Сбор анамнеза — важный элемент в нашей работе. Родился, крестился, женился, где и на что сгодился — нас интересует всё. И дело не в том, что доктора пытаются удовлетворить своё природное любопытство, прикрываясь профессиональной деятельностью. Просто мелочи, которые с виду незначительны, несут в себе ту информацию, которая может многое сказать о характере болезни. И об её прогнозе.
Правда, не всё и не всегда бывает гладко. Ведь воспоминания — вещь субъективная, а личный автобиограф в наши времена есть далеко не у каждого. Можно, конечно, порасспрашивать родственников, но и тут случаются казусы.
Ходит на приём к Оксане один... чуть не сказал «паренёк». Лёне уже под сорок, но выглядит он от силы на двадцать с хвостиком. Вихрастый, лопоухий, вечно чем-то удивлённый. Болеет Лёня давно. Когда шиза пришла косить ряды военнослужащих, оказалось, что весь стройбат был на работе, и только Лёню оставили дневальным в казарме. И не верьте тем, кто утверждает, будто шизофрения селится лишь в отягощённой избытком интеллекта голове: она за демократию, ей пофигу. С тех пор Лёня и слышит у себя в голове чьи-то голоса. То потише, то погромче, но постоянно.
Из армии Лёню комиссовали, но на завод он сумел-таки устроиться. И проработал на конвейере автогиганта больше пятнадцати лет. Держали, жалели, не увольняли, хотя работник из него — как из Буратино финансовый директор. Наконец, начальство взмолилось и написало нашему главврачу челобитную: мол, сделайте же что-нибудь, сколько уже можно видеть, как человек мучается, безуспешно пытаясь вот уже шестнадцатый (или семнадцатый ли?) год овладеть одной-единственной несложной операцией на конвейере!
Лёня новой перспективе очень обрадовался: ну, наконец-то! Теперь маме не придётся будить его с утра пораньше, чтобы накормить, одеть и вытолкать на смену. Оксана начала писать направление на медико-социальную экспертизу. И дала задание соцслужбе — оформить акт жилищно-бытовых условий (есть такая бумажка, положено её при первичном направлении оформлять). Для этого нужно было сходить к Лёне домой, поглядеть, как они там живут, а заодно расспросить маму, поскольку сам пациент в плане обо что-то рассказать крайне малоинформативен: у него всё нормально. А ещё всё пучком. Время от времени — даже ништяк. Как вы сами понимаете, для медико-социальной экспертной комиссии этих доводов в пользу инвалидности будет маловато.
Лия, соцработник, вернулась с задания в некоторой растерянности и задумчивости. Нет, она впечатлилась не тем постапокалиптическим модерном, который являла собой Лёнина комната. И не общей...ммм...неказистостью обстановки: в конце концов, сотрудника соцслужбы, работающего при психиатрическом диспансере, сложно чем-то удивить. Просто она решила расспросить маму пациента, как у того дела дома и на работе. И маму понесло.
Оказывается, Лёня — это очень работящий мужик. Добытчик: ежели что плохо лежит на какой-нибудь свалке — всё в дом. Нет, ничего он из этого не мастерит, но у него такие планы! А уж какой ценный для завода кадр! Да без него производство встало бы уже пятнадцать лет назад, только на нём цех и держится! Вот и начальник недавно звонил, скупую мужскую слезу в трубку пускал — дескать, как же горит на работе ваш сын, пора бы ему уже и отдохнуть, нельзя же так надрываться. Вот такой он у меня молодец! Но инвалидность ему вы на всякий случай всё же дайте, пусть будет.
-- Я вот и думаю теперь, Оксана Владимировна, что мне в акте написать, - развела руками Лия.
-- Нда, задачка, - покачала головой Оксана. - Если писать всё со слов мамы, придётся Лёне не инвалидность оформлять, а героя труда.
-- Умственного, - уточнила Лия.
-- В общем, переходим с русского на бюрократический, - вздохнула доктор. - Записывай, я диктую.
