Это у меня, наверное, со студенческих пошло и укрепилось долгими годами работы в экстренной нейрохирургии – всё делать в последний момент.
Вот и годовой отчёт о работе нашего отделения я пишу в последнюю ночь, перед сдачей его главному врачу.
Сейчас делать отчёт нетрудно: есть стандартная его форма.
Почти не меняя текста предыдущего отчета, вставляешь, куда надо новые цифры основных показателей – вот и все дела!
Лет …..надцать тому назад всё было не так.
Отчёты писались по принципу: «кто во что горазд».
В них вставлялись куски диссертаций сотрудников, фото освоенных приборов, фото отремонтированного отделения и схемы новых операций и даже воспоминания об удачном цикле усовершенствования в пивном баре на Заневском проспекте, что рядом с Домом Врача в Питере.
Зав неврологией, в обиходе - «Кубышка», поместила в свой годовой отчёт фоторепортаж с коммунистического субботника по уборки территории больницы!
Пухлые эти альбомы облекали в бархат, и не хватало в них только засушенного цветка системы «роза» и капли слезы на финальной подписи: «С любовью и надеждой. Зав отделением Имярек».
Ну и вот.
Наш главный врач требует, что бы годовые отчёты заведующие дополняли мартирологом. То- есть списком всех умерших за год больных.
Напротив фамилии каждого умершего – два диагноза.
Первый – наш, тот с которым мы этого больного успешно лечили и с которым направили его труп на вскрытие.
Второй диагноз – диагноз патологоанатома, поставленный в результате вскрытия.
...Расхождения – не приветствуются, мягко говоря.
Сижу, печатаю фамилии и диагнозы. Умерших у нас – много. Не скажу сколько. Вдруг вы захотите у нас полечится.
Фамилии всё знакомые, диагнозы – понятные.
Сижу в ночи, стучу по клавишам, а в голове в такт клавишам – морзянка: «Пиздец, пиздец, пиздец»….
И вдруг- хоп! Что за Хорват такой? ЧуднАя фамилия! Что-то я такого не помню.
«Наш» диагноз: «Опухоль головного мозга. Отёк и дислокация головного мозга. Операция – такая-то и такого-то». Летательный исход.
Всё ясно.
Но патологоанатомический диагноз!!!
Откуда и почему вдруг вот это: « Язвенная болезнь желудка. Кровотечение из хронической язвы дна желудка. Острая кровопотеря»?!
Немыслимо, невероятно!
Во- первых, это очень надо постараться, что бы пропустить кровотечение.
Но, предположим невероятное – пропустили.
Как могло проскочить незамеченным такое расхождение клинического и патологоанатомического диагнозов?
Во-вторых: у нас заведено так, что без присутствия лечащего врача или заведующего отделением, патологоанатом вскрытие не начинает.
Иногда, по договорённости, допускается вскрытие в присутствии другого врача заинтересованного отделения, но бывает это – редко.
Но что бы вообще без лечебников – никогда!
Допустим, что пришедший в морг нейрохирург попросил начать вскрытие с интересующего его объекта- головы.
Посмотрел и, убедившись, что всё, что осталось в черепе - соответствует нашему диагнозу, ушёл, отговорившись неотложными делами.
А после его ухода прозектор вскрыл живот умершего и обнаружил неотражённую в диагнозе язву и кровотечение из неё!
Но не может быть, что бы наш прозектор Рувимыч нашёл такую плюху и не позвонил нам!
И как такой промах мог избежать ежемесячного разбора летальных исходов, который проводится в нашей больнице?
Тот же Рувимыч предоставляет администрации список всех умерших в больнице за истекший месяц и мы, заведующие отделениями, отчитываемся перед замом по лечебной части за каждый труп!
Поучительные случаи рассматриваются затем на врачебных конференциях.
А те случаи, в которых есть расхождения диагнозов – выносят на ЛКК (лечебно контрольную комиссию). Выводы ЛКК могут иметь печальные для врача, допустившего промах, последствия.
Но в этом случаи – тишина!
Тут же, ночью, обзвонил всех врачей отделения. Никто больного по фамилии Хорват – не помнил.
Утром пошёл в архив и попросил найти историю этого умершего.
Перерыли девки весь амбар и искомого не обнаружили.
- А откуда вы знаете, что он у вас был?- спрашивают.
В самом деле - откуда?
Мы в отделении ведём журнал учёта умерших.
Взял журнал. Не умирал у нас больного с фамилией Хорват.
Лезу в наш отделенческий компьютер. Нет в базе Хорвата.
Как тогда он попал в наш список умерших?
Операционный журнал! Благо, есть дата операции.
Листаю прошлогодний операционный журнал….
Сердце упало: 30 июня лично я удалил у больного Хорвата опухоль правой лобной доли.
А ассистировала мне- наша испанка Мария
Позвал к себе девушку:
- Ты вот этого больного помнишь?
Девушка Мария, прочитав протокол операции, смотрит искоса и ждёт подвоха. Не дождавшись, говорит сурово, как не родная:
- Опухоль эту – помню. Больного – нет.
Пошёл к зав. пат. анатомией Рувимычу. У того вся бухгалтерия в полном порядке.
Рувимыч, чуть тёплый после вчерашнего, стал тыкать пальцем в экран монитора:
- Вот он, Хорват! Вот протокол вскрытия. Да, опухоль удалили. Вот гистология – астроцитома. А в желудке – хроническая язва с признаками малигнизации в дне желудка. Желудок и кишечник забит сгустками крови. Расхождение диагнозов имеем, друг любезный! А что не так?
- Что же ты, скотина такая, мне не позвонил?
- Куда? Ты же в отпуске был! Охуел ты, братец мой, окончательно! Айда со мной в Карелию! В понедельник выезжаю. Санный поход по рекам и озёрам. Благодать! Представляешь: морозец, полозья саней шуршат и поскрипывают, кони фыркают. Пахнет сеном, кожаной сбруей…. Подлёдная рыбалка у костра с девушками под водочку! А?!
Хлопнул по спине, аж загудело.
Патологоанатомы, как я замечаю – сплошь оптимисты, жизнелюбы, бабники и выпивохи.
Пошёл в своё отделение. Со старшей сестрой пересмотрели все журналы за прошлый год. Должен же был Хорват получать списываемые сильнодействующие препараты и всяческие психотропы.
Судя по нашим бумагам, он вообще ничем у нас не лечился!
А может быть, он в отделение и не поступал? Как тяжёлый больной поступил сразу в реанимацию и там умер в результате нашей филигранной операции?
Пошёл в реанимацию. Перерыли все бумаги.
Через полчаса - радостный вопль старшей сестры реанимации:
- Вот! Есть! В журнале передач дежурств 30 июня в 16.00 запись:
« Б-му Хорв. – очистительную клизму».
И всё. Более ни одного клочка бумаги с большой буквой «Х» нами найдено не было.
Но куда могла запропаститься история болезни болезного Хорвата? В архиве- нет, в базе – нет.
Перерыл весь свой кабинет. Вдруг где-то завалялась. Прожил он у нас недолго, история должна быть тоненькой.
Ни в столе, ни в книгах, ни в кипе старых рентгеновских и прочих снимках история Хорвата не обнаружилась..
Пошёл в ординаторскую и на всех наорал:
- Ищите, мерзавцы, историю Хорвата по своим сусекам! Мне что, больше всех надо? Что вы тут без меня творили? Я в отпуске был, а вы неразбериху с умершими устроили! По одним бумагам он был, по другим – исключается. Что за дела? И как я мог его оперировать, находясь в отпуске? Чьи это шуточки? Вот и ассистент Маша не твёрдо помнит этого больного. Так, Мария?
Мария высовывает раскрасневшееся лицо из-под стола, где она, очевидно, надеется найти историю умершего Хорвата и говорит:
- Не помню. У меня, П.К, как и положено, память девичья. Я и тех, с кем сегодня ночью переспала – не помню. А оперировать этого больного вы вполне могли. Вас же тем летом из отпуска выдернули…. Забыли?
Точно, вызывали!
Хотели уволить по-быстрому, но обломилось. Объявили благодарность и дали ещё десять дней к отпуску. В гробу я видел эти дни и ночи!
Но не помню я этого больного! Ход операции – тоже не помню. Они все одинаковые эти полушарные астроцитомы.
Думаю: пойду ка я и напьюсь! Рабочий день закончился, имею право.
Иду по коридору. Красотка Вика из пятой палату свесилась через подоконник и перекрикивается с кем-то, стоящим под нашими окнами. То, что до адресата её криков – шесть этажей, Вику ничуть не смущает.
Викина поза и короткий халатик позволяет достаточно высоко осмотреть её ножки. Молодец! До операции по поводу грыжи диска Вика была кривой и правая её нога волочилось, как крыло раненой птицы. А сейчас – красотка! Вон как гнётся в спине. И боли её не беспокоят.
У кабинета, подперев спиной стену, стоит мужчина. Пропала выпивка!
Мужчина оторвался от стены и сказал:
- Я к вам, П.К., второй день попасть не могу! Вы меня помните? У меня астроцитома левой лобной доли была. Моя фамилия Хорват.
