Глава 1. Полутуша.
Именно так называется обезглавленный, обесхвостченный, лишённый шкуры, потрохов и копыт, а потом разрубленный вдоль и замороженный мёртвый труп умерщвлённой коровы или другого сельскохозяйственного животного. Ну, в смысле из одной коровы в итоге получают две мёрзлые до каменного состояния полутуши, их в таком виде хранят, а впоследствии развозят по магазинам. Так, во всяком случае, обстояло дело в семидесятые годы двадцатого века.
Итак, конец семидесятых. Я тогда был студентом и снимал комнатку на Девятой линии Васильевского острова у вполне доброй и, что важно, непридирчивой старушки. Комнатка располагалась недалеко от перекрёстка Восьмой-Девятой линий и Среднего проспекта. Движение там всегда было довольно интенсивным, в придачу весь перекрёсток был покрыт пересекающимися трамвайными путями, по старой советской традиции замощенными бугристой и колдобистой брусчаткой.
Так вот, топаю я прекрасным тёплым майским днём домой от метро. Встал на краю тротуара, дожидаясь зелёного, и смотрю на ползущий через трамвайные пути продуктовый фургон ГАЗ 52. Несчастная техника, похоже, была на грани полного издыхания. Тяжко переваливаясь на трамвайных путях, дико завывая натруженной коробкой передач, скрипя перекошенной будкой, «газон» из последних лошадиных сил полумёртвого двигателя полз к какой-то далёкой цели. На крайних рельсах, когда самое трудное было, казалось бы, позади, дверь расхлябанного фургона не выдержала и отворилась. Из недр будки, бодро проскользив по оббитому железом полу, на брусчатку с гулким стуком вывалилась та самая мороженая коровья полутуша. «Отряд не заметил потери бойца», грузовик удалялся, и никто из очевидцев почему-то не пытался его остановить.
Силами прохожих полутуша практически мгновенно переместилась с проезжей части на тротуар, где в течение буквально пяти минут была расчленена и растащена. Ну, не голыми руками и не зубами, конечно. Никогда не думал, что у моих соотечественников, мирных советских граждан, может быть с собой столько режущих и рубящих предметов. Ножи всех размеров и фасонов, топорики, топоры и топорищи, ножницы и ножовки по металлу - всё это появилось как бы ниоткуда и тут же было употреблено в дело. Не думаю, что стая пираний справилась бы с полукоровой, тем более замороженной до твердокаменного состояния, быстрее и лучше. Через несколько минут только куча обглоданных костей, чистоте которых подивились бы собаки, мокрое пятно на асфальте и затихающий вдали топот любителей халявы напоминали о свершившемся преступлении.
Глава 2. Суицид.
Вторая половина восьмидесятых. По улице Рыбинской, никуда не торопясь, неспешно движутся два грузовика. У них нарощены все борта, кроме задних. Сквозь широкие зазоры между досками видно, что в кузовах находятся две группы коров – по восемь особ в каждой машине. Едут на экскурсию на мясокомбинат. Ну, то есть они думают, что на экскурсию, но мы-то с вами понимаем… На всякий случай экскурсантки привязаны верёвками.
В тот момент, когда машины пересекают Лиговский проспект, одна из коров, видимо заподозрив истинную цель поездки, отвязалась и с криком: «Свобода или смерть!» выпрыгнула через задний борт «газона». К сожалению, насладиться первой частью девиза не удалось по причине наступления второй. Живая корова при встрече с асфальтом тут же стала мёртвой.
И вот вам картина маслом: посреди перекрёстка лежит тело безвременно погибшего крупного рогатого сельхозживотного, а вокруг бушует митинг из четырёх человек, двух мужиков-водителей и двух тёток-экспедиторов. Сквозь городской шум речи митингующих не слышны зрителям на тротуаре, но хорошо видны раззявленные рты, выпученные глаза и машущие руки. Время от времени мужики берутся за рога усопшей и пытаются сдвинуть тело, после чего один из участников делает характерный жест, ударяя ладонью левой руки по локтевому сгибу слегка согнутой правой. Оно и понятно, погрузить мёртвую корову обратно в кузов имеющимися человеческими силами не представляется возможным. Поехать на мясокомбинат, бросив корову на месте гибели, тоже нереально, принимать-то будут по документам и считать по головам. Тащить волоком – сотрётся на фиг. Никаких мобильников нет в природе, позвонить в родной колхоз и вызвать подмогу невозможно.
Но человеческий гений победил и в этой, казалось бы, безвыходной ситуации. К самоубившейся подогнали задом один грузовик. Открыли задний борт. Оторвали верхние доски от нарощенных бортов, соорудили из них наклонный помост. Второй грузовик поставили перед первым чуть левее. Связали буксирные тросы. Один конец привязали к трупику, другой, протянув через кузов, к буксирному крюку передней машины. Осталось включить первую передачку и аккуратно затащить тело в кузов, что и было проделано. Корова отделалась подпорченной шкурой (не считая смерти).
Таким образом, количество коров в автомобиле вновь стало совпадать с количеством в документах, и счастливые путешественники продолжили путь.
Вы, наверно, спросите: «А ты-то откуда это знаешь?» Да всё очень просто, я мимо на велике ехал, и, конечно же, не смог пропустить такое зрелище. Не каждый день культурная столица балует своих жителей столь изысканным спектаклем.
Глава 3. Пасущая и пасомая.
У нас жила овчарка. Настоящая живая собака. Воспитанная, интеллигентная, умная. Как и я, абсолютно городской житель. Вернее, жительница, всё-таки она была сукой в самом лучшем смысле слова.
Она попала к нам уже взрослой, чтобы не сказать пожилой, дамой. Найдёныш. Имени, по понятным причинам, не называла. Мы всей семьёй перечисляли собачьи клички, начинающиеся на разные буквы, глядя на её реакцию. Когда в ход пошла буква «М», собака как-то встрепенулась, оживилась, ушами задвигала. Хвост опять же зашевелился. Мы стали звать её Мартой. Через три дня она отзывалась так, как будто это было имя, данное ей при рождении.
Больше всего Марта боялась потеряться. Мы брали её с собой везде. В лес за грибами, на залив купаться, в гости к друзьям и родственникам. Дальше, чем на десять метров она не отходила от нас никогда, и ничто не могло отвлечь её от бдительного слежения за обретёнными хозяевами.
В один из чудных летних дней мы поехали к друзьям в деревню. Не в какой-то там дачный посёлок или садоводство, а в самую натуральную деревню, кстати, довольно населённую, особенно летом. Ну, прибыли, загнали машину во двор, отобедали. Хозяева повели нас прогуляться на речку, заодно местные достопримечательности показать.
Идём, треплемся. Красота кругом, природа. Выворачиваем всей компанией из-за кустов. А там, на берегу реки, привязанная верёвкой к забитому в землю колышку, стоит корова. Здоровенная, крутобокая, с огромным выменем.
Марта встала, как вкопанная. Вытянула шею, подняла шерсть на загривке, напружинила хвост. Осторожно и негромко, вытянув губы трубочкой, сказала: «Гав». Помолчала, потом оглянулась на меня с недоумённой мордой, как бы спрашивая: «Это кто? Страшный хищник или так, травоядное? Может, лаять-то не стоит?» Я, как более опытный посетитель сельских местностей, попытался объяснить: «Марточка, это корова. Она полезная и не страшная. Молоко даёт. Мясо сами отнимаем». Собака задумалась, покопалась в генетической памяти, и принялась рефлекторно пасти корову, нарезая широкие круги по лугу и изредка коротко взлаивая на пасомую. Видимо, поколений сто пятьдесят назад предки Марты реально занимались сельхозбизнесом. Всё это время корова невозмутимо жевала.
В общем, пока мы купались, Марта металась между нами и коровой. С одной стороны, нельзя было оставлять без присмотра купающихся нас, а с другой, пастьба доставляла ей огромное, ранее неизведанное, удовольствие. Бедная собака чуть не разорвалась.
Настало время топать домой. Марточка долго оглядывалась, волновалась, не хотелось ей уходить от новой подруги, хотя сама жвачная, похоже, даже не заметила, что в тот день её кто-то пас.
Вот так вот первый и единственный раз наша городская собака реализовала свой древний безусловный пастуший рефлекс.
Послесловие.
Вот и всё, что я знаю о коровах.
© Стасик Мармеладов
