Общежитие при Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Большая комната со столом посередине. Во главе стола сидит Шеф - омуденный афронегр. За столом гомон, курят дурь и пьют водку негры, вьетнамцы и прочие народы мира)
Молодой негр (встаёт). Шеф, ман! Вот мы сидим тут, пьём, курим, Изоба ширнулся даже. Что-то я смотрю и мне кажется, мы стали забывать о нашем брате. О том, чей речитатив доходил до сердца каждого за этим столом. О том, чей фристайл нас так веселил и заставлял задуматься о главном. О том, чья читка заставляла нас забыть о эболе. Его стул пуст, его косой погашен. Эмси Джаксона нет с нами уже два дня. Но мы всё ещё живы, нас много, мы не сдаёмся. Давайте же помянем Джаксона, как будто он тут с нами.
Шеф. Ты прав. Джаксон первым из нас принял ислам, хоть за столом и много мусульман. Помянем брата!
Молодой негр. Йо!
(Люди за столом пьют и пускают друг другу паровозы, стараясь не закапать одежду кровью, сочащейся из глаз)
Шеф (обращается к молодой вьетнамке). Нгуен Тхи, рэпак чего-то утомил. Не хочется сейчас бравурной читки. Спой нам, родная, чего-нибудь позаунывней, как у вас это принято.
Нгуен Тхи (встает и объявляет). Птичий грипп!
(начинает петь уныло и протяжно)
Tолько приземлился, в тот же миг,
Из кyстов раздался дикий крик.
Желтолицие вьетнамцы
Верещат в кyстаx, как зайцы,
Я yпал на землю и затиx.
Дpузья давно отсвистели
И улетая звали с собой,
А завтpа гpянут метели,
Кому ты будешь нужен зимой?
Где-то там вдали родной Техас
Дома ждут меня отец и мать
Птичий грипп ворвался быстро
Во все поры организма,
Мне теперь вас больше не видать.
Укpыты снегом аллеи,
А он не изменил ничего,
Быть может стало лишь чуть-чуть теплее
От одинокой песни его.
Шеф. (утирает кровь текущую из уха) От души, Нгуен Тхи! От души! Респект за жалобную песню, очень в тему - не так давно ведь птичий грипп косил всех узкоглазых и не только.
Нгуен Тхи (закашлявшись). Да хуйня! Я в нашей сырой земляночке родителям и не такое певала! Ещё и круче выходило, более секси что ли...
(Жопастая негритянка Нтомби злобно смотрит на Нгуен Тхи)
Нтомби. Песня - унылое говно. Просто шеф говорил, что ему азиатки нравятся, вот ты и расстоналась. Есть, конечно, мужики, которые на эту слезливую сентиментальщину покупаются, но секси? Не смеши! Вы, вьетнамки, жрете жуков и собак, фигуры как у оголодавших мальчиков-бойскаутов и ты считаешь, что ты секси? Ненавижу желтизну.
Шеф. Тихо! Я слышу вой сирен. ОБНОН что ли? Или отдел по борьбе с проституцией..
(Нтомби обмякает и падает на пол)
Шеф. Снова вырубилась. Больная вся, уже внутренности через жопу вытекают, а всё нюхает как пылесос. Поднимите её.
(Негры усаживают Нтомби обратно за стол. Она открывает глаза).
Нтомби. Послушайте,проглючило как будто около Кремля, какой-то страшный белый человек, на мертвеца похожий, гвоздём хуй к площади прибил. И лепетал при этом ужасную, неведомую речь: про парадигму, деконструкцию и дискурс. Скажите, правда это?
Молодой негр. Да, господи, Нтомби, прибил и прибил, говна-то обосраться. Чем только снежки не занимаются, чтобы не работать. И вообще, к чёрту всю эту тоску. Шеф, может споёшь чего веселое и буйное, рождённое в треше и угаре?
Шеф. Ты же знаешь, я не рифмую. Не моё это. Но вчера, поставившись, как-то сам собою написался гимн в честь эболы. Впервые в жизни. Слушайте меня сюда.
(все за столом) Гимн в честь Эболы! Давай!
Шеф.
Паскуда русская Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов,
И совещаются кабмины,
Под треск хохляцких пердаков.
Царица грозная, Эбола
Идёт как самка богомола,
И льстится жатвою богатой;
И нам в эбало день и ночь
Стучит могильною лопатой....
Что делать нам? и чем помочь?
Коль всюду падает маржа,
Законсервируй ты ежа,
Забей косяк, насыпь дорогу,
Отбрось ненужную тревогу,
И с нами чисто по приколу
Встречай красавицу Эболу!
(Входит Онищенко).
Онищенко. Безбожный пир, бесславные ублюдки. Да вы тут охуели все! Совсем уже что ли? Пьёте! Курите! Болеете! Свиньи вы неблагодарные! Негры, вы хуже боржоми!
Шеф. Чего это боржоми сразу?
Онищенко. Того это! Я сколько вас отмазывал вообще? Все мне кричали: запрети негров, запрети негров. Я вина запретил, конфеты запретил, петрушку отменил, а негров всегда разрешал. И чем вы мне отплатили? Пьянкой, спайсами и эболой? Вечеринкой этой после 23.00? Расходитесь немедленно по комнатам.
Шеф. Не. Нам по комнатам скучно.
Онищенко. А тебе веселья надо? Не ты ли рыдал над трупом матери всего пару недель назад?
Шеф. Ну я. И что? Мне вудуист наш обещал её через пару дней оживить.
(Онищенко мрачно оглядывает присутствующих)
Онищенко. Вы кое-чего не понимаете. Сидите тут, эболой болеете, а Путин вообще-то объявил год сердечно-сосудистых заболеваний!
(за столом испуганно-недоуменно шумят)
Шеф. Как сердечно-сосудистых? Почему сердечно-сосудистых?
Онищенко. А вот так. Пойдём.
Шеф. Куда?
Онищенко. На электрокардиограмму. Пойдём, пойдём.
(Онищенко берёт за руку шефа и они выходят из комнаты. Каждый из оставшихся за столом негров грустно держится за левую сторону груди).
