В то время усиленно толкали рекламу: «Начни свой день с Martitni Bianco». Как оказалось, ни меня, ни Елисея долго просить не надо.
Первым делом, когда мы открывали бар, наливали по двести этого самого мартини. Пить его абсолютно невозможно. Приторная, невообразимо лютая хуйня, но надо же добавить хоть какой-то «пелевивщины» в скучные будни.
Поэтому мы давились, но каждый день, в десять часов утра, Елисей заводил кассу и орал: «Начни свой день с Martini Bianco».
Через неделю мы перешли на виски, но лозунг остался прежним.
Чаевых нам стало мало. Жизнь вокруг била ключом. Женщины за стойкой были слишком красивы, а карманы чересчур пусты. Поэтому, мы не виноваты. Так получилось. Во всем повинна реклама с ее мартини.
Выяснилось, что в нашей стране люди настолько непроколупанные долбоебы, что не рубить с них бабло невероятный грех.
Первым не удержался я, и плеснул таки очередному бивню в заказанный им: «Мне пожалуйста блю лэйбл с колой», - банального рэд лэйбла. Как, объясните мне, в замесе с колой можно разобрать какой там виски? А идиот не унимался. Заказывал и заказывал. Я проводил по кассе рэд лэйбл и проводил.
Хуже него была только Танечка, которая мешала Macallan c пепси. Когда мы разошлись в плюс три косаря с одного дебила, в голове проскочила интересная мысль.
А ведь водка, замороженная до состояния тягучей сопли абсолютно одинаковая. «Гжелка» по меню восемьдесят рублей, «Русский стандарт» сто пятьдесят. В магазине за углом бутылка стандарта рублей триста.
- Охуенная арифметика, - отметил Елисей.
- Странно, что я не любил в школе математику, - подытожил я.
Жизнь как-то резко вильнула в сторону и заиграла новыми оттенками. В магазине за углом, мы стали почетными покупателями. Было бы тогда больше мозгов, может и сейчас жизнь была бы немного интереснее. Но тогда, жилось исключительно одним днем, а завтра вообще не существовало.
Что там завтра, вчера не существовало. Сегодня, уже к вечеру, переставало напоминать о том, что оно есть.
Жизнь превратилась в перманентное похмелье. А Танечка все мешала Macallan с пепси.
Приходила каждую пятницу и грустила за стойкой. Блондинка с огромными карими глазами. Моя ебучая слабость. Всегда терял волю перед блондинками с карими глазами. Абсолютно невозможная хуйня.
Таня заплетала тугую косу. Единственное, на что была способна моя фантазия – это представить, как я эту косу наматываю на кулак. Я бухал как из пулемета, левачил, как проклятый и неистово дрочил на Танечку. Замечательное, великолепное время.
Жизнь, словно с тебя содрали кожу. Каждая эмоция на пике, каждый вечер такой, словно завтра ты уже не проснешься.
- Начни свой день с Martini Bianco, - заорал Елисей и щедро плеснул в стакан вискаря.
- Мне кажется нам скоро пиздец, - я опрокинул внутрь жгучую жидкость.
- Почему?
- Нас скоро спалят, так не может продолжаться бесконечно.
- Да и хуй с ним, - успокоил Елисей. – Ты мне лучше скажи, когда ты Танечку выебешь?
- С чего ты взял, что я вообще этого хочу?
- Если ты этого не хочешь, значит либо ты педик, либо ебанутый. Как можно не хотеть выебать Танечку? Ты ее глаза видел?
- Может, у нее там кроме глаз ничего нету?
- Ты сам-то в это веришь?
- Нет.
- То-то и оно! – Елисей завел кофе-машину. Приготовил нам два крепких кофе. – Выеби ее сегодня.
- Тебе то блять какое дело? – я начал беситься.
- Она сюда уже года полтора ходит, но я ни разу не видел, что бы она хоть на кого-то обращала внимания. А на тебя она смотрит.
- Ну, заебись.
- А я тебе о чем?
Танечка пришла, села за стойку и заказала как всегда свой придурошный коктейль. Я не мог налить ей ничего, кроме того, что она заказала. Рука не поднималась. Ебаные карие глаза.
Сегодня она как-то особенно печальна. Печальна и пьяна.
- Что с тобой? – я начал даже для себя неожиданно. Танечка тоже удивилась.
- В каком смысле?
- Ты сегодня даже не попросила виски отдельно, пепси отдельно и лед.
- А, ты про это.. не знаю, сделай, как всегда делаешь, - она как-то совсем отстранилась.
Я налил виски, открыл пепси, поставил набор перед ней. Больше мы в тот вечер не разговаривали. Иногда она отрывала глаза от стакана, смотрела на меня. Тогда я наливал еще.
К тому времени, когда нужно было закрывать бар, Танечка убралась в такой кал, что мы с Елисеем начали переживать.
Я попросил нашего водителя, который развозил официантов из ночной смены по домам, отвезти Танечку.
- Как так можно бухать, - бурчал водитель пока утрамбовывал кареглазую на заднее сиденье. – Женщина же, как так можно. – Не унимался.
- Да ладно. Женщина не человек что ли?
- Нет! – как отрезал водила.
- Ну, тогда ладно, - я не стал спорить.
- Куда блять ее везти?
- Не надо меня никуда везти, - очнулась Танечка и начала выкарабкиваться из машины. – Я тут живу, через дорогу. – Она вцепилась мне в руку. – Проводи меня.
- Хорошо, - отличная перспектива, подумал я.
Она действительно жила через дорогу. Я довел ее до квартиры. Она никак не могла открыть дверь. Мне пришлось взять ключи, открыть дверь, занести ее в квартиру и уложить на кровать.
- Останешься? – Танечка мучительно икнула.
- Останусь, все равно завтра на работу. От тебя тут недалеко.
- Вот и славно, - она сладко засопела, но видимо решила не создавать умилительного романтизма и минут через пятнадцать откровенно захрапела.
Я пошел на кухню в поисках холодильника. Оказалось, что у нее кроме каких-то морских гадов, там ничего нет. Никогда не понимал, как можно есть эту погань. Кальмаров резиновых или еще каких водяных. Максимум рыба, ну ладно, креветки еще.
Зато есть бутылка Macallan. Что за баба. Кальмар блять в холодильнике и бутылка вискаря.
Я налил грамм сто пятьдесят и уничтожил их за два глотка. Зашел в комнату. Танечка изображала морскую звезду. Раскинула в стороны руки, ноги и что-то бубнила.
Я лег рядом, стараясь не задеть это пьяное, кареглазое чудо. Не дай бог проснется. Хуй его знает, что ожидать от пьяной бабы. Может она вообще не помнит, что я тут есть. Начнет орать и звать милицию. Мне бы уснуть спокойно, да съебаться с утра пораньше.
Я проснулся неожиданно рано. Танечки рядом не было. Я быстро натянул джинсы, футболку, толстовку. Еле нашел носки, которые зачем-то засунул в карман джинсов.
На кухне отчаянно пахло омлетом. Я виновато топтался, наблюдая как Танечка в одних трусах суетится на кухне.
- Привет.
- Привет, она вздрогнула от неожиданности. – Ты прости, что вчера так получилось, что-то я совсем расчувствовалась.
- Бывает.
- Будешь завтракать?
- Не умею.
- В каком смысле?
- В смысле – не лезет.
- Может виски тогда?
- Виски можно, - я зачем-то соврал. Никогда не мог пить с утра. Она налила пятьдесят. Я героически выпил. – Я пойду.
- Слушай, вчера как-то странно получилось. Может, вечером встретимся по-человечески?
- Давай, - я послушно кивнул.
- Тогда до вечера? – она поцеловала меня в щеку.
- До вечера, - я прошмыгнул за дверь. Глубоко вздохнул, выдохнул.
Пришел на работу.
- Ну, как? – ехидно улыбнулся Елисей.
- Начни свой день с Martini Bianco, - ответил я и налил нам по сто виски.
Следующим вечером Танечка пришла села за стойку, но заказала только апельсиновый сок. Работы было много, поэтому у меня совсем не получилось уделить ей внимания. Иногда я бросал взгляд в ее сторону. Она на меня не смотрела. Потягивала сок, глядела куда-то сквозь стену.
Такое ощущение, что она наслаждалась своим одиночеством. Пестовала его, убаюкивала с такой аккуратностью, словно это дите.
Позже я встречался с такой тягой к одиночеству у женщины. Обычно оно возникает после болезненного разрыва отношений.
На людях, в компании друзей, близких; она будет всеми силами демонстрировать как у нее теперь все замечательно. Наряды ярче, макияж агрессивнее, движения резче, слова острее. Но куда деть глаза? Глаза, которые совершенно не улыбаются, даже когда она заливается смехом.
Застекленные одиночеством глаза.
Проходит немного времени, она начинает учиться жить со своим одиночеством. Находить в нем смысл. Проходит еще время. Одиночество сначала становится любовником. Еще время. Верным мужем. Именно таким, каким она хотела, чтобы он был. Полностью принадлежал ей. Понимал настолько, насколько она сама себя не понимает.
Смена закончилась. Мы вышли с Танечкой в ночную Москву.
Долго гуляли вдоль набережной. Она держала меня за руку, но это было неприятно. Не потому что у нее с руками что-то не так. Потому что она держала за руку не меня. Так бывает, когда чувствуешь, что человек прикасается к тебе так, как нравилось кому-то до тебя. Трогает, но ищет в этом свое потерянное ощущение.
Она и трахалась так же. Все прекрасно, все замечательно, но только есть ощущение, что хуй она сосет не у меня, а у своего одиночества. Или у того, который стал причиной этого одиночества.
Мы начали встречаться почти каждую ночь. Пили Macallan, заводили длинные, переходящие в утро разговоры. Трахались и снова пили виски.
Через месяц Танечка начала оживать. Ее глаза снова учились улыбаться. Только мне это не доставляло никакой радости. Она все делала так, словно была на сто процентов уверенна, что именно так мне и нужно. Приготовит ужин, случайно уронит: «Я помню, тебе это нравится».
Откуда она может знать, что мне это нравится? Это она приготовила в первый раз. «Это же твой любимый цвет. Я знаю, тебе нравится этот запах. Тебе же нравится, когда я так делаю».
Однажды я просто не выдержал.
- Нет, мне это не нравится. Мне не нравится этот запах, мне не нравится это блюдо, это все нравилось кому-то другому, Танечка.
- Кому другому?
- Тому, которого ты пытаешься заменить мной.
В тот вечер мы больше не разговаривали. Обоим стало понятно, что завтра мы уже не увидимся. Тогда она провела ночь именно со мной. Аккуратно, словно в первый раз. С осторожностью, с теплом.
Утром, уже в дверях я попросил ее:
- Не приходи больше в бар.
- Не приду. Спасибо тебе.
- За что?
- Не знаю.
После смены я решительно нажрался. Ходил вдоль набережной и думал, думал, думал об одиночестве.
Может его на самом деле не существует? Просто человек на самом деле настолько боится оставаться с самим собой наедине, что готов изнасиловать собственную память, чувства, только бы не вести долгие диалоги с самим собой?
Я швырнул теперь пустую бутылку Macallan, заботливо спизженную из бара в Москву реку: «На хуй, на хуй саму концепцию одиночества, его не существует».
© week-by-week
