Есть такие дни, которые хочется вычеркнуть из памяти. Так, словно их никогда не было. Стереть, удалить, ликвидировать. Забыть.
И есть другие дни. Которые хочется сохранить, любыми способами и ценой. Записать, разложить по полкам и ящичкам, заархивировать, залить формалином, распяв крылышки событий булавками на страницах памяти.
Но забыть не получается, как и запомнить именно то, что ты считаешь нужным.
Память, эта склеротичная сука, покопавшись в ячейках сухими пальцами, разнесет происходящее по реестрам, причем часто не так, как хочется хозяину.
И ты до смерти будешь помнить, как тебя били на пустыре, жестоко и беспощадно, стараясь попасть в мягкое и уязвимое. Били долго, но не слишком умело, до хрипов в твоих легких и рвоты.
Но забудешь, как тебя, всего за час до драки, целовала девушка - бережно касаясь кончиками пальцев подбородка, выбритой щеки, пересохших губ.
Ты помнишь до сих пор, как удивленно расширились глаза у того, кому ты вогнал осколок бутылочного стекла в шею, как вспыхнула чужая кровь на твоих руках и лице, как подавились возгласами болельщики врага из этого бойцовского клуба. Как зашлепали по жидкой грязи шаги убегающих в темноте.
Но ты забудешь, что когда-то она обещала тебя ждать всю жизнь.
В подъездах старых домов всегда пахнет какой-то дрянью. Блудными ночными кошками, пыльными тряпками, просроченными лекарствами, вонью забытых в холодильнике продуктов. Эти дома похожи на неухоженных, забытыми родственниками стариков, у которых нет сил и желания поддерживать свой внешний вид на пристойном уровне.
На стенах этих подъездов написано «вася - лох», «убейся сука», «Таня+Армен=Л.», «не ссать в подъезде».
За семь лет ничего не изменилось, но добавилось надписей. «Таня-блядь», «Вовка-пидарас», «Россия – русским» и почему-то загадочное «сгною в коллайдере».
Он рассматривает надписи, усмехаясь. Поднимается на пятый этаж, насвистывая сквозь зубы старый мотивчик про паровоз и колеса. На площадке последнего этажа неожиданно чисто, на тканом половичке дремлет трехцветная кошка, у стены стоит грязное блюдечко с водой.
Звонок тарахтит надтреснутой шарманкой, но в квартире долгое время ничего не происходит. Потом из-за тонкой дверной филенки доносится глухое старушечье «Кто там»?
- Это Сергей, баба Тоня, - отвечает он, чувствуя, как вдруг забухало сердце в ребра.
Сначала там, за дверью, долго молчат, потом лязгают замки и цепочки. Кошка, испуганно мявкнув, скрывается в темном коридоре открытой квартиры.
- Сергей? – недоверчиво.
- А Таня… Таня где сейчас?
- Так на работе она, - подслеповато щурясь, отвечает старушка. – Дите в садике, сама на смене.
- Ребенок? Она… замужем?
- Ты заходи давай, - неожиданно деловито распоряжается баба Тоня. – Чаю попьешь, поговоришь со старухой. Чай, скучно мне.
Квартира, старая расселенная коммуналка на три хозяина – с длинным узким коридором, огромной прихожей, заставлена громоздкой мебелью, как антикварная лавка. К стене прислонился старый трехколесный велосипед – такой, какой был у самого Сергея в далеком детстве, валяется облезлая одинокая лыжа, стоят книжные полки, заставленные разной рухлядью.
Они проходят на кухню мимо запертых комнатных дверей, под ногами попадаются брошенные детские вещи – пластмассовый танк, мягкий плюшевый заяц, вязаный полосатый носочек.
Трехцветная кошка сидит уже на подоконнике, умывается тщательно, словно на ее чистой шерстке есть хоть одно грязное пятно.
- Ну-ка, Маруська, брысь, - хлопает ее баба Тоня полотенцем. – Хватит нам гостей. Все уже дома.
Чай горячий и душистый, с мятой и лимонником. Сергей пьет горячее, не обжигаясь - привычка зоны.
На стене уютно тикают часы-ходики в виде забавной кошачьей морды.
- Танюша в пять приходит. Заберет из садика Сережку и приходит, - говорит старушка, пододвигая Сергею вазочку с вареньем. Душистым, малиновым. - Рада тебе будет необычайно. Ты оставайся, милый. Пироги напеку, пельмени с Танюшей налепим вечером…
Он молчит, сонная истома расползается по телу. Куда ему идти? Он же дома.
Переводит глаза на фотографии в рамочках, висящие на стенах: мальчик лет шести, со светлым хохолком на голове, ямочками на щеках и родинкой на левом виске. Такой же, как у него самого. Улыбающаяся Таня, с маленьким грудничком на руках, кормит сына грудью. Еще фотка - мелкий бутуз, в забавной лохматой ушанке, укутанный в шубу, стоит на маленьких ножках на зимней улице.
Сергей улыбается, слезы размывают зрение. Он засыпает, засыпает, засыпает… Прямо за кухонным столом, под успокаивающее журчание голоса бабы Тони, уронив тяжелую голову на руки.
- Мужчина, через полчаса ваша станция. Да просыпайтесь! Господи, спит как мертвый, что же такое...
Сергей резко, рывком приподнялся на вагонной полке, выныривая из теплых объятий сна. Он привык быстро засыпать и так же быстро просыпаться. Сейчас он умеет спать под храп, звуки совокупляющихся тел, шум возни дерущихся. Лечь в девять, встать в четыре, потому что смена с пяти, недосып - хронический.
- Спасибо, - хмуро сказал будившей его проводнице, симпатичной рыжей девахе лет тридцати, которая весь вчерашний вечер строила ему глазки.
Проверил, на месте ли сумка с вещами, деньги во внутренних карманах. На первое время его снабдили необходимым минимумом, дальше придется вертеться самому.
Вспомнил сон, кольнуло холодком страха. Ребенок во сне – он сам? Татьяна… Это - его мать, которую он никогда не видел?
Баба Тоня – это бабушка. Ушла тихо и незаметно, не дождавшись внука – погасло сердце. Если бы не ее передачи, собранные на стариковскую пенсию, как бы он там жил все это время? Не умер бы, конечно. Но за теми стенами ценишь любое человеческое тепло.
Напомнил себе, в который раз, что сходит на кладбище сразу же. Помянуть и посмотреть, что можно сделать с могилой, скорее всего, неухоженной. Такой же одинокой, какой была баба Тоня эти семь лет.
Не смог он быть рядом, не смог. И корить себя поздно и бесполезно.
Родной город встретил обычной осенней хмарью – дождь, резкий ветер. Наметанным взглядом отметил для себя дежурных вокзальных кидал. Бомбилы, цыганки, пара карманников. К нему не подошел ни один. У всех любителей халявы нюх чуткий.
У порога квартиры на пятом этаже, на грязном резиновом коврике, сидела трехцветная кошка. Желтые пронзительные глаза, облезлые уши. Худая - ребра пересчитать.
Позвонил соседке Валентине, она Сергея признала не сразу. Да, неволя меняет человека навсегда. Выжигает клеймо - не стереть. Светится волчьим взглядом, выдает повадками и привычками.
Соседка долго ахала и охала, потом ушла за ключами.
- Ждала-то она тебя как, Сереженька, - сказала печально напоследок.
Он отвернулся, разглядывая надпись на стене «Россия - русским», насвистывал сквозь зубы про паровоз, который торопится в никуда.
- Пошли, что ли. Кис-кис, Маруся, - позвал кошку.
Та вошла, осторожно принюхиваясь - хвост нервно подергивается из стороны в сторону, усы встопорщены.
В квартире было тихо, пусто и пыльно. Сергей сбегал в магазин за продуктами для себя и кошки, потом три часа драил и полировал грязные углы мокрой тряпкой.
Затянулся сигаретой у открытой форточки, вдыхая с наслаждением сырой ночной воздух, потом решительно выбросил окурок под дождь. Хватит, откурил свое.
«Там» хватаешься за все, что укорачивает срок. Куришь – и время идет вроде бы чуть быстрее. А здесь ему не нужно думать о веренице одинаковых, как серые воробьи, дней. Дни будут разными.
Завтра он сходит на кладбище, а потом озаботится поиском одежды и звонками нужным людям. Ему нужна работа.
Потом он посетит девушку Таню, которая лгала, отводя взгляд от скамьи подсудимого.
Кошка, натрескавшись «вискаса», дремала у батареи, изредка подергивая ушами.
- Блох тебе надо погонять, - сообщил ей Сергей. – Чтобы жить не мешали.
А про себя подумал, что ему тоже надо бы разобраться с собственными блохами. Хитрыми злыми блохами-мыслями, грызущими особенно яростно по ночам.
Девушка Таня никуда не переехала. Жила в том же доме, в том же подъезде. В доме, под окнами которого он стоял семь лет назад, ожидая, пока мелькнет ее силуэт за раздвинутыми занавесками.
В том подъезде, в котором он впервые ее поцеловал, дрожа от острого предчувствия счастья.
За дверями квартиры гремела музыка и слышались мужские голоса. Сергей поморщился и даванул кнопку звонка. На пороге нарисовалась шикарная пергидрольная красотка в степени умеренного алкогольного опьянения.
- Мужчина, - удивилась она весело Сергею. – Вы к кому?
- Таня дома? – сухо спросил он.
- Прошу, - дурашливо отступила блондинка в сторону. – Такой мужчина - и не ко мне, обидно.
Как был, в грязных ботинках, Сергей прошел в комнату с накрытым столом, осмотрелся. Вслед за ним, пританцовывая, в зал вплыла блондинка.
Бывшая любимая девушка не скучала. Музыкальный центр изрыгал что-то билановское, на диване обнималась пьяная парочка, в костюме дамы наблюдался эротический беспорядок, за столом - двое мужчин и Таня.
Она смотрела на Сергея пристально, словно не узнавая.
Его любовь ничуть не изменилась за эти семь лет, как ни больно было это признавать. Ровная линия темных бровей над яркими синими глазами, рыжая челка, высокие скулы, чистая линия шеи, изящная, на грани истощения, худоба. Может быть, добавились жесткие складочки у рта? В тонких пальцах – сигарета, рот накрашен кроваво-красным.
- Сережа? - ничуть не удивилась она. – Я знала, что ты в городе. Присаживайся, раз пришел. Наверно, у тебя ко мне есть вопросы.
Он молчал, сбитый с толку.
Двум мужикам за столом новый собутыльник не понравился.
- Что за бедные родственники? – лениво спросил один, поигрывая вилкой. Сергей смерил его оценивающим взглядом и отвернулся. Гопота, с закосом в блатного. Не опасен. Коллег сейчас он узнает с завязанными глазами, по тембру голоса.
- Поговорим, Таня, - прохладно сообщил Сергей. - .Компания не помешает?.
- Он нас что, выгоняет? - привстал мужик, интересующийся его степенью родства. - Охуел в край. Пришел к моей женщине и качает права?!
Таня попыталась выйти из-за стола, но мужчина дернул ее за руку, вынуждая сесть.
- Что, старая любовь? Не заржавела?
- Перестань, Алик, - тихо сказала она, пытаясь освободиться.
Через минуту Алик летел в угол, сшибая по дороге стулья, где и затих, приложившись головой о стену.
- Убьешь же, - равнодушно сказала Таня, разглядывая лежащее тело.
- Убью – сяду, - усмехнулся Сергей. Потом повернулся к остальным гостям и, продолжая широко улыбаться, сообщил: - Концерт окончен. К девушке вернулся из мест заключения супруг, паа-пррошу освободить незаконно захваченные территории. Мы, бывшие зеки, ужас как нервно реагируем на оленей, трахающих наших жен.
Первыми с дивана метнулись обнимавшиеся любовники. Потом, покосившись на Алика в углу, вышли блондинка и невзрачный мужичок, остающийся за столом.
- Вот и чудно.
Сергей сбросил куртку, взял со стола чистый стакан, налил водки, выпил залпом. Поискал взглядом закуску.
- Рассказывай. Почему моя девушка заявила на суде, что я убил человека вовсе не в целях самообороны. Почему она не подтвердила нападение на нас группы пьяных подростков. Почему она позволила любимому человеку сидеть в тюрьме за преступление, которого он не совершал. Почему она молчала все эти годы? Заметь, я не спрашиваю, почему она не приезжала.
- Ты сидел за убийство, - тихо сказала она, не поднимая взгляд.
- Непреднамеренное убийство, совершенное в пределах допустимой самообороны. Даже не оружием, а осколком бутылки, которая была разбита о мою же голову. От трех до пяти лет максимально. Не так ли? – подсказал он.
- Они обещали изнасиловать сестру и убить мать, Сережа. Что могли изменить мои показания против показаний целой компании? Нулевые шансы.
- У меня могли быть шансы, - поправил он ее. – Если бы ты не лгала. И я не провел бы семь лет в тюрьме, среди воров и насильников. Хотя мог провести и больше… Ура условно-досрочному. Ты предала меня тогда, правда, детка?
Таня смотрела на него устало и беспомощно, ломая в руках сигарету.
- Если бы я не изменила предварительные показания, ты бы сейчас не говорил со мной. Сначала мне просто звонили и угрожали. Потом были беседы…. Много бесед. Пугали разным. А за две недели до заседания суда столкнули с лестницы в подъезде. Я сломала два ребра. И потеряла ребенка. На суд меня привезли из больницы.
- Что? – неверяще переспросил Сергей, чувствуя, как у него от бешенства сводит челюсти. – Ты была беременна?
- Да. Мальчик.
- Мой?
- Твой.
Минуты текли в вязкой тишине, как зимние рыбы – сонно и неторопливо. Сергей, стиснув зубы, чего-то ждал.
- Сначала я пыталась вскрыть вены. Я знала, что их режут вдоль течения крови, а не поперек. Спасла пришедшая раньше с работы мать. Говорит, сердце почуяло неладное. Потом - реанимация после снотворного. Третью попытку предпринимать не стала. Просто смирилась.
Знаешь, я писала тебе письма. Сначала каждый день. Потом каждую неделю. Потом раз в месяц. Писала и не отправляла. Посмотри, они лежат в книжном шкафу, огромная пачка, перевязанная скотчем, - Таня слабо махнула рукой в сторону полированного древнего секретера. Сергей не пошевелился.
В углу со стоном завозился оглушенный Алик.
- Бля, как болит голова, - пожаловался он плаксиво. – Это кто же меня так, а?
- Карма твоя тебя ударила об угол, - сообщил ему Сергей. - Она у тебя все время такая будет, если ты тут появишься еще раз.
Он подошел к Тане, вынул из ее рук пачку сигарет.
- Тебе рожать еще, дура, - сказал ей глухо. - И спиртного чтобы я у тебя больше не видел, и этих подруг. И друзей, само собой. Зайду на днях, найду что-то из перечисленного – не обессудь. Кто тебя столкнул тогда с лестницы - не забыла?
Таня смотрела на него невидящим, пустым взглядом. Сергей понял, что все происшедшее семь лет назад она помнит предельно четко, как и он сам.
- Значит, помнишь, - удовлетворенно заключил он и поднялся из-за стола. – Я тогда отнял чужую жизнь и расплатился за это. А прочим нужно подумать, что земля круглая, и через несколько оборотов прилетит в лоб отдача. Мне пора домой, - сказал на прощанье. - У меня там кошка голодная плачет.
Нахлобучил на слабого Алика одежду, осторожно поддерживая, вывел на улицу.
- Идти сможешь? - спросил ласково Сергей.
- Куда? – тупо спросил приходящий в себя Алик. – Я же живу у нее.
- Что, серьезно? И давно?
- Вторую неделю.
- Больше не живешь, - терпеливо и заботливо, как ребенку, пояснил Сергей. - Увижу у нее тебя или твоих приятелей – ноги вырву всем оптом.
- Да ты…! – заерепенился было Алик, пытаясь вырваться из его «дружеских» объятий, но задохнулся, почувствовав жесткий тычок в солнечное сплетение.
Сергей посадил вялого Алика в проходящий автобус и обернулся, чтобы взглянуть на окна таниной квартиры, освещенные как тогда, семь лет назад.
В прошлом она всегда махала ему рукой, пока он не уедет. Но не сейчас.
Девушка Таня лежала навзничь на кровати, застеленной пушистым пледом, и повторяла слова врача, который при выписке из больницы обнадежил:
- Чудеса случаются, деточка. Вы молоды, а медицина прогрессивна.
За семь лет чуда не случилось.
Сергей помнил расхожую фразу про месть, которая вкуснее в холодном виде. На зоне он представлял себе эту встречу сотни… нет, тысячи раз. Представлял ее слезы, истерику, страх, просьбы простить. Прокручивал в голове гневные и страстные монологи. А еще он хотел узнать и понять причины, заставившие ее поступить именно так.
Узнать? Узнал. Понять? Понял. Простил?
Захотелось курить, адски. Вот так вот, взять в пальцы сигарету, помять ее, поднести к губам, ощущая запах табака…
Когда-то он хотел мести. Сейчас душу покрывал жирный черный пепел отгоревшей ярости. Местью можно напиться сразу, как горячей кровью из горла поверженного врага. А рвать давно остывший неподвижный труп - то же самое, что пытаться накормить хищника, питающегося свежим мясом, падалью.
Сергей со злобой пнул пивную банку, валявшуюся рядом с переполненной мусорной урной на остановке, и оглянулся, услышав далекий крик.
По темной улице бежала девчонка. За ней, похохатывая, неслись двое парней в ярких спортивных куртках и вязаных шапочках.
Увидев Сергея, девчонка притормозила, не зная, чего от него ожидать.
- Стоять, - негромко сказал он и протянул ей руку ладонью вверх.
- Неприятности будут, - нерешительно сказала она, с трудом переводя дух, но руку приняла.
- Эй, дядя, не лезь, - первый из преследователей уже приближался к металлической арке остановки. - Телка у нас деньги украла, а возвращать не хочет.
Сергей перевел вопросительный взгляд на беглянку, заслонил ее широкой спиной.
- Врут, - всхлипнула она. - Это меня им Васька в карты проиграл. А они говорят – расплачивайся.
- Дура, - беззлобно сказал Сергей и коротко, без замаха и предупреждения, ударил подошедшего уже вплотную парня. Не ожидавший такого коварства преследователь сложился пополам, судорожно хватая ртом воздух. Сергей рубанул его ребром ладони по шее, добавив пинок по щиколотке, и парень мешком свалился на заплеванный асфальт. Злость, душившая Сергея столько лет, нашла наконец-то выход. Так пар, копившийся в закрытом сосуде, достигает предельной точки расширения и разрывает емкость на мельчайшие осколки.
Второй преследователь был осторожнее. Он моментально оценил ситуацию с защитником и предостерегающе забормотал, выставляя вперед ладони: - Ты чего, дядя, ты чего впрягаешься-то?
Но Сергей, внимательно наблюдавший за движениями парня, видел, что руки он поднимает лишь для отвода глаз, собираясь ударить носком тяжелого ботинка.
- Сам ты дядя. Каратист, мля, - пробормотал он, злорадно усмехаясь. Сергей был едва ли много старше этих мальчишек, гоняющих по улицам беспомощную жертву. Ярость пела в нем звонко и надрывно, как натянутая до отказа струна.
Сергей нарочито открыл бок, слегка наклонился, изображая вялую расслабленность. И чуть не пропустил летящий в голову кулак - парень тоже оказался не промах. Они еще потоптались пару минут, понимая, что силы примерно равны, потом Сергей сказал примирительно: - Лады, земеля, забирай свой выигрыш, а я сегодня обойдусь без телочки.
Беглянка за спиной негодующе вскрикнула, и в этот момент Сергей, давно не применяющий в драке честных приемов, достал «партнера» хорошим свингом в челюсть.
Посмотрел на лежавшее тело, наклонился проверить на шее пульс.
- Минут десять полежит еще. А ты домой иди, - сказал он девчонке, которая все это время пряталась в тени остановки.
- Там Васька, - угрюмо сообщила она, потирая щеку. Сергей вгляделся в симпатичную мордаху и обнаружил на ней свежий кровоподтек.
- Что, драит за дело или как? – поинтересовался он.
- Или как, - уныло сказала девчонка.
- Есть куда идти?
- Неа, - еще более приуныла она. – У матери своя жизнь, она мне еще год назад сказала «иди, куда хочешь».
- Дам ночлег на неделю. И пожрать. Но не более, - предупредил Сергей девчонку жестко. Он уже не был тем наивным «лапшеухим» слушателем, которого можно разжалобить дивными историями.
- Трахать не будешь? - спросила она, шмыгая носом.
- Больно надо. Тебя еще после твоего притона на блох и чуму проверять надо. Тебе восемнадцать-то есть?
- Дурак. Есть, - обиделась девчонка.
- Сергей, - он протянул ей ладонь.
- Таня.
© паласатое
