковник дал понюхать свой перегар и пригладил несуществующие волосы на лысине.
- У нас не осталось амуниции...
- Это в твоём Бобруйске амуниции не осталось, бля! - На его порозовевшем лбу появились капельки пота. - А у них боеприпасов больше нет! Дальше давай...
- Роджер, ну, Роджера зовет...

- Куда зовет? В Бобруйск? Жывотное. Какого Роджера? Это 'ПРИЁМ' Рация, связь одноканальная. Бери трояк. В Бобруйск, учитель.

* * *

На вокзале меня встретили огромные афиши с мордами негров и жопами слонов. Бросив дома сумку и проглотив шмат сала я поехал в Титовку, где на главной площади громоздился шатёр. Рядом торчали времянки, в которых, наверное, жили негры. Наугад, пробиваясь сквозь цыган, торгующих травами и кое чем покрепче, я встретил жирного негра.
- Куднт ю тел...
- Я русский, из Еревана. Что надо? - Негр, несмотря на погоду, был одет в плащ от ОЗК и кирзачи. Всё это было обильно перемазано зеленоватым, вонючим говнищем.
- Директора. Я переводчик. - Негр махнул рукой, приглашая следовать за собой. Цыгане почтительно расступались, уступая нам дорогу.

Метрах в двухстах от шатра, за рядами колючей проволоки стояли две серых, печальных самки слона. Негр, которого, как я узнал потом, звали Элеофант, снял плащ, сапоги и кинул мне под ноги.
- ПеревоЗчик, значит. Хорошо. Тут у меня говно надо с утра до ночи перевозить! А директор - я!
- Нет, я же контракт подписывал на работу 'переводчиком', тот, что вы мне прислали...- Голова кружилась, жопа стала мокрой. Я подписал контракт после того, как внимательно прочитал его от первой буквы до последней, но на название должности особого внимания не обратил и отослал его обратно директору цирка... Так я стал первым слонарем в городе Бобруйске.

Утро начиналось в пять, когда передние части слонов поглащали жижу, сваренную накануне из капусты мулаткой по имени Клофелина; задние части слонов при этом выворачивали из чрев толщиной с мою голову говняки, которые я совковой лопатой грузил в тачку и отвозил в ближайший котлован. Пятьсот метров туда, пятьсот обратно. За ночь ушастые засранцы выдавали по две тачке дерьма каждый, а днём - по одной. Во время представлений я с лопатой и тачкой дежурил за кулисами на случай непланового высера.

Видеть мир вокруг себя я снова смог лишь через неделю, перестала болеть спина и руки. Я стал присматриваться к окружающим. Жопы слонов мне порядком остопиздели, а вот жопа Клофелины была если и не непаханным, то уж точно подходящим полем для деятельности! Невысокая, мускулистая женщина лет тридцати с небольшим, с большим бюстом и пухлыми лицевыми губьями всегда приветливо улыбалась мне. Несколько раз я пытался заговорить с ней по-английски, по-русски и даже на фарси, но без эффекта - в ответ девушка лишь улыбалась.

* * *

Были в цирке и четыре других бабы: все они являлись законными женами мусульманина Элеофанта и дрессировщицами слонов. На них я даже не смотрел - толстожопые турчанки были злы, как уборщицы в мужском туалете и знали только армянский и турецкий языки. А вот с Клофелиной мне сойтись всё же удалось. Случайно.

После очередного представления, открыв ворота в загон и вооружившись длинной палкой с острыми шипами, я гнал блядских животных из шатра домой. По дороге одна из слоних подняла хвост и прямо на ходу стала сцать мне под ноги, вторая ответила ей такой же мощной струей; тропинка сразу стала скользкой и, поскользнувшись, я едва смог устоять. Тут одна скотина громоподобно пёрданула и я упал прямо под слоновьи сраки, из которых сразу повалило гавно...

Я очнулся от того, что меня поливали кипятком. Открыв глаза, я увидел Клофелину с ковшом в одной руке и щеткой для чистки слонов в другой. Первый раз она не улыбалась, а морщилась, глаза у неё слезились. Самое главное, что я лежал возле загона голый, вокруг растекалась мыльно-говняная эмульсия. Та же субстанция пропитала штаны Клофелины.
- Нех пани разберасе! - сказал я единственную фразу, которую знал по-польски. И, к моему удивлению, девушка сняла штаны.

Мы не обращали внимания на вонь. Так же пох нам были четыре глаза, смотревшие на нас из-за колючей проволоки. За загоном на куче сена я лежал, а на мне, то повернувшись ко мне лицом, то спиной прыгала потная полячка с кожей цвета молочного шоколада. Оказалось, что она попала в Бобруйск, нанявшись на работу в цирк, чтобы попрактиковаться в русском языке, экзамен по которому завалила недавно в университете города Варшавы. Меня она считала иранцем после моих попыток заговорить с ней на фарси и общаться больше даже не пыталась. Её отец, Марьян, владел под Гданьском маленьким заводиком, где разливал водку 'ФИНЛЯНДИЯ'. Он, будучи студентом ЛГУ по пьяни выебал однокурсницу с черной кожей, которая оставила ему грудную дочь и уебала к себе в Гану.

* * *

Мы проеблись до часов трёх ночи и, слегка отдышавшись, направились к воротам загона. Контракт истёк в полночь, деньги мы получили и теперь гнали слонов к карьеру, за месяц наполнившемуся слоновьей жижей. Слоны, издав два громких всплеска, ушли в гавно по самые уши. Лишь два хобота перископами торчали над поверхностью: слоны дышали... Пусть Элеофант поебётся с подъемным краном!